Подводник №1 Александр Маринеско. Документальный портрет. 1941–1945 - Страница 13

О работе на заводе даже глубоко симпатизировавшие Маринеско А. А. Крон и журналист газеты «Известия» Эдвин Поляновский писали как о периоде взлетов и падений. С одной стороны, коллектив завода с уважением относился к ветерану, хотя до первых публикаций о нем (об этом речь ниже) ничего не знал о его личных заслугах. По словам писателей, свою репутацию Александр Иванович заслужил честным трудом и своей принципиальностью. С другой стороны, А. Крон пишет, что наш герой иногда разрешал себе «сделать выход», или, говоря простым языком, совершить загул. Далее писатель признавал, что был случай, когда такой «выход» совпал по времени с дежурством Маринеско в качестве заводского диспетчера. «Конечно, это была болезнь, – писал Крон. – Отступившая во время самых тяжких испытаний и вновь подкравшаяся, когда напряжение спало». Думается, всем понятно, на какую именно болезнь намекал литератор. Это не мог быть рак, который был обнаружен врачами у Александра Ивановича только в 1962 г. В конце 50-х гг. распалась и вторая семья Маринеско. Согласно интервью и публикациям старшей дочери Л. Маринеско, причиной этого стало то, что «Валентина стала выпивать». Стоит заметить, что младшей дочери – Татьяне – на тот момент еще не исполнилось и семи лет и родителю пришлось выплачивать на нее алименты. По этой или по какой-то иной причине, но дирекция завода разрешила Маринеско «зарабатывать сверх потолка» (выражение Э. Поляновского), что ближайшая ревизия сочла нарушением. По решению суда с Александра Ивановича теперь должны были удерживаться незаконно полученные средства. Было бы очень интересно взглянуть на материалы этого процесса, как и на служебные характеристики, сделанные на заводе, но пока в научный оборот никто эти документы ввести не пытался.

Ситуация для нашего героя сложилась критическая – жить ему было негде, но что еще хуже – практически отсутствовали средства к существованию, поскольку почти вся зарплата и минимальная пенсия уходили на алименты и выплаты по исполнительному листу. Кроме того, он финансово помогал проживавшей в Одессе престарелой матери. Но вскоре наличие старых друзей (кто именно хлопотал, пока установить не удалось) помогло Маринеско добиться очень важного для себя решения: приказом министра обороны № 600 от 26 ноября 1960 г. отменялись пункты всех приказов по отстранению от должности, разжалованию и увольнению его из Вооруженных сил, а вместо них теперь следовало считать, что он был уволен с должности командира С-13 в звании капитана 3-го ранга по сокращению штатов. Конечно, стремление помочь попавшему в затруднительное положение товарищу свято, пенсия после данного решения должна была существенно возрасти, но сами по себе новые формулировки не могут не вызывать недоумения. Понятно, что командование может снять взыскание, если посчитает, что оно было наложено незаслуженно или сыграло свою воспитательную роль. Но как оно могло отменить «собственное желание», по которому уволился Маринеско? И потом, разве экипаж С-13 расформировывался или в штат вносились какие-то изменения, да такие, что командира подлодки можно было уволить «по сокращению штатов»? Ничего подобного в действительности не было, более того, с августа по ноябрь 1945 г. на этой должности стоял совсем другой человек. Впрочем, это было далеко не последнее не вполне законное решение в «борьбе за восстановление честного имени народного героя».

Вообще же точкой отсчета в этой эпопее следует считать 29 мая 1959 г., когда в Кронштадте состоялась первая встреча ветеранов бригады подплава КБФ. Ее инициатором и организатором был все тот же Е. Г. Юнаков, ставший к тому времени командиром 3-го учебного отряда подводного плавания Кронштадской военно-морской крепости. Встреча происходила с участием заместителя начальника Военно-морской академии контр-адмирала Л. А. Курникова, Героев Советского Союза С. П. Лисина и М. С. Калинина и многих других. Доподлинно неизвестно, был ли именно тогда впервые вручен Маринеско молочный поросенок, но именно на этой встрече были оглашены данные, почерпнутые из немецкого журнала «Марине рундшау», о том, что Маринеско потопил лайнеры «Густлоф» и «Штойбен».

