Подростки - Страница 16

Неожиданно он чуть присел и тут же вновь поднялся. Меня обдало жаром. Теперь его руки были у нее под юбкой. Он жадно, нетерпеливо гладил ее бедра.

— Саша, что ты, перестань, — тихим смехом рассмеялась Полина.

— Люблю тебя, моя ласточка, — хрипло прошептал он.

— Не надо, Саша. Ты хочешь, чтоб они проснулись? — спросила она.

— Они и так не спят.

Меня словно ошпарили кипятком. Он пошутил или действительно знал?

— Типун тебе на язык, — ответила Полина.

Они снова стали целоваться. Саша стал подталкивать Полину к ее постели.

— Ты с ума сошел, — прошептала она, но двигалась, послушная его напору.

— Мы тихонечко, мы чуток, — шептал он.

— Ну, Сашенька, ну, не надо, мало тебе одного раза?

Ого, подумала я, значит, один раз уже был, где же это при таком-то дожде? Саша совсем смял кверху ее юбку, ярко белели ее трусики, он непрерывно гладил ее ноги, бедра, живот. Саша стал усаживать Полину на полку, но она заупрямилась.

— Нет, нет, полка скрипит, как телега, нет, миленький, не здесь.

Он продолжал страстно целовать ее, сгибая назад, затем вдруг стал на одно колено и (сердце мое едва не выпрыгнуло туда, вниз, к ним) стал стаскивать с нее трусики.

Из всего увиденного за эту ночь почему-то именно эта сцена особенно запомнилась мне.

Полина стояла, слегка закинув голову, ее длинные, темные волосы раскинулись по плечам, она нервно гладила его голову, волшебно белели ее голые, стройные ноги, а он, стоя на одном колене, прижался лбом к ее уже обнаженному животу и обеими руками потихоньку стягивал с нее трусики, и она совсем не возражала.

Потом она смешно, словно лошадка, переступила ногами, еще миг, и Саша метнул трусики на ее постель. Затем он присел ниже и потянул ее к себе за руки. Она села к нему на колени. Верхом. Теперь они не произносили ни слова, только их жаркое дыхание было красноречивей всяких слов.

Саша завозился, и я поняла, что он расстегивает свои брюки.

Меня опять обдало жаром. Я впервые могла стать свидетельницей чужой любви. Еще утром я осуждала Ирку, а сейчас сама оказалась в аналогичной ситуации.

Наверно, я должна была кашлянуть или хотя бы заворочаться, и они бы прервали свое занятие.

Но я этого не сделала. Грех, наверное. Словно какой-то бесенок заставил меня промолчать и досмотреть все до конца.

Меня поразило то, как они это делали. По своей наивности я полагала, что есть только одна поза: мальчик сверху, девочка снизу.

Оказалось, можно и иначе.

Они сделали это сидя.

Они смогли сделать это тихо-тихо.

Причем он почти не двигался. Двигалась Полина, что невероятно удивило меня.

Саша помогал ей, держа ее обеими руками за талию, он ритмично опускал и поднимал ее тонкое тело, она обхватила его за спину, ее голова то откидывалась назад, то опускалась на его плечо.

Если быть откровенной, то я не смогла быть равнодушным зрителем. Моя ладонь как-то сама собой оказалась в моем самом интимном месте, и я стала слегка трогать себя пальцем, потом немного сильнее, еще сильнее.

И когда ритм их движений вдруг изменился, когда Полина не удержалась и застонала тихо и сдавленно, когда через секунду он резко вцепился в ее ягодицы и издал низкий гортанный рык, в эту секунду и мое тело пронзила сладкая, невыносимая судорога. Чтобы не заорать, я вцепилась зубами в подушку.

— Вот что значит любовь втроем, — усмехнулась я про себя.

Впервые я так близко видела любовное действо. И мне тоже захотелось любви.

Пережитые ощущения были настолько сильными, что я заснула еще до того, как они разжали свои объятия. По крайней мере, последнее, что я помню, это то, что она нежно целовала его мелкими частыми поцелуями, а он, упершись руками в пол позади себя, сидел гордо и вальяжно, как отгулявшийся кот.

Утром ничто не выдавало Полину.

Я же смотрела на то место, где все произошло, и не могла понять, как так, если им двоим было вот здесь так хорошо, то должны же они хоть чем-то отметить это.

Тайно нарисовать на полу сердечко, что ли.

Дни в деревне протекали быстро и незаметно. Мы с Иркой и Романом подолгу купались в речке. Часто к нам присоединялся Жорка, Иркин дружок, хороший паренек, Ирка крутит им, как хочет.

