Поединок с абвером
(Документальная повесть) - Страница 29

— Я понимаю, но…

— Никаких «но» в наших условиях быть не может. Суровая дисциплина и безоговорочное выполнение приказов и заданий, даже если бы это стоило вам жизни. Зарубите себе на носу: к нам легче попасть, чем уйти от нас. Это, безусловно, связано с той конспирацией, о которой вы так заботитесь. Скажу откровенно: мне нравится ваша дисциплинированность. Думаю, вы поняли меня. Теперь перейдем к делу. Документов, которые вы нам представили, еще недостаточно для подтверждения вашей личности. Посмотрим, что покажет проверка. А тем временем я хочу услышать ваш подробный рассказ о себе, родных и близких, о вашем и их отношении к большевистской власти. Были ли среди них коммунисты, комсомольцы, советские активисты, где они теперь находятся? Состояли ли вы сами в комсомоле или в коммунистической партии? Где, когда и кем работали в Советском Союзе? Где находились с начала войны? Когда, где и на какой почве связались с органами безопасности великой Германии, что практически сделали для ее пользы, кто, когда и почему рекомендовал вас для работы в разведке?

Черноус сделал вид, что внимательно слушает Похомко. Он был доволен, что сразу попал к тому, на кого заранее рассчитывал, но и размышлял, каким образом сбить спесь с этого предателя.

— Господин капитан, вы поставили передо мной столько вопросов, что я даже не представляю, как на них сразу отвечать. Мне легче было бы давать ответ на каждый вопрос отдельно, то есть так, как это заведено в наших учреждениях. — Черноус сделал ударение на слове «наших», ибо капитан повел с ним беседу, похожую на полицейский допрос. Но это получилось несколько резко, и он быстро добавил: — Если господин капитан позволит, я постараюсь в письменной форме ответить на все вопросы, интересующие ответственного работника школы разведки, как видно, пользующегося большим доверием и авторитетом в органах безопасности великой Германии.

Польщенный высокой оценкой своей персоны, Похомко как будто подобрел и снисходительно изрек:

— Можно и так. Но прежде всего я должен знать, кто вы?

Черноус глубоко вздохнул, будто собираясь окунуться в глубину воспоминаний, и начал:

— Происхожу из казачьего рода. Отца расстреляли большевики в гражданскую как одного из организаторов борьбы против Советской власти на Дону. Еще мальчиком я поклялся отомстить и делал это, где только мог: травил колхозный скот, поджигал в поле стога хлеба. А когда работал на железной дороге, то в буксы вагонов и паровозов насыпал песок, портил сигнализацию. Но такие акции не столь уж значительны. — Черноус старался показать, как самокритично и объективно он оценивает свои действия. — Более ощутимые удары я начал наносить большевикам с июля сорок первого года, когда стал работать диспетчером станции Батайск. Используя свои возможности, намеренно задерживал на станции эшелоны, возвращал в тыл военные грузы, которые шли на фронт…

Потом перешел на сторону армии великого фюрера и стал работать начальником Кущевской железнодорожной полиции. Здесь, как говорится, я их отблагодарил. Не один коммунист и еврей поплатился жизнью за смерть моего отца. — Черноус прижал платок к глазам и, снова глубоко вздохнув, продолжал: — Со временем, когда я был вынужден оставить родные места и отходить на запад, выполнял задания немецкого командования в Ростове, Таганроге, на станциях Волноваха, Мелитополь, Кривой Рог, Винница, Тернополь. В городе Самборе работал старшим инспектором районной полиции.

— Так вы знаете Самборщину? — с интересом спросил Похомко.

— Конечно, я там работал около года.

Лицо капитана покрылось румянцем. «Вот лучший способ проверить этого болтуна!» — решил он и засыпал собеседника вопросами. Ответы убеждали Похомко, что Черноус говорит правду. Но когда тот сказал, что знает Симчишина, бывшего начальника полиции в Самборе, позже переехавшего во Львов, капитан явно схитрил, скрывая, что уже знает об этом, вскочил с места и воскликнул:

— Очень рад! Вы имеете приятную возможность увидеться с господином Симчишиным. — И сразу же по телефону кому-то приказал: — Разыщите немедленно и пошлите ко мне руководителя связи. — Затем, повернувшись к Черноусу, продолжал: — Господин Симчишин в Самборе был моим наставником в ОУНе. Мы, молодые националисты, называли его своим крестным отцом. Теперь, как видите, поменялись ролями. Достаточно уже старику приказывать. Настало время выполнять приказы других!

