Подстава. Книга вторая - Страница 5

– Ладно, куда пойдем?

– В полицию, – прозвучало просто, а вот говорить такое было… тяжело.

– Тоже не плохо, – Кэл на все смотрел оптимистично. – Иди спать.

Возражать не стала.

***

Позже, лежа в постели без малейшего желания спать, я смотрела в стандартный белый потолок, и думала о том, что стало трындец как очевидно сегодня – Танарг, имея в союзниках Тайрем, обладает возможностью на расстоянии ликвидировать любого политика, любую медийную личность… любого члена правительства. И так, что даже не подкопаешься – сосудик там лопнет, инсульт случится и до свидания.

И если эта информация вскроется… я не в силах даже представить себе последствия.

Уверена, что сейчас зарабатывает очередные седины генерал Макартиан, где-то не спит и глушит водку стаканами Багор, а Зоопарк, в сфере которого и находятся проблемы подобного характера, теперь перейдет на круглосуточную работу, поставив основной задачей решение данной проблемы. И все это будет проходить в режиме строжайшей секретности, потому как если вдруг это вскроется… начнется паника. И на сторону Танарга начнут переходить все, кому не лень. Кому лень перейдут тоже, потому что жить хочется. Мы лишимся всех союзников. Галактический союз рухнет. А Танарг обретет такое могущество, что нам и не снилось даже в самых кошмарных снах…

«Самое забавное, что ты так и не поняла, насколько важная информация оказалась в твоих загребущих предприимчивых ручках с ярко алыми ноготками» – сказал когда-то Эрих.

Что ж, он оказался чертовски прав – мы не поняли ничего.

Зато теперь в курсе, почему захватить тайремских офицеров являлось почти невыполнимой задачей. И почему Танарг так высоко ценит своего союзника, и даже держит на равных.

Черт, кто бы мог подумать… Это просто немыслимо.

Но, несмотря на всю чудовищность ситуации, я думала не только о ней.

Эрих – вот что занимало мои мысли.

Эрих, находящийся в коме. Эрих, подставивший себя под удар ради меня. Эрих, раскрывший чудовищную тайну своего государства, только потому что я была в смертельной опасности.

Эрих…

Тринадцать дней на острове я старалась не думать о нем. Не вспоминать. Не представлять. А каждая моя ночь начиналась с препаратов, полностью блокирующих сновидения. И стало ли мне легче? Вообще нет. На Деране, полном опасностей, безысходности, мерзости, жестокости и опасности, я была счастливее, чем здесь, на Гаэре. Вот такой вот гребанный парадокс.

«Не умирай, – мысль, которую хотелось прогнать через весь космос, к одному единственному мужчине, о котором мне хотелось… хотя бы мечтать. – Пожалуйста, только не умирай».

Да, он был чертовски опасен. Да, правительство Гаэры отдаст приказ об убийстве Эриха, и будет право как никогда, но…

«Dastanaa…» – не умирай на тайремском.

И пусть ты враг, крайне серьезный, чудовищно сильный, непрогнозируемый, не поддающийся просчету, свихнувшийся по полной, и все прочее… только, пожалуйста, не умирай…

И вдруг мягкий свет отделился от моего браслета, и прямо на постели рядом со мной, определенно нереальный, словно голограмма, засиял Эрих.

Он лежал, недвижимый и обессиленный, часть его лица закрывала кислородная маска, часть тела была обвита проводами и трубками, в вену подавался раствор, глаза были закрыты, но… вот его рука чуть сдвигается и накрывает мою…

Миг и сияние исчезает вместе с Эрихом, а мои пальцы судорожно сжимают лишь воздух…

Дверь открылась, вошел Кэл, спросил:

– Что-нибудь дать?

– Ничего, – прошептала я, торопливо вытирая слезы.

И плевать, что их видит другой агент – я на реабилитации, у меня посттравматический синдром, это нормально. Правда, раньше такого не было, но… плевать мне.

Постояв в проеме, Кэл нехотя сообщил:

– Шнур хочет работать. С тобой.

– Кэл, меня не вернут в разведуправление, – горько было говорить это, но факт есть факт, следовало принять, как есть.

– Он в курсе, – сообщил агент Зоопарка.

