Подменыш. Духовидец. Кошмары. Одержимые. Пражский студент (сборник) - Страница 57

– Ну, дела ещё не так страшны, фрейлейн Иффи! – вмешался в разговор юный венец. – Мне вы сразу понравились. В вас есть породистость, честное слово! Вы мне нравитесь гораздо больше, чем все дамы, бывшие здесь сегодня вечером.

Она взглянула на него и потрепала его по щеке.

– Это очень мило с твоей стороны, малыш! Если ты даже не думаешь этого, все же приятно услышать любезное слово – хотя бы раз в год.

Прайндль разошёлся:

– Но, фрейлейн, я вполне искренне так думаю. Высказал то, что чувствую!

– В самом деле, буби? – спросила она. – Как тебя зовут?

Он встал и поклонился:

– Доктор Прайндль, практикующий врач.

Она громко рассмеялась.

– Врач? С каких это пор экзамены сдают в пелёнках? Сначала надо ведь научиться не марать пелёнки, не так ли? Но мне ты можешь спокойно кое-что приврать, я ведь не рассержусь на тебя. Я хотела бы знать твоё имя…

– Феликс, – представился венец.

– Феликс, – повторила она, подняла стакан, отпила. – За доброе знакомство, Феликс, мой буби!

Она встала и обратилась к Яну.

– А теперь спокойной ночи, милостивый государь! Собственно говоря, я должна бы вам вернуть деньги. Мне было полезно один раз по-настоящему выболтаться. Надеюсь, вы завтра ещё будете здесь – тогда до свидания. Покойной ночи, Феликс, дитя моё, кто знает, может быть…

Она махнула рукой и пошла через длинный зал.

Ранним утром Ян с Феликсом Прайндлем бродили между родником и ключами. Взад и вперёд прогуливались пациенты со своими стаканами в руках. Играла музыка. Солнце сияло в курортном парке, принимавшем осенний вид.

Оба ждали доктора Фальмерайера, но тот не приходил. Поэтому они прошли через парк в лес, а оттуда вернулись в отель. Врача все ещё не было внизу. «Он ещё спит», – заявила горничная.

– Разбудить его? – предложил Прайндль.

Ян отверг предложение.

– Оставьте его. Хотите, пойдём поиграем в гольф?

Они пошли к площадкам. Ян стал учить юного венца, ещё никогда не державшего в руках палку для гольфа. Вернулись они к полуденному завтраку. Ели одни. Только когда они кончили, появился врач.

– Выспались наконец, шеф? – приветствовал его Феликс. – Ну, выкладывайте, иначе я лопну от нетерпения.

Но доктор Фальмерайер покачал головой:

– Сначала я хочу позавтракать.

Он подозвал лакея, ел и пил, не произнося ни слова. Его спутники молча смотрели на него. Покончив с едой и вытерев рот, он сказал:

– Так! Не сыграть ли нам теперь одну партию в шахматы?

– Хоть десять! – заявил Ян. – Все послеполуденное время, если вам угодно. Но сначала вы должны представить нам отчёт.

– Вряд ли я много расскажу! – ответил врач. – Так быстро дела не делаются. Я продержал юного танцора у себя всю ночь. Лишь около семи он ушёл. Я хорошо зажал его в щипцы. Если души могут потеть и пищать, то, конечно, его душа нынешней ночью это делала.

– Вы передали ему наше предложение? – спросил Ян.

– Конечно, – сказал Фальмерайер, – в общих чертах. Я пока избавил его от подробностей. Но он знает, что при этом может выиграть и что потерять. Он по горло в грязной воде и не может оттуда выбраться. Иначе он не выслушал бы так спокойно мои слова. Всякий другой не дал бы мне даже выговорить, завопил бы, не сошёл ли я с ума, дерзнув на это. Закрыл бы уши, убежал бы. Мой же Иво сидел, как девочка-сиротка на конфирмации, бледнел и дрожал, глядя на меня своими стеклянными глазами. К счастью, я взял с собой бутылку Эннеси, иначе бы его вырвало, как меня в воздушном экипаже. Я вливал в него одну рюмку коньяка за другой, и он раскрыл мне своё сердце. Его мать содержится в больнице для бедных. Сестры помещены в общественные воспитательные дома. У самого – ни одного геллера. Повсюду мелкие долги: швейцару, лакеям, горничным, и они ежедневно напоминают. Он сделал несколько неверных шагов, чтобы добыть денег: подложные чеки, мелкие мошенничества. Боится попасть под суд и познакомиться с тюрьмами, если не сможет скоро расплатиться. Конечно, он попытался кое-что выкачать из меня. Я отказал наотрез. Вероятно, он попытается получить денег у вас. Не давайте ему ни одного пфеннига, господин Олислягерс. Чем туже будет у него верёвка на горле, тем скорее мы его заполучим. Он так разбит, в таком отчаянии, что, вероятно, ещё вчера согласился бы, если бы не одно обстоятельство. Это его подруга Ифигения. Он отдался этой женщине целиком, с кожей и волосами. Он рассказал мне об этом до последних подробностей, именно…