Здесь необходимо сделать небольшое отступление. Дело в том, что в 50-х гг. этот журнал публиковал сравнительно мало статей, посвященных военным действиям на море между СССР и Германией в 1941–1945 гг. Сказывалось отсутствие доступа к архивам – немецким по причине захвата их союзниками, советским – по вполне понятным причинам. Шло накопление документальной и статистической базы, формирование первых выводов об эффективности или неэффективности тех или иных родов сил ВМФ различных государств на разных этапах войны и театрах военных действий. В рамках этого в апрельском, майском и июньском номерах за 1959 г. были опубликованы списки судов всех стран мира тоннажем более 10 тысяч брт, потопленных за время Второй мировой войны подводными лодками. Каково же было удивление наших исследователей (журнал попадал в спецхраны библиотек и был доступен только для военно-морских историков в погонах), когда в списке оказалось всего три судна, уничтоженные советскими подводниками, причем два из них приходились на счет С-13 и ее командира А. И. Маринеско, о чем прямо и было написано в немецком журнале. Получалось, что немцы лучше знали наших героев, чем мы сами. Это обстоятельство и уязвило национальную гордость и как бы вдохнуло новую жизнь в тезис об оклеветанном и незаслуженно уволенном герое, а эта тема на самых разных конкретных примерах уже стала частью российского национального эпоса.

Для нас же во всей этой истории примечателен другой момент: получив цифры из немецкого журнала, наши историки и ветераны подплава, по всей видимости, незаметно для себя, позаимствовали и немецкий подход к определению успешности командира – суммарный тоннаж потопленных им судов. Для наших бывших противников такой стандарт был более-менее оправдан: подавляющее большинство подводных лодок кригсмарине сражалось на одном и том же театре (Северная Атлантика), где в рамках различных периодов войны все они действовали в примерно одинаковых условиях обстановки. Более того, сам командующий немецким подводным флотом гроссадмирал К. Дёниц прямо указывал, что борьба за потопленный тоннаж является главным смыслом и содержанием борьбы на вражеских коммуникациях и, если удастся топить больше тоннажа, чем его строят союзники, можно будет добиться блокады Англии и принуждения ее к сдаче. С учетом этого для немцев не имело значения, везло ли судно груз или нет, следовало в составе конвоя или одиночно, двигалось курсом на Англию или стояло на приколе на рейде какого-нибудь далекого колониального порта. Тот из командиров, кто топил больше тоннажа, и считался наиболее заслуженным. При длительном периоде боевой карьеры немецких «U-ботов» в начале Второй мировой войны, при списках, включавших 20 и более потопленных судов, разница в обстоятельствах потоплений в целом нивелировалась и оставались только суммарные цифры.

Совсем другая ситуация складывалась для советских подводников. На каждом из трех театров военных действий существовала своя, несравнимая с другим театром специфика. Например, на Севере противник почти не использовал для перевозок лайнеры, а на Черном море не то что 10-тысячников, там судов более 1000 брт у противника одновременно на ходу было не более двух десятков и ни одно из них не превышало 7 тысяч брт. В то же время подводники Севера и Черного моря не имели препятствий к выходу в открытое море, в то время как балтийские уже фактически с осени 1941 г. были поставлены перед необходимостью форсировать мощные противолодочные рубежи в Финском заливе. В 1943 г. и трех первых кварталах 1944 г. эти рубежи не смогла прорвать ни одна подлодка КБФ. Зато в 1942 г. и в завершающие месяцы войны после прибытия на позицию балтийские подлодки сталкивались со слабо или даже вовсе не охраняемым судоходством, в то время как на Севере с начала 1943 г. немецкое командование проводило суда в конвоях за двойной линией эскортных кораблей. В результате получалось, что для потопления скромного судна на Северном театре в рамках конкретной атаки командиру подлодки приходилось проявить куда больше мастерства, чем для потопления крупного лайнера на Балтике. Именно по этой причине в качестве мерила успеха в годы войны для советских подводников был установлен не суммарный тоннаж, а количество побед – ведь и для потопления скромной БДБ и лайнера размером со «Штойбен» требовалось попадание всего одной торпеды, и размеры судна никак не говорили о военном таланте командира, проявленном для того, чтобы эта цель отправилась на дно.