В комнату торопливо вошел несколько осунувшийся бывший грозный начальник полиции Самбора Симчишин.

— Господин капитан, вы меня вызывали?

— Узнаёте этого человека? — вместо ответа с веселой улыбкой спросил Похомко, кивая в сторону Черноуса.

— Лицо знакомое, а вот фамилию вспомнить не могу. Стареет память, — пристально рассматривая Черноуса, сказал Симчишин.

— А вы присмотритесь внимательно. Представьте, что этот господин стоит перед вами в хорошо знакомой вам форме.

Разведчик воспользовался намеком и решил не терять времени, вскочил с места:

— Иван Черноус, бывший старший полицейский в Самборе! Наверно, вы меня не запомнили, ведь таких у вас было много, но я запечатлел ваш образ в своем сердце на всю жизнь… Поэтому сразу узнал вас еще во Львове, когда попал в руководимую вами разведбоевку провода ОУН.

— А, Черноус! Теперь вспомнил. Даже припоминаю, как вас дразнили в полиции: «Черноус без вус».

— Вашей памяти можно позавидовать, если вы не забыли даже такой мелочи, — льстиво сказал Черноус, крепко пожимая руку Симчишину и делая вид, что он сердечно рад встрече с «бывшим начальником».

Дальше разговор пошел о судьбе самборских главарей ОУН, бургомистрата и полиции, которые бежали на запад. Некоторых из этих предателей Шостак хорошо знал. Пользуясь этим, он принимал активное участие в важной и, может, даже решающей для него беседе.

Результат не заставил себя ждать: советского разведчика Шостака под именем Ивана Черноуса зачислили в состав немецкой разведывательной школы в Викуле и присвоили личный номер — «72».

Связная Зина, поддерживавшая контакт с «Соколом», которого так тщательно оберегал Центр, была известна здесь, на словацкой земле, лишь Морскому и Григорьеву. Только они знали, каковы те «коммерческие» дела, которыми Зина занималась в Банска-Бистрице, Братиславе, Комарно и других городах. Именно поэтому, несмотря на ежедневную разведывательную, диверсионную и боевую работу, разведчики не забывали о ней.

Эта украинская девушка, родившаяся в большой рабочей семье железнодорожника, еще в начале войны по велению сердца и патриотического долга отдала себя трудному, небезопасному, но почетному делу — разведке. Она прекрасно владела немецким и особенно польским языками, обладала исключительной силой воли, железной выдержкой. Однако на этот раз, докладывая Морскому, волновалась:

— Очередная календарная встреча с «Соколом» не состоялась. Не вышел он и на контрольную. Причин пока не знаю…

Нарушение связи с «Соколом» очень встревожило Морского и Григорьева. Такого еще не было, чтобы он без предупреждения не явился даже на контрольную встречу. «Что же могло случиться?» — беспокоился Морской. Он хорошо знал: с приближением к Словакии Восточного фронта гитлеровская контрразведка усилила здесь свою деятельность. Это, безусловно, очень усложняло работу и требовало еще большей осторожности и конспирации, четкости действий и связи.

После всесторонних обсуждений Морской и Григорьев решили: Зина будет посещать места встречи в те же часы в течение еще трех дней. Но уже на следующий вечер посчастливилось: Зина и «Сокол» встретились.

— На календарную встречу своевременно прибыть не мог, — объяснил разведчик, — пришлось лететь в Берлин по срочному вызову шефа. Все хорошо. Проверяю очень важные сведения. Ждите меня в это время в пункте «три» через двое суток. Запасная встреча там же через три дня в двадцать два часа. Обо всем немедленно доложите Морскому. — И незаметно опустил в карман Зининого пальто небольшой листок бумаги.