Подземный Голландец. Странники и пришельцы (сборник) - Страница 2

На длинной скамейке, рядом с целующейся парочкой, сидели трое. Молодой мужчина, молодая женщина и пожилая, скажем так, тётка. Возле них стояли две сумки и несколько пакетов.

Пожилая всё старалась что-то сказать молодой, перекрикивая шум движущегося вагона. Мужчина же сидел с видом отрешённым, недовольным и невыспавшимся. Не надо было иметь семи пядей во лбу, чтобы понять, что пожилая тётка приходится молодому мужчине тёщей.

Слава Богу, что уезжала, по-видимому, именно тёща. Потому что мужчина напоминал тучу, готовую вот-вот разразиться крупным градом.

Напротив тёщи и зятя, на лавке, с краю, располагался мужчина средних лет, ничем не примечательный, разве что своей небритостью. Какая-то тотальная небритость и помятость читались во всём его нехитром облике. Впрочем, чего не случается утром в воскресенье…

Ещё один мужчина сидел на этой же лавке. Эдакий лысоватый денди. Тонкий запах дорого одеколона был едва уловим, но его можно было ощутить. Кто понимает, конечно.

Даже удивительно видеть столь ухоженного и дорого одетого мужчину на лавке в метро, да ещё и в воскресенье, да ещё и утром.

Но чего в жизни не бывает!

Рядом с тёткой, её дочерью и зятем сидела пара. Видимо, муж с женой. Или нет?

Не очень молодые, усталые. Она положила голову ему на плечо, а руки их переплетены…

Он высок ростом, черноволос и довольно худ. Она значительно ниже его и заметно, по-женски, полновата.

И лицо! Такое миловидное «белобрысое» русское лицо…

Она казалась бы симпатичной, если бы не настороженное и какое-то просительное выражение лица.

Глаза её спутника были закрыты, а она смотрела на своё отражение, в чёрном стекле противоположного окна. Сумочка её лежала рядом на сиденье. Небольшая кожаная сумочка, очень изящная. И по тому, как свободно лежала эта сумочка, и по тому, как сидела и смотрела на своё отражение эта женщина, можно было бы предположить… подумать… А впрочем, зачем нам о них думать?

Сейчас, через пару остановок, выйдут сначала одни, потом другие. Эта пара тоже выйдет, как и все. И новые пассажиры войдут в метро и так далее и тому подобное. И у каждого – своя жизнь. Не правда ли?

А зачем нам вообще друг о друге думать?

И вообще, как мы друг о друге думаем?

Вы никогда не задумывались о том, как мы это делаем? Ведь чаще всего мы думаем о других только в таком разрезе, в каком это касается нас самих:

«Вот, Ванька, такой гад, испортил мне настроение!»

«Вот начальник, мало того, что тупой, да ещё ко мне придирается!» «Вот, Манька, устроила истерику, а теперь у меня голова болит!»

Нет, согласитесь, что это именно так! Подумать о другом человеке, не имея в виду себя – это уже высший пилотаж. Это не всякому доступно. Особенно подумать о другом хорошо или хотя бы объективно.

Ну, например, подумать так: «Какой добрый, бескорыстный человек!»

И не подумать вслед за этим: «Да, мне бы столько денег, как у него, и я был бы бескорыстным!» (Что, конечно, не факт. Бескорыстие не зависит напрямую от количества денег. Но приятно так рассуждать, согласитесь!)

Да, чаще всего мы думаем о людях именно так: относительно себя. А ещё чаще мы не думаем о людях вообще.

Даже о близких. Вот так, например:

«Ты обо мне подумал? – кричит взрослому сыну мать, когда он является домой ранним утром. – Я уже морги обзванивать начала!»

«Ма, да в чём дело?» – отвечает сын.

У него голова болит с похмелья, и вообще… Пристали к человеку, на пустом месте!

«Отстань, ма», – говорит отпрыск и идёт в ванную.

Эх, ма!

Или так: «Ты о семье подумал?» – кричит жена своему мужу-алкоголику, или мужу-игроку, или, не дай Бог, наркоману. Или просто мужу-гуляке.

Ну да, только у него и делов, что думать о семье.

