Поединок с абвером
(Документальная повесть) - Страница 35

В памяти Шлезингера сразу же возник дорогой образ названого отца Карла Розе. Именно здесь, на бегах карлхорстского ипподрома, они назначали встречи…

Соблюдая конспирацию, обер-лейтенант не стал добиваться у администрации лагеря столь необходимой ему встречи с сотрудниками контрразведки Советской Армии. Решил ожидать своей очереди — вызова на допрос как военнопленного.

Ждать пришлось недолго, помогли обстоятельства. Как-то утром в барак вошли трое: майор, старший лейтенант и женщина-сержант. Женщина перевела на немецкий язык распоряжение майора: «Всем военнопленным с открытыми ранами выйти из помещения». Их оказалось немного. Шлезингера и еще семерых отвели в оборудованный неподалеку госпиталь. Женщина-врач с утомленным, но удивительно добрым лицом долго и внимательно осматривала рану обер-лейтенанта. В это время в кабинет вошел санитар:

— Нина Николаевна, уполномоченный «смерша»[5] просит вас сейчас зайти к нему.

— Варя, обработайте рану и наложите повязку, я через несколько минут приду, — сказала врач медсестре и вышла.

Вслушиваясь в русскую речь, разведчик еле сдерживался, чтобы не закричать: «Здравствуйте, братья и сестры! С победой вас!»

Когда врач возвратилась, а медсестра вышла, Шлезингер попросил:

— Доктор, пожалуйста, срочно сообщите обо мне товарищу, который вас только что вызывал. Мне необходимо встретиться с ним.

Нина Николаевна удивленно посмотрела на пленного немца, который вдруг так хорошо заговорил по-русски, и вызвала из соседней комнаты медсестру. Взглядом указала ей на раненого и исчезла за дверью.

Через некоторое время пленного ввели в комнату, где за небольшим столиком сидел майор Советской Армии.

— Обер-лейтенант имперской безопасности Рауль Шлезингер! — четко отрекомендовался пленный.

Такой рапорт, тем более на русском языке, показался майору Покровскому странным. Пленные, подобные Шлезингеру, как правило, старались скрыть свое воинское звание, выдавали себя за рядовых. А этот сразу представился, и не только офицером, а сотрудником службы безопасности.

Покровский и Шлезингер пристально, будто стремились вспомнить, где и когда они встречались, смотрели друг другу в глаза. Сквозь окно доносился шелест раскидистых лип и сосен. Вдали, между их серо-золотыми стволами, серебрилась по-весеннему полноводная река.

«Этот абверовец, наверное, хочет искупить свои злодеяния каким-нибудь признанием», — подумал Покровский и спросил:

— Так что вы хотите сообщить?

— Я бы хотел говорить с вами без свидетелей, — оглядываясь на солдата, который сопровождал его, сказал Шлезингер.

— Подождите в коридоре, — распорядился майор.

Солдат вышел.

— Во-первых, товарищ майор, — разрешите мне так вас называть — я должен узнать, с кем имею честь разговаривать. Поэтому, если вы не возражаете, покажите, пожалуйста, свое удостоверение. Не удивляйтесь, но только после этого я смогу быть с вами откровенным. Хотя, по правде говоря, дело касается больше моей личности.

Такое необычное требование обер-лейтенанта еще больше заинтересовало контрразведчика. Не сводя взгляда с пленного, он подал ему удостоверение. Шлезингер раскрыл красные мягкие обложки. Его бледное лицо осветила радостная улыбка.

— Товарищ майор, — возвращая удостоверение, хрипло проговорил Шлезингер. — Я… — Он приложил руку к раненой груди: волнение от желанной встречи откликнулось острой болью.

— Присядьте и рассказывайте, кто вы, — нетерпеливо предложил Покровский.

— Я — гражданин Советского Союза Соколенко Петр Петрович, — вытянулся, будто на военной присяге, обер-лейтенант. Но внезапно зашелся кашлем.

— Садитесь, садитесь, — забеспокоился контрразведчик. — Не волнуйтесь и рассказывайте.

