Подробности Гражданской войны - Страница 6

– Так я и говорю. А ты не хотел пойти со мной пива выпить. Пятница, вечер, что ещё может быть лучше?

И они разошлись по домам. Сергей шёл, задумавшись о гармонии природы и человечества, и мысли ему по большей части приходили приятные. А ещё оттого ему было приятно, что не чувствовал он никакой классовой солидарности с людьми, подвергавшимися потенциальной опасности, ибо потенциальной опасности в России подвергаются все. Это скрепляет общество и элиту, и лишает всех плохого чувства зависти, порождая одну только радость, что ты ещё жив и здоров, поскольку ведь завтра этого уже может и не быть.

А Борис возвращался домой в хорошем настроении потому, что наконец поделился с кем-то своей историей, и его поняли. Он чувствовал лёгкий приятный хмель после трёх кружек пива и мурлыкал про себя старую песенку:

/

Светилась, падая, ракета,

А от неё бежал расчёт.

Кто хоть однажды видел это,

Тот хрен в ракетчики пойдёт.

/

Богатым и властным людям в России обычно не позволяется жить рядом с простым народом. Их депортируют за колючую проволоку в отдельно огороженные зоны, ставят по периметру телекамеры и датчики движения, за которыми наблюдают, удобно устроившись в мягких креслах, интеллигентные охранники, владеющие приемами восточных единоборств и подстриженные так, что на голове от удивления у них могут встать дыбом только брови. Элита России, посвятившая жизнь служению народу, за территорией зоны передвигается исключительно в сопровождении конвоя, поскольку умные талантливые люди так и норовят увернуться от своих обязанностей перед страной, посидеть в дешёвой закусочной, выпить народный кислый растворимый кофе из бумажного стаканчика или опрокинуть в себя разливного пива из полиэтиленового бокала, закусив горелой смесью соли, растительного масла, перца и крахмального клейстера, называемой чипсами. Но бдительные охранники разрушают эти незрелые порывы, заставляя соль земли русской запихивать в себя вонючий (а иногда и заплесневевший) французский сыр, пить чешское пиво с совершенно неприемлемым для большинства мужчин названием

“Козёл” и есть длинные, как сибирские километры, итальянские спагетти, которые так и норовят соскользнуть с вилки, как их на неё ни наматывай.

Многие богатые и властные люди примирились со своей горькой навязанной им родиной судьбой и безропотно несут тяжёлое бремя изолированных от общества и его простых удовольствий трудоголиков.

Дом – работа, работа – дом, кругом – конвой, куда тут ещё податься?

Редкие отпуска можно провести за границей, поскольку в России отдохнуть практически невозможно. Но есть ещё отдельные смельчаки, рискующие жить вне созданных резерваций для богатых, непосредственно смешиваясь с обывателями, время от времени передвигающиеся пешком и даже – в это трудно поверить! – примерно раз в месяц ездящие на общественном транспорте, повторяя подвиги первого секретаря

Московского горкома КПСС, а впоследствии самого демократического президента России, полностью искоренившего у себя различные народные привилегии3. При этом их почти не снимает местное или центральное телевидение, так что они могут толкаться, ругаться и наступать соседям на ноги при торможении или ускорении транспортного средства, наслаждаясь непривычной свободой и прячась от собственной охраны.

