Подлодки адмирала Макарова - Страница 9

Мечта о новом техническом изобретении хороша тем, что ее можно выразить в цифрах, дабы она стала понятна окружающим. Перед отправкой в сельскую ссылку Берг собрал единомышленников, чтобы свести воедино собранные данные и определить, какая именно субмарина будет построена.

Остановились на скромных размерах, чуть больше, чем у Герновой «четверки», – пятьдесят четыре фута длины. Водоизмещение в надводном положении должно получиться в пределах семидесяти тонн, для нулевой плавучести придется принимать не менее четырнадцати тонн воды. Силовая установка потребна порядка шестидесяти индикаторных сил, при этом паровая машина, электромотор, котел, муфты, жидкое топливо и аккумуляторы съедят большую часть внутреннего объема[4]. Наименьший экипаж – пять человек. Двое механиков-мотористов справятся с двигателями, кочегары не нужны. Боцман и матрос должны помогать капитану удерживать правильный дифферент. Стало быть, кроме погружения и всплытия, получаются две вахты по два человека.

Прикинув массу и емкость аккумуляторных батарей, Александр пришел к неутешительному выводу, что вряд ли под водой лодка пройдет больше десяти миль без подзарядки. Под парами, вероятно, и две сотни миль, здесь просто считать – каждая индикаторная сила двигателя требует двух фунтов жидкого топлива в час, тонн пять-семь водоизмещения придутся на нефть или мазут.

Том сразу обратил внимание, что нужна вторая пара горизонтальных рулей, которые Герн именовал гидропланами.

– Поверьте, сэр Алекс, лодка не должна уходить в глубину, задрав хвост, как кошка перед случкой. Винт непременно зависнет в воздухе.

Джон, внимательно выслушавший объяснения Берга по поводу находок предшественников, заметил, что на «четверке» Герна нет оптической трубы Шильдера.

– В крепостях Конфедерации такую трубу называли «перископ». Чтобы смотреть через стену, не подставляя лоб. «Оптическая труба Шильдера» слишком длинно, о’кей? И сдается мне, на волне лодку зальет через верхний люк, что ваш «Монитор».

Сошлись на том, что рубка для управления лодкой в свежую погоду будет вмещать капитана в полный рост, то есть быть высотой в два ярда и двух футов в ширину. Над ней еще на сажень должны торчать три трубы – оптическая, дымовая и приточная.

– Сколько ж времени их убирать придется перед погружением, – почесал затылок Том. – На литейном заводе что-то говорили о выхлопе в воду.

– С быстротой погружения нас пока никто не торопит. Если лодка подойдет под водой к вражеской эскадре, стоящей на якорях, чтобы завести мины и так же тихо ретироваться на безопасное расстояние, мы имеем, господа, действительный боевой корабль.

Испещрив пометками десяток листов бумаги, Берг отправил помощников в сельскую ссылку, надеясь, что сплошь среди русских оба непременно выучат язык. Сам привел в порядок наброски и написал письмо адмиралу Бурачеку.

Как мог Александровский не поладить с милейшим Степаном Онисимовичем – решительно непонятно. Моряк охотно пригласил «сына прославленного адмирала Морица Борисовича Берга» в Морской технический комитет, располагавшийся там же, где и редакция «Морского сборника», в крыле главного здания Адмиралтейства.

– Скромно-с, так точно. Только звучит громко – Морской технический комитет. А постоянно в нем трудятся два офицера и делопроизводители. Мы собираемся по нужде, чтобы очередной революционный прожект умертвить. Намедни один надворный советник, не буду приводить фамилию, тоже субмариной нас осчастливил. Знайте же, любезный Александр Маврикиевич, ваша паровая машина на лодке – че-пу-ха, да и только. Нежданный афронт, не правда ли? Господин надворный советник так прямо и пишет: ставить перпетуум мобиле его собственной конструкции, никак иначе-с. Работает потаенно, угля не просит, пятьдесят верст в час покрывает.

– Тьфу ты, Господи. Простите, Степан Онисимыч. Я думал – там и впрямь серьезная штука.

– Куда уж серьезнее. Изобретатель скромно запросил полмиллиона целковых на постройку и двести тысяч премии за уступку тайны флоту России. Изрядно в карты проигрался, видать.

