Подменыш. Духовидец. Кошмары. Одержимые. Пражский студент (сборник) - Страница 58

– А когда меня наконец выпустят из клиники, – стонал Иво, – что будет тогда со мной? Мои… мои…

Слова его становились неразборчивыми. Он стонал и всхлипывал. Бросался на стол, закрывал голову руками. Громко плакал. Сорвался, выпил залпом стакан вина и пробормотал:

– Этого я не сделаю, не сделаю!

Все смолкли. Смотрели на него. Даже танцовщица не открывала рта. Потом юный венец произнёс:

– Он трус. Боится, жалкий парень. Оставьте его в его болоте, господа. Вам не надо искать… Я предлагаю себя для опыта!

Ян уставился на него:

– Вы, Прайндль, вы?..

Но танцовщица бросила него быстрый взгляд:

– Смотрите-ка на маленького Феликса! Я не считала тебя таким хитрым, мой прекрасный буби! Ты хочешь заработать много денег?

– Нет, – ответил молодой врач, – мне наплевать на деньги. Я это делаю ради науки.

Он встал и отодвинул свой стул:

– Пойдёмте, господа, нам здесь больше нечего делать!

Но Иффи схватила его за руку.

– Не так быстро, малыш, воскликнула она, – я хотела бы сказать ещё словечко!

Она обратилась к Яну:

– Один вопрос: вы берёте назад своё предложение?

– Я оставляю его в силе, – ответил Ян. – Иво выше, сильнее. Короче, он более пригоден для наших целей.

– И вы хотите много заплатить? – продолжала она свои вопросы. – Сколько?

– Ваш партнёр сможет избавить от нищеты свою семью, – сказал Ян.

Она насмешливо воскликнула:

– Свою семью! А я? Я при чем? Я что – могу позволить себе роскошь заниматься благотворительностью? Назовите, господа, сумму! Мы уже сами будем знать, что делать с деньгами! Итак, поторгуемся! Предлагайте, милостивый государь!

– С удовольствием, фрейлейн, – заявил Ян. – К сожалению, мы собираемся приглашать не вас, а…

– Иво! – перебила она. – Я продаю его. Вы можете его иметь. Но заключить сделку вы должны со мной.

Танцору не сиделось спокойно в кресле. Он то откидывался назад, то приподымался. Лицо его нервно подёргивалось.

– Замолчи, Иффи! – крикнул он. – Ты ведь не знаешь, чего эти господа от меня хотят…

– Чего же, чего? – настаивала она. – Чего же они от тебя требуют, эти господа? Голову – не может быть! Руки, ноги?..

– Ни в коем случае, – сказал врач. – Иво сможет так же хорошо танцевать, как и до того.

– Итак, чего же? – спрашивала она. – Пару литров крови? Ухо или глаз? Или, может быть, нос?

Ян отрицательно покачал головой.

– Никто не посягает на его лицо. Его красота будет сохранена.

Танцовщица разразилась звонким смехом.

– А! Понимаю! Вот о чем идёт речь! И за этот хлам вы собираетесь платить? Радуйся же! Мерин всегда послушнее жеребца, каплун вкуснее старого петуха. Точите ножи, ребята!

Танцор вскочил, замахал руками в воздухе. В отчаянии он закричал:

– Оставьте меня в покое… я этого не сделаю! Ты не понимаешь, Иффи, чего эти…

Она беспощадно оборвала его.

– Достаточно, понимаю! Этот свежий юноша – приличный парень, врач. Несмотря на свою молодость, он согласен отдать себя на опыт. Без денег, только ради науки, которой он одурачен! А тебе предлагают много денег! Твоя больная мать, состояние которой ты промотал, погибает в общей палате для бедных! Клопы и вши заедают твоих братьев! Мои платья превратились в отрепья! Скоро я не буду годиться и в уличные девки! А ты все ещё кобенишься, дурачок! Один раз, один единственный раз в жизни тебе представляется возможность сделать доброе дело, а ты, подлец, осмеливаешься упираться?

Её голос доходил до визга. Она вскочила, плюнула на танцора, ударила его кулаком справа и слева по лицу. Прайндль схватил её за талию, пытаясь оттащить, но она его оттолкнула:

– Больше года я пыталась с ним жить. На него работала. Он превратил меня в дерьмо, как и все, до чего ни прикасался! Что ты обещал мне сотни раз? Что нет ничего, чего бы ты для меня не сделал! Я должна только ждать – случай уж наступит. Так вот он наступил, а ты на попятный? Теперь я рву с тобой навсегда! Исчезну, и ты долго меня будешь искать!