Соколенко опустился в глубокое кресло. Оно было большое, обтянутое черной кожей и совсем не гармонировало со стоящим рядом канцелярским столом, да еще в комнате с потрескавшимися стенами и выбитыми стеклами.

— У меня к вам единственная просьба. Немедленно известите органы государственной безопасности Украины, что разведчик «Сокол» после тяжелого ранения в грудь попал в плен, содержится в лагере, где связался с вами. Запросите, что я должен делать дальше. В связи с этим сохраните мое теперешнее положение в госпитале и лагере военнопленных до получения соответствующих указаний из Центра.

Он хотел еще что-то сказать, но новый приступ кашля стиснул горло. На губах появилась кровь. Покровский немедленно вызвал врача.

В тот же вечер в Киеве полковник Сидоров докладывал генералу:

— Разведчик «Сокол», тяжело раненный в грудь, взят вместе с гитлеровцами в плен частями Советской Армии. Находится в госпитале карлхорстского лагеря на окраине Берлина. Приняты меры к обеспечению его положения военнопленного, безопасности и лечению. Врачи считают ранение опасным для жизни. «Смерш» просит наших указаний…

Сидоров заметил глубокие складки, прорезавшие лоб генерала, помолчал минуту и продолжил:

— Вероятно, поэтому «Сокол» почти два месяца не давал о себе знать, не выходил на встречу со связной Зиной. Разрешите, товарищ генерал, забрать раненого в Киев.

— Согласен. Пошлите шифровку Богдану в Берлин, пусть немедленно свяжется со «смершем» и на самолете в сопровождении врача отправит «Сокола» в наше распоряжение. Но все это должно остаться в глубокой тайне. Не исключайте возможности возвращения разведчика в Германию для дальнейшей работы.

«Сокол» проснулся от неожиданного, но приятного сна и старался понять, где он. Вдруг щемящая радость заполнила все его существо: «Я в Киеве, в гостинице!» Он встал и подошел к окну. Из-за далекого багряного горизонта поднималось солнце. На небе ни облачка. Прозрачная голубизна чистого неба ласкала взор. От этого вида, от утренней тишины над городом даже боль замирала, отпускала сердце из острых когтей.

Часы показывали половину седьмого. «Еще два часа до назначенной встречи», — подумал он и все же начал собираться.

Светлый, теплый майский день. Празднично украшены улицы. Величественные киевские каштаны должны вот-вот вспыхнуть тысячами своих свечей. Спокойные люди спешат по своим делам. И никакой опасности. А она преследовала разведчика в течение многих лет. Но сегодня «Сокол» тоже спешит. Он ожидает встречи с тем, кто столько лет был его наставником, кого издавна желал увидеть…

Генерал обнял «Сокола», крепко пожал ему руку, поздравил с победой над фашистской Германией и возвращением на Родину. Всматриваясь в бледное, измученное лицо, подумал: «Сколько мужества у этого молодого человека! И сколько сделано им благодаря этому несгибаемому мужеству…»

— Садитесь, — предложил он «Соколу» и полковнику Сидорову. — Как себя чувствуете? Беспокоит рана?

— Спасибо. Самочувствие хорошее. Рана медленно, но заживает, — ответил «Сокол», на какое-то мгновение задумался, вспомнив вчерашний разговор с полковником о своем лечении, но, встретившись с внимательным взглядом генерала, быстро добавил: — Теперь, когда я уже на родной земле, среди своих, надеюсь, что скоро поправлюсь совсем.

— Можете быть уверены, примем все меры, чтобы восстановить ваше здоровье, — заверил генерал.

После беседы о впечатлениях от праздника Победы, который застал «Сокола» уже в Киеве, и от возвращения на Родину генерал начал деловой разговор.

— С вашим отчетом о работе я ознакомился. Известны мне и все перипетии этого на редкость сложного, но удачно проведенного поединка с абвером. Но все же некоторые детали вызвали профессиональный интерес. Я имею в виду переход границы. Как бывшего пограничника меня всегда интересуют система охраны, режим в прилегающей местности, условия, способствующие возможностям беспрепятственно преодолеть это, фигурально выражаясь, узкое место… В своем отчете вы написали кратко: «Советско-польскую и польско-чехословацкую границы перешел с помощью контрабандистов…»