Поединок. Выпуск 7 - Страница 47

— Нигде нет…

— Осиротел, значит.

— Крепись, Боря. С нами пойдешь, — решил вдруг Сорокин. И посмотрел на Зубкова: — Не пропадать же ему тут одному?

— Оно, конешно, товарищ старший лейтенант, — поддержал командира старшина. — Хотя, с другой стороны, с нами идти — тоже не мед пить.

— И все же для него это выход из положения, — сказал Сорокин.

Борька слушал разговор пограничников молча. Трудно было в его состоянии чему–нибудь сейчас радоваться. Но он действительно обрадовался, когда старший лейтенант вдруг сказал, что они возьмут его с собой. Ведь они были свои, советские. И не просто свои, а пограничники–люди, которым в деревне всегда доверяли как родным. И хотя лично знакомых ему пограничников Борька пока не встретил, это, в конце концов, было не так уж и важно. Но потом, в какой–то момент, Борька вдруг испугался, что старший лейтенант может передумать. Передумает и не возьмет его с собой. Борька так испугался, что даже схватил старшего лейтенанта за РУку.

— Товарищ старший лейтенант, я все буду делать, что вы прикажете! — быстро заговорил он. — Только разрешите мне идти с вами. Мне ничего не надо. Я сам все умею. И плавать умею, и по деревьям лазить, и стрелять могу…

— Тише, хлопец, — остановил Борьку Зубков. — В лесу сейчас далеко слышно.

— Я у нас в деревне лучше всех стреляю, — сразу перешел на шепот Борька. — И противогазом я пользоваться умею. И гранату бросать — пожалуйста. Нас учили. И винтовка у меня есть. Я нашел…

— Да ты чего так волнуешься? — даже усмехнулся Сорокин. — Как же мы можем тебя тут бросить? Не бросим мы тебя. А то, что ты умеешь стрелять, это даже очень кстати. Теперь это оказывается самым нужным делом. Так что пойдешь с нами. А мы, товарищи, давайте–ка посчитаем боеприпасы, разделим их поровну, приведем себя в порядок и через час тронемся. Пока не рассвело, нам надо выйти полку во фланг.

Сказав это, старший лейтенант сел на траву, быстро снял сапоги и вылил из них воду. Зубков понял, что указаний больше не будет, и приступил к делу.

— Приготовить оружие и весь наличный боеприпас на поверку, — тихо скомандовал он и поманил к себе пальцем Закурдаева. — Сполняй!

***

Через час, как и приказал Сорокин, группа двинулась на сближение с полком. Пограничники шли гуськом, пробираясь сквозь чащу, прислушиваясь к отдаленной стрельбе. Как доложил связной, полк занимал позиции между болотистой поймой реки и поднимавшимся ни высоту дубовым лесом в четырех километрах от Кривули, или от рубежа, на котором сражались пограничники. Позиция полка была очень удобной. Не переправившись через болото, противник не смог бы зайти обороняющимся во фланг. Дубняк на высоте был так же практически непреодолим для немецких танков Атаковать полк можно было только с фронта, развивая наступление вдоль дороги Кривуля–магистральное шоссе Висомля–Слоним. А с этого направления все подступы к позициям полка надежно простреливались. Сорокин имел все основания считать позицию полка непреодолимой, тем более что, как сообщил связной, в тылу полка развертывался второй эшелон дивизии. Неожиданно в стороне и сверху послышался нарастающий гул. Пограничники остановились, пытаясь что–либо разглядеть сквозь деревья. Но небо было еще темным. А кроны деревьев почти непроницаемы. Было ясно одно летят самолеты.

— Похоже, наши, — высказал предположение Гусейнов.

— Наши, — обрадованно подтвердил Бугров.

Все стали смотреть вверх. Сорокин посмотрел тоже. И без труда определил по внешнему виду самолеты врага.

— К сожалению, это не наши, товарищи, — сказал он.

— А вон еще три, — разглядел в темноте еще одну партию Бугров. — Да не три. А пять. Пожалуй, даже семь, девять.

— Под ноги гляди лучше, не по шоссейке идешь, — оторвал его от этого занятия Зубков.

— И то верно. Нам спешить надо, — поддержал старшину Сорокин.

От болота отошли километра на три. Позиции полка должны были быть где–то уже недалеко. Но, странное дело, это не подтверждалось ни приближающимся грохотом стрельбы, ни нарастающим гулом техники. Даже наоборот, чем ближе подходили пограничники к району обороны полка, тем отдаленней становилась канонада.