Как-то на пляже я приснула под газетой, проснулась, а ни Ирки, ни Жорки нет.

Роман лежит рядом и смотрит на меня. Спала я на животе, как младенец. Ничего не подозревая поднимаюсь, а лифчик — бух на песок, и я с голыми сиськами. А Роман выпялился на меня и смотрит.

Я лифчик — хвать, прижала к себе, не пойму, как это он расстегнулся.

Это я уже потом сообразила, что это Роман потихоньку расстегнул мне его. А тогда я не нашла ничего лучше, чем попросить Романа, чтоб он застегнул застежку. Он подполз ближе, я повернулась к нему спиной, почувствовала его пальцы, коснувшиеся моей спины. И вдруг я поняла, что он гладит меня.

Первым чувством был протест, возмущение, я резко повернулась к нему, он смотрел на меня озорно и весело.

— Ты что? — прошептала я.

— А что? — в тон мне ответил он.

Его ладонь продолжала оглаживать мою спину, талию.

— Ты что делаешь?

— Ласкаю красивую девочку.

— А то, что я твоя сестра?

— Одно другому не мешает. Тем более — троюродная. Во Франции женятся на кузинах.

— Так то во Франции. А у нас все строго.

— Ты мне нравишься. Неужели ты этого не чувствуешь?

Что я должна была отвечать? В том-то и дело, что я чувствовала. Его взгляды, касания, словно невзначай. Этого нельзя было не заметить. И все же он мой брат. Троюродный, правда. Я вроде уже и оправдываюсь. Вроде допускаю что-то.

— Чувствую, — ответила я, — но так нельзя.

— Можно, — ответил он и придвинулся совсем близко.

Я поняла, что меня сейчас будут целовать. Наверное, надо было вскочить, перевести все в шутку, убежать, наконец, и все сложилось бы иначе.

Но я осталась неподвижна и смотрела на его приближающиеся губы, как кролик на удава. Не знаю почему, но в последний момент я зажмурилась. Как дура.

И он меня поцеловал. Осторожно и бережно. В тот же миг теплая и мягкая рука коснулась моей голой груди. Я вздрогнула. Подлец, он так и не застегнул мне лифчик! Я дернулась, открыла глаза, но он крепко обнял меня и повалил на песок.

— Ты с ума сошел, Роман, что ты делаешь?

— Это ты сводишь меня с ума, — прошептал он хрипло.

— Пусти, — сказала я строго.

— Не пущу.

— Пусти, я буду кричать.

— Не смеши, дай я лучше тебя еще поцелую.

И он снова стал меня целовать. Я пыталась увернуться. Честное слово.

Не долго, правда.

Его ладонь по-прежнему лежала на моей голой груди. Это было жутко волнительно.

Наконец наши губы разъединились. Поцелуй был таким долгим, что мы никак не могли перевести дыхание.

— Ну и что теперь? — спросила я. Зачем я это спросила?

— Сейчас ничего, вдруг кто-нибудь пройдет мимо, — нагло улыбнулся он.

— Да ты скотина, — я треснула его по щеке.

— За побои ответишь, — опять рассмеялся Роман.

— Еще посмотрим, кто за что ответит, — я оттолкнула его руку.

— Ну не сердись, ишь ты какая, — он продолжал улыбаться.

А я и не сердилась. Хотя, наверное, надо было сердиться. Из кустов выползли Ирка с Жоркой. Оба красные, как раки. Вон оно что. Им проще. Они не кузены.

Быстрым движением Роман застегнул мне лифчик. Ого, как мы умеем, когда надо!

С этого дня жизнь осложнилась. Роман старался остаться со мной наедине, между нами начиналась сладкая, захватывающая борьба, осложнявшаяся тем, что нам приходилось конспиративничать покрепче всех революционеров, вместе взятых.

Я, кажется, влюбилась. Меня уже не волновали Полина с Сашей. Я поздно возвращалась домой, я проходила мимо них, сидевших на скамейке у теткиной калитки. Полина сидела у него на коленях, они целовались, а я прошмыгивала так тихонько, что они меня не замечали, и он даже не вынимал руки из-под ее юбки.

Ирка, конечно, догадалась. Но помалкивала. Дело в том, что их отношения с Жоркой тоже, судя по моим наблюдениям, сдвинулись в известном направлении, и ей было выгодно использовать меня как прикрытие и оправдание своих долгих гулек. И на строгий теткин вопрос, где вы шлялись до часу ночи, у нее был стандартный ответ: мы гуляли вчетвером — я, Ленка, Роман и Жорка.