Танцор не шевелился, уставившись на неё помрачневшими глазами. Его руки бессильно повисли.

– Сотрите, по крайней мере, плевок с лица, – сказал Ян.

Иво этого не расслышал. Губы его медленно задвигались. Едва можно было разобрать слова:

– Я… согла… сен…

Он сидел, как изваяние, со взглядом, прикованным к её глазам. Только когда она отвела их и снова села, он ослабел, повалившись, как мокрое полотенце, на спинку кресла. Озноб и дрожь пронизали его тело, зубы стучали.

Фальмерайер встал и с помощью Прайндля приподнял его.

– Пойдёмте, Иво, мы уложим вас в постель. Для одного дня этого слишком много. Вы должны поспать.

Вдвоём они взяли его под руки и понесли. Голова у него кружилась. Безвольный, он позволял делать с собой что угодно.

Танцовщица обернулась к Яну:

– Теперь к нашему делу! Прикажите, пожалуйста, подать мне стакан пива. Мне очень хочется пить. После мы поговорим…

Спустя час Ян постучал в комнату Фальмерайера и нашёл его полураздетым.

– Ну? – спросил он его.

– Молодой человек спит, – отвечал врач. – Мы впрыснули ему хорошую дозу морфия и дали ещё мединаля. Не думаю, чтобы он завтра снова стал упираться. Судьба взяла его за шиворот. А вы? Сторговались с Ифигенией?

Ян утвердительно кивнул.

– Это было нелегко! Она умеет оберегать свои выгоды и здорово содрала с меня. Мой деньгодавец в Нью-Йорке широко раскроет глаза. Все обусловлено точно, пункт за пунктом: когда следует платить деньги матери, куда должны быть определены дети… Она ничего не забыла. Завтра я должен пойти с ней в банк. Свои деньги она хочет получить наличными. И представьте, когда красавец Иво выйдет из клиники поправившимся – если так можно выразиться, – снова возвращённый к жизни, она хочет взять его к себе. Только дьявол может понять женскую логику!

Он пошёл к выходу, но снова обернулся:

– Скажите, доктор, что, собственно, имел в виду ваш молодой ассистент, предлагая самого себя – ради науки!?

– Я уже задавал ему этот вопрос, – отвечал врач. – Он сам этого хорошо не знает. Назавтра, может быть, он бы передумал, но в ту минуту у него это вышло чрезвычайно серьёзно. Так или иначе – он загнал нам птичку в сети. Нам повезло!

Вскоре после Троицы наступил великий день для доктора Геллы Рейтлингер.

Ян очень рано выехал из «Золотого Лебедя». Он почти год не появлялся в санатории Ильмау. Какое-то неясное чувство заставляло Яна держаться пока в стороне. С докторшей он постоянно вёл необходимые переговоры из Бармштедта.

Ян поднялся вверх по лестнице и наконец очутился в зале для докладов.

Это была большая комната с высокими окнами, выходящими в сад. В глубине – эстрада с кафедрой. По стенкам – гравюры в рамках, портреты знаменитых врачей и учёных: Геккеля, Вирхова, Беринга и Коха, Листера и Гарвея, Пастера и Бехтерева. Между ними: Кювье, Бергав, Ганеман. Несомненно, выбор диктовался особыми пристрастиями докторши. Горничные скребли и мыли, чистили окна, вносили стулья, в то время как садовые служители тащили пальмы, миртовые деревья, цветущие растения в горшках. Старшая сестра возбуждённо давала распоряжения.

– Доктор Рейтлингер не здесь? – осведомился Ян.

Сестра, вытирая тряпкой большую садовую скамейку, сказала:

– Она сейчас придёт. Надеюсь, мы к тому времени будем готовы.

– Давно уже не пользовались залом? – спросил Ян.

– Им вообще ещё не пользовались, – последовал ответ. – Раньше, когда Ильмау был только санаторием для нервных больных, зал служил столовой. Госпожа распорядилась его перестроить, когда купила санаторий.

Садовники принесли огромную связку хвойных гирлянд. Ян засмеялся:

– Вы хотите их развесить по случаю торжества? Из угла в угол и поперёк? Велите уж, сестрица, вплести в гирлянды пёстрые бумажные цветы. Это будет красиво! И каждый из этих прекрасных портретов надо бы обрамить зелёным венком!