Таким вот авантюристом, жившим в массе народной, и был в душе Сергей

Михайлович Хитров. Он постоянно рисковал, проживая в своей старой двухкомнатной квартире на последнем этаже девятиэтажного дома, которую получил ещё в начале своей работы в горфо в советские времена. Тогда этот дом был приличным, и в него заселялись работящие интеллигентные люди. Но постепенно те, кто мог себе это позволить, строили себе новое жильё, так что незаметно в новых домах группировались новые интеллигентные и обеспеченные люди, а в старых домах оставались бывшие интеллигентные и теперь уже совсем необеспеченные люди. Они никак не могли договориться об оплате труда уборщицы, которая по графику должна была мыть их подъезд всего лишь один раз в месяц, потому что в жилищно-эксплуатационной конторе не хватало трёх четвертей уборщиц, половины дворников, трети слесарей, плотников и электриков. Были полностью заполнены только вакансии руководства, которые с начала девяностых годов занимались актуальнейшим в России искусством – реформировали ЖКХ. Поэтому граждане должны были скидываться между собой и платить уборщице дополнительно, чтобы она вспоминала про их подъезд хотя бы раз в неделю. Но договориться бывшие интеллигентные люди между собой не могли: то ли у них не хватало денег, то ли терпения. А может быть, они, как это и должно было произойти в процессе строительства гражданского общества, уже окончательно преодолели социальные перегородки и слились с народом, так что такие мелочи теперь вообще не привлекали их внимание. Поэтому стены подъезда были испещрены рисунками и занимательными лозунгами, отражающими потребность простых взрослых людей и молодежи в творчестве, под ногами идущих часто оказывались пустые консервные банки, которые жильцы пинали, а этого делать не стоило, ибо в них находилось множество сигаретных окурков и табачного пепла, на окнах лежало какое-нибудь тряпьё, потому что в подъезд время от времени заходили ночевать прохожие, которым лень было идти к себе домой до ближайшей теплотрассы.

Прохожие по мере сил помогали в уборке подъезда, собирая пустую стеклотару, которую щедрые жильцы подъезда не выбрасывали в мусоропровод, а выставляли с ним рядом, надеясь такими простыми языческими дарами задобрить бога уборщицы.

Конечно же, Сергей Хитров не мог допустить, чтобы его жена и ребёнок-подросток жили в таком полном экзотики, приключений и здоровых социальных нравов месте. Он построил для них квартиру в гетто, куда свезли часть богатых и властных людей. Район патрулировался усиленными нарядами милиции, ночью там не выключались ряды торшерных фонарей, среди которых не бывало разбитых, вдобавок на входе в каждый дом там сидел, пялясь в видеокамеры, консьерж.

Случайные люди там не ходили, и даже молодые красивые женщины с ярким макияжем и в обращающей на себя внимание одежде всегда подъезжали на хороших автомобилях с одними и теми же номерами, поскольку развлекать уставших от забот о родине новых русских интеллигентов должны были профессионалы из агентства с надёжной репутацией. Хитров знал, что его семье там нравится: как-никак их окружали люди своего круга, и можно было не опасаться того, что четырнадцатилетний подросток вдруг решит, что газовая камера из полиэтиленового мешка и клея “Момент” предоставляют гораздо более интересные ощущения, чем углублённое изучение математики и иностранных языков. В то же время сам Сергей Хитров во время рабочей недели частенько предпочитал оставаться ночевать в старой квартире.

Дело было даже не в том, что до нового жилья от работы было дальше, чем от старого, а он часто задерживался в департаменте финансов допоздна. Скорее ему нравилось ощущение сомнительной свободы, которое предоставляло ему отдельное от семьи временное проживание, когда его никто не спрашивал, как прошёл день, а он в ответ не должен был интересоваться домашними делами. Долгое пребывание в одиночестве ему тоже надоедало, однако временная самоизоляция придавала некоторую остроту его чувствам к жене, сыну, их новому дому, соседям и даже работе. Да, наверное, стоит сказать, что в описываемый момент жизни Сергей Хитров был влюблён.

Предметом его страсти была молоденькая продавщица большого книжного магазина. Хитров время от времени заходил туда полюбоваться на неё и даже несколько раз спрашивал её мнение по поводу тех или иных книжек. Как и большинство новоявленных отечественных менеджеров по продажам, её мало интересовало то, чем она торгует, однако Хитрова её библиодебилизм с сопутствующим преклонением перед отечественной детективной литературой только восхищали. “Наив, свежесть, неиспорченность сомнениями… какая радость жизни”, – думал он.