Подумал и добавил:

– Тринадцатый отдел поднял статистику смертей высокопоставленных чиновников Галактического союза за последние пятнадцать лет. Результат положительный.

И только взгляд невыразительных глаз, который выражал больше, чем тысяча слов.

Значит, подозрительные смерти были. И не раз. И даже не два раза. Не менее двухсот, если учесть, что статистика велась по всей коалиции. То есть примерно двести, это если брать по минималке.

А теперь самый страшный вопрос – скольких из политиков, представителей высшего военного руководства и общественных деятелей убил Эрих? Скольких? Подсчитать не сложно – архонтов всего семь. Смертей более двухсот. Мне захотелось сдохнуть!

– Дай снотворное, – попросила я.

– Сильное? – спросил Кэл.

– По-максимуму, – мой голос дрожал.

Спала без сновидений.

Работа в полиции

Вообще никогда раньше не сталкивалась с гражданскими. Ну не считая детских лет. Из главных отличительных особенностей не военного населения – была осанка. В смысле ее отсутствие. И чем сложнее становилась ситуация, в которой оказывались гражданские, тем сильнее они ссутуливались, словно пытались стать меньше, незаметнее. Выходило так, что мы сутулость могли только имитировать, а гражданские так жили.

– Наша дочь, наша девочка, – женщина средних лет, судорожно сжимала платок и вытирала беспрестанно льющиеся слезы.

Все в ее поведении, жестах, движениях выдавало – горе. Чудовищное, невыносимое, терзающее ее горе. Тем ярче улавливались странности в поведении ее мужа. Может быть, приди он сам, я бы не заметила, но на контрасте с женой… У меня сработала интуиция. Прокаченная боевыми операциями, никогда не подводившая, и крайне редко игнорируемая мной интуиция. Короче чувак был виновен, и я это чувствовала.

– Капитан, – мой напарник, лейтенант Гайсток, от чего-то занервничал, – мы должны зарегистрировать заявление о пропаже ребенка.

Ну да, я стажер по факту, типа стажируюсь в полиции, хороший такой карьерный прогиб. Или провал. Второе вернее.

– Ну и чего сидим, кого ждем, – ответила напарнику, пристально глядя на отца исчезнувшей девушки, – регистрируйте, если вам так хочется.

Гайсток явно оскорбился, и начал выговаривать что-то вроде «Это не желание, это процедура предписанная законом, я…». Я его не слушала. Я смотрела на папашу. Исключительно на него.

– Простите, – высказался этот мужик, явно интуитивно ощутив, что запахло жаренным, – что вы себе позволяете?

Чувак, слишком резкий переход от попытки выглядеть несчастным и раздавленным горем, к резко агрессивному наезду. Тем более, что я пока еще ничего себе не позволила. Но, похоже, самое время было переходить к действиям.

– Мистер, – я глянула на дело и уточнила его фамилию, – Ханитсан.

И вот после этого, почти официального начала, я улыбнулась, полностью входя в образ Мегеры.

И подавшись к супругам, проникновенно прошептала, глядя в ублюдочные глаза этого Ханитсана:

– У нас есть два варианта, мой птенчик. Первый – ты говоришь правду здесь и сейчас, и тогда останешься жив. Но есть и второй – ты начинаешь возмущаться, орать про свои права, аппелировать к законодательству и утверждать, что ты ни в чем не виноват. Признаюсь честно, я предпочту второй вариант. Сказать почему?

Мистер Ханитсан судорожно сглотнул, и прохрипел:

– Почему?

Я подалась еще ближе, и прошептала, выдохнув ему в лицо:

– Потому что в этом случае, соловейка, мне не придется передавать твое дело куда более милосердным коллегам. И я сама, лично, препарирую твою жизнь, все твои банковские счета, все контакты, твое сознание, а после… ты сдохнешь, мучительно и жестоко, но не сразу, птенчик, далеко-о-о не сразу. Я тебя по частям буду резать, и ты испытаешь сомнительное удовольствие пронаблюдать за тем, как гниют и разлагаются части твоего тела…

Ханитсан побелел.

– Что вы… – начала было его жена.

Все в отделе, а это был оупенофис, то есть даже без перегородок, выпали в осадок. Но самое главное заключалось в том, что Ханитсан понял – это не шутка, и даже не угроза, это реальность, с которой ему придется столкнуться, если он рыпнется.