Вскоре лес, начал редеть. Деревья разбежались в стороны. Впереди вытянулась полоса кустарника, дальний конец которой невидимо тонул в сумраке душной и светлой июньской ночи. Сорокин остановился. Остановились и бойцы. Сапожников и Елкин, пользуясь случаем, опустили носилки с раненым на траву. К Сорокину тотчас же подошел Зубков.

— Опасно, пожалуй, с раненым–то на свет выходить, — сказал он Сорокину.

Старший лейтенант молча кивнул.

— Если разрешите, я бы прошел вперед, разведал, — предложил Зубков.

— Иди. Не нравится мне это затишье, — признался Сорокин. — Только далеко не забирайся.

Зубков ушел и скоро пропал в кустах. А пограничники на всякий случай залегли, приготовившись к возможному нападению врага. Было уже совсем светло. Косые, неяркие лучи солнца нежно румянили верхушки деревьев. Прошедший день был жарким. За ночь земля и лес не успели остыть. Роса не выпала. Воздух был напоен сухим, терпким настоем трав. Прошло с полчаса томительного ожидания. Розовые лучи солнца заметно посветлели, зазолотились. И тогда откуда–то сбоку, из леса вышел Зубков. Пригибаясь к земле, прячась за кусты, он добрался до пограничников и, опустившись перед Сорокиным на землю, доложил:

— Похоже, опоздали мы, товарищ старший лейтенант.

— Что значит? — не понял Сорокин.

— Ушла часть.

— Не может быть, — не поверил Сорокин.

— Так точно. Одни убитые остались. Наших много полегло, а немцев еще больше.

Сорокин встал и, жестом приказав бойцам следовать за собой, пошел в том направлении, в котором немного раньше уходил Зубков. Пограничники двинулись за ним. Сначала шли кустами. Потом вышли в поле и сразу увидели прямо во ржи четыре сгоревших немецких танка. Между ними, зияя черными дырами проломленных бортов, недвижно застыли бронетранспортеры. Ни танки, ни бронетранспортеры уже не чадили. Это говорило о том, что бег их был остановлен еще накануне, во вчерашнем бою, громовые отголоски которого пограничники слышали в болоте. Когда подошли к разбитой технике поближе, увидели первых убитых немцев. Их было много: в серых мундирах пехоты и черных куртках и комбинезонах танкистов. Сорокин, не останавливаясь, пошел дальше. За полем, на взгорке, начинались окопы полка. Отрыты они тоже были наспех, как и у пограничников, но проходили по очень выгодному рубежу. И все были исклеваны снарядами и бомбами. В нескольких местах виднелись полузасыпанные землей, исковерканные наши орудия и пулеметы. Рядом с ними лежали расчеты. Бой, судя по всему, был жарким и упорным. Потери с обеих сторон были очень велики. И было неясно: отошли в конце концов наши под натиском явно превосходящих сил врага или полегли здесь все до последнего…

— Если это провокация, то она просто чудовищна, — нарушил молчание рядовой Сапожников.

Сорокин, обернувшись, посмотрел на него. Сапожников был толковым, грамотным бойцом, неплохо знал немецкий язык. До службы на границе работал учителем, ездил с лекциями по колхозам Поволжья, выступал с докладами и беседами. Служба его уже подходила к концу. Но теперь все планы круто менялись.

— Думаю, товарищ Сапожников, что это не провокация, — ответил Сорокин. — Ведь если бы только полк отступил. А ведь за ним стоял второй эшелон дивизии. Но и его нет… И боя не слышно… Это война.

— Чу!.. — прервал вдруг разговор Зубков.

Все обернулись к нему.

— Верно, гудит вроде, — подтвердил Закурдаев.

— И я слышу, — обрадовался Борька.

— Разговоры! — оборвал их Зубков.

За лесом, там где проходила дорога, которую оседлал полк и удерживал от немцев своим центром, слышался какой–то неясный шум. Похоже было, что там кто–то ехал. Но кто? И куда?

— С раненым туда идти ни к чему, — сказал Зубков.

Капитан в это время очнулся и застонал. Над ним склонились Сорокин и Зубков. Капитан попросил пить и обвел бойцов мутным, ничего не видящим взглядом. Закурдаев мигом снял с пояса фляжку, отвинтил крышку, подставил горлышко к губам командира.