– Неужто совсем нет толковых любителей?

– Практически. Александровский разве что. Умен, начитан. Энергический и настойчивый человек. Но систематического образования не имеет, не то что Морского кадетского корпуса, но и училища корабельной архитектуры порог не переступал. Зато как царь-батюшка его отметить изволили, апломб взлетел выше адмиралтейского шпиля. Я ему по-доброму помочь пытался, мои чертежи, на досуге сочиненные, показывал. Он настрочил кляузу, что адмирал Бурачек пытается пристроить свой прожект.

– А вы?

– Бросил. Далее пусть сам барахтается, как может. Наш фотограф – что отрок неразумный. Я три десятка больших кораблей построил, ни за один хулы не слышал. Надо же, в шестьдесят семь лет получаю навет, что примазываюсь к славе самодельщика. Дай бог, чтоб никто не погиб на его надувной железке. Адмирал Попов взял умельца под крыло. Жаль, если и Андрей Александрович пострадает, когда негодность лодки станет известна каждой болонке.

Берг достал наброски.

– По моему разумению, главная напасть наших сухопутных подводников в том, что они упираются в трудности подводного хода. Я, как моряк, понимаю, что перво-наперво судно должно иметь мореходность и справляться с двухсаженными волнами, они и в Невской губе не редкость. А уж потом думать, как его утопить и наверх поднять.

– Это моему сердцу любо. Ну-ка, покажите старому волку, что накропали…

Они просидели над бумажками до темноты. Старый адмирал будто помолодел. Главное, он разговаривал с Бергом на одном языке. Александру не нужно объяснять азы, например, что доступ к носовому рыму должен быть и в свежую погоду без опаски для матроса быть смытым за борт. Фотограф, год назад услышав сие, припадок закатил, де архитектура носовой части страдает. Александр нутром чувствовал, как длинный корпус под водой будет привередлив по дифференту и с трудом слушаться управления из-за изрядной своей массы.

– Главное, молодой человек, характеристические свойства корабля после спуска на воду всегда отличаются от расчетных в худшую сторону. – Бурачек, родившийся на тридцать лет раньше, счел себя вправе именовать вполне зрелого мужчину «молодым». – Длину придется нарастить, водоизмещение также. Справится ли машина? Наверное. В двадцать мне казалось, что знаю решительно все. А чего не ведаю, можно в книгах прочесть. С каждым прожитым годом убеждаюсь, что водная стихия непредсказуема, а ее сюрпризы чаще напасти таят, нежели выгоду. Договоримся так. С меня – чертежи корпуса. Вас прошу на самые трудные вопросы ответить – где взять гальванический мотор-генератор сказочной мощности и батареи к нему. Их массу и размеры вижу лишь умозрительно.

– С академиком Якоби я договорился о встрече. И Вернера Сименса неплохо привлечь. Работы непочатый край.

– Ежели не спасуете, я о проекте великому князю доложу. На деньги надежды нет – казна и так содержит Александровского и Герна. Разве что получите грамоту с обязанием Морского министерства выкупить вашу лодку при успешных над ней опытах.

– На большее надеяться не смею.

Электрический гений, для простоты именовавший себя на русский лад Борисом Семеновичем, оказался настроен куда как скептичнее. Он вещал средь творческого бедлама в лаборатории Физического кабинета Санкт-Петербургской академии наук.

– Время опередить невозможно. Думаете, я сам бы не хотел поставить на свою первую электролодку шестидесятисильный мотор?[5] Только непосвященному кажется, что гальванические двигатели в три и шестьдесят сил отличаются лишь размерами. Посчитайте, сколько тепла выделит такой великан. Не пробовали? От десяти до пятнадцати процентов от мощности на валу. Далее, какой толщины потребны проводники, дабы передать ток в тысячи ампер. Вы задумывались? Либо придется повышать напряжение до сотен вольт, тогда во влажной железной коробке вас просто убьет разрядом. Свинцовые аккумуляторы – да, есть, самолично с ними опыты ставил. Но до выделки их на заводах огромная дистанция. Наконец, динамо. Выработка тока электромотором тоже не вышла из стадии опытов. Поэтому, милостивый государь, задуманное вами возможно, но не в этом году и не следующем.