Это, конечно, примеры экстремальные. Нет, не часто встречаются на свете люди, которые способны думать о других. И, более того, что-нибудь для других сделать, не требуя ничего взамен. Не требуя ничего для себя, для своей персоны.

Мы отвыкли думать о других. Мы утеряли чувство братства и даже чувство соседства.

Чужие среди чужих. Иногда даже в собственном доме, в собственной квартире – и то чужие среди чужих.

Сухие, чёрствые, как головешки.

А вагон всё движется, движется…

«Осторожно, двери закрываются». Закрываются, закрываются двери! Осторожно!

Хорошо, что я по графику работаю. Сегодня воскресенье, так можно хоть посидеть. А то работа такая, что не посидишь. Машины эти так и снуют. Туда-сюда, туда-сюда. А наше дело какое? Наше дело сторожевое. Пропуск проверить, начальству позвонить.

Да, работа есть работа. А куда пенсионеру военному податься? Нет, ну была бы у меня хоть специальность техническая… а так… Равняйсь, смирно. Ать-два, ать-два. И так всю жизнь.

Нет, жаловаться грех. Грех! Бывали и у нас времена! Были и мы рысаками! Не то что сейчас молодёжь. Ну что это за хлюпик напротив меня? Тьфу, смотреть противно! Всё ёрзает, ёрзает. Небось от армии откосил. Или родители любящие выкупили, за взятки.

Ну что он ёрзает, как будто у него шило в штанах? Точно – не служил! Откупился, как пить дать откупился!

Что это за жизнь? Одни взятки да бандиты!

Ничего не понятно. Кто у власти? У кого деньги? И почему вдруг деньги оказались у этих людей, а не у других? Откуда они повылели, «новые», эти олигархи, из каких щелей?

Голова болит. Давление стало повышаться в последнее время. Жена померит и молчит. А потом идёт за таблетками.

«Сто шестьдесят на сто», – говорит. А там, наверно, и больше оно, давление-то. Точно больше.

Сколько её осталось, этой жизни? Разве так я думал доживать свой век? В прежние времена мог подполковник свободно жить на пенсию.

Просто жить, на рыбалку ходить, на даче ковыряться. Мемуары писать! А что, есть о чём и мемуары написать. Столько всего было за двадцать пять лет службы… Три заграницы… Африка…

Вот тебе и Африка. Успокойся! Сторож – он и в Африке сторож. И портфель этот… Как он мне надоел, портфель этот! Тяжёлый, собака! Можно подумать, сокровища везу, такой он тяжёлый, этот портфель. А там еда на двое суток. Суп в стеклянных банках, вот что там! Дожил…

И жена… тоже болеет и на пенсии. И всё работает. А как прожить? Как прожить на пенсию, если не работать?

Эх, Родина милая, где ты? Что же ты сделала с нами, с защитниками своими?! Неужто и вправду защищали мы не то… и не так?

И что делать? Богу молиться? Вон как эта богомолка, соседка моя. Ишь, молитвенник читает! А тоже, наверное, в КПСС состояла. И партвзносы платила, и на собраниях сидела!

Смотреть противно!

Нет, ну а сама она так… ничего. Симпатичная, наверно, была в молодости.

Эх, молодость! Молодость…

Скорее бы, скорее бы доехать. Э-э, как же я мог так лохануться! Э-э! Сволочь этот Коля, сволочь! Я его как родного, а он… Э-э, украл дозу, украл последнее, э-э-э, э-э, э-э-э, э-э. Меня кумарит! Ломает, всухую ломает, э-э, э-э, э-э…

Коля сволочь, сволочь… Как мне хреново! Скорее бы доехать и у Сереги взять. Хоть немного, э-э, э-э, сука, сволочь этот Коля…

Что ты выпялился на меня, боров толстый? Морда красная! Что смотришь? Э-э!

Что тебе надо от меня?

Коля сволочь! Э-э! Э-э!

И т. д. и т. п.

– Уважаемые пассажиры! Извините, что беспокою вас ранним утром. Однако то, что я хочу вам предложить, пригодится вам в повседневной жизни.

На очередной станции в вагон вошли четверо. Молодая женщина с давно крашенными белыми волосами и довольно заметными синими кругами под глазами. В руках женщина держала сумку и пакет. Она опустилась на свободное место в центре вагона.