Прайндль перебил его:

– Не трудитесь, доктор, мы знаем эту историю. Стоило десять марок. За эту цену фрейлейн Иффи нам её продала.

– Тогда вы можете судить, – продолжал Фальмерайер, – где висит крючок, на который попала рыба. Молодой человек околдован этой женщиной, как гейневские гренадеры императором Наполеоном. Его семья – что ей до этого?! Пусть нищенствуют, если голодны! Ну, и красавцу Иво – точно также! Ничего другого он не чувствует, ничего нет в его маленьком мозгу, кроме танцовщицы и её оплеух, заставляющих его хрюкать от блаженства. Тут уже прекращается всякое мышление, всякая логика. Боюсь, что нам придётся отказаться и обратиться за лекарствами в другое место. Но теперь сыграем. Это будет разумнее. Поищите, пожалуйста, шахматную доску, коллега Прайндль!..

Вечером они были в театре. Ужинали в курзале. Когда вернулись в отель, зал был уже почти пуст. Иффи танцевала со стариком вполовину меньше ростом, чем она. Тот нагибался и с восхищением смотрел на её подошвы, отбивавшие параличный чарльстон. Она закусывала губы, вытягивала их снова. Казалось, она хочет плюнуть своему кавалеру в лысину. Иво стоял у оркестра, дул в саксофон и время от времени пел. Голос его звучал хрипло.

Музыка умолкла. Лысоголовый распрощался с танцовщицей. Иво отдал инструмент. Тапёр задержал его и что-то горячо говорил. Танцор старался его успокоить. Очевидно, музыкант требовал обратно данные взаймы деньги.

– Завтра, – успокаивал его Иво, – самое позднее – послезавтра.

Танцовщица подошла к их столу.

– Можно присесть?

Не дожидаясь ответа, она села.

– Где же ты пропадал, мой буби? – продолжала она. – Мог бы хоть раз показаться. – Она повернулась к Фальмерайеру. – Доктор, возьмите Иво снова к себе! Он сегодня никуда не годен, выл, хотел забить мне уши неслыханными вещами, которые вы от него требовали. Но ничего положительного не сказал – будто бы слишком страшно. Я уже подумала, не собираетесь ли вы конкурировать с теми дурами, что летят на красоту Иво? Если вы из таких – желаю счастья! Я охотно отпущу его. Только закутайте вы Христова ребёночка в вату и бумагу, запакуйте его в коробочку с шёлковыми лентами и возьмите с собой!

Врач казался взбешённым. Но Ян опередил его…

– Вы ошибаетесь, фрейлейн Иффи, доктор Фальмерайер не из таких. Но верно то, что мы хотели бы взять с собой Христова ребёночка, красиво упакованного, как вы желаете. И хорошо за это заплатим…

Как раз в эту минуту Иво с робостью подошёл к столу. Заикаясь, произнёс приветствие.

– Ты слышал, Иво, – смеялась Иффи. – они хотят заплатить за тебя! Почему ты мне ничего не сказал? Сколько же он стоит по вашей оценке?

– О! Несколько тысяч, – воскликнул Ян, – об этом можно поговорить. Во всяком случае, достаточно, чтобы…

Танцовщица приподнялась, перебила его:

– Тысяч? Я не ослышалась? Вы – вербовщики? Хотите продать его в иностранный легион? Я не знала, что там так дорого платят. Но мне это подходит: завтра рано утром ты едешь, Иво, даже сегодня ночью. Может быть, тебе это и понравится. Побои ты получишь уже там, в Марокко!

Лицо танцора исказилось.

– Нет, нет, – застонал он, – не то! Гораздо хуже. Они собираются заживо изрезать меня!

– Ну, ну, – воскликнул Ян, – вас снова починят. Речь идёт об одной операции. При этом, к сожалению, не обойдётся без ножа. Научный опыт, для которого требуется молодой здоровый мужчина. Вы ничего не почувствуете. Все делается под наркозом.