Подлодки адмирала Макарова - Страница 2

– Двое остались в машинном.

– Да примет Господь их души, сэр!

Цепляясь за стенку надстройки, они потащились к шлюпбалкам, у которых кипела работа.

«Хаусатоник» быстро тонул. За каких-то минут пять вода преодолела половину расстояния с полоски ватерлинии до палубы. Когда их шлюпка удалилась не более чем на сотню ярдов, корпус погрузился под воду. Едва различимые во тьме, над поверхностью виднеются стеньги. Не прошло минуты, как пучина поглотила и их.

Воронка на месте гибели корвета мощно потянула назад две последние шлюпки. Матросы изо всех сил налегли на весла, аж древки затрещали. Наконец, водоворот стих, лишь невысокие волны треплют деревянную мелочь. Из воды вытащили троих спасшихся.

– Нам повезло, сэр, – заявил Том, меняя пропитанную кровью тряпицу на свежую. Как раненый, он сидел на носу рядом с офицером, наслаждаясь парадоксом – белые гребут, темный отдыхает. – Не взорвался котел. Иначе давно кормили бы рыб. Они всех нас любят, без разницы от цвета кожи.

Шлюпки взяли курс на север вдоль побережья. Утром их подобрало судно Федерации.

Много позже Берг узнал, что потрясающую по дерзости и отваге атаку произвела полупогруженная подводная лодка «Ханли», подорвавшая корабль северян шестовой миной и вскоре затонувшая сама вместе с экипажем из восьми человек. На «Хаусатонике» погибло пятеро. Зато психологический эффект от атаки превзошел любые ожидания. Многие из экипажа американского корабля под страхом виселицы отказались служить на флоте. Им мерещилась зловещая продолговатая тень, которая может выскользнуть откуда угодно и одним ударом утопить мощный корабль, ранее казавшийся эталоном надежности и безопасности.

А русского моряка замучили совершенно иные мысли. Он постоянно думал о том, что, будь в Севастополе хоть одна подобная «Ханли» субмарина, ужас от незримого и потому неотразимого врага заставил бы англо-французскую эскадру несолоно хлебавши убираться к Босфору.

Через три года после описанных событий пассажирский состав тяжело штурмовал подъем в горах Западной Виргинии, направляясь к Чарлстону. Городов с таким названием в Соединенных Штатах более полудюжины. В отличие от порта в Южной Каролине, где затонул «Хаусатоник», здесь сплошные шахты, вагонетки, открытые разрезы, отвалы руды и прочие признаки угольного промышленного бума.

Паровозный дым стлался вдоль колеи, периодически шкодливо цеплял стекла обоих вагонов, наполняя их характерным запахом всех железных дорог мира. Немногочисленные пассажиры, большей частью дремавшие на жестких деревянных скамьях, сносили это неудобство стоически. Многие из них помнили времена, когда единственным средством транспорта внутри материка служили медлительные повозки, а любое серьезное путешествие растягивалось на месяцы, проведенные в ожидании нападения индейцев и просто залетных бандитов.

Том Вашингтон рассматривал зимние пейзажи, мысленно прощаясь с Америкой. Пусть его корни в Африке, а здесь до сих пор линчуют негров, наплевав на поправки к Конституции, он считает американский юг своей родиной. В Луизиане могила матери. Беспутный белый отец, о котором мама категорически отказалась говорить, где-то тоже неподалеку, если не погиб в армии конфедератов. Непонятная Россия ничем не привлекательна, кроме одного – туда едет и зовет с собой сэр Алекс, единственный друг.

Напротив пары бывших моряков федерального флота сидела на редкость колоритная троица. Худой и высокий мужчина лет тридцати в ковбойской шляпе, грязном шейном платке, кожаной куртке и штанах с бахромой по боковым швам был окружен двумя молодцами с выражением горилл. Ближний к окну примат, невысокий, полноватый и часто промакивающий лысину, несмотря на нежаркую погоду, одной рукой был прикован к ковбою. Тот, что у прохода, сидел неподвижно, изредка кидая косой взгляд на среднего пассажира.

Отсутствие звездочек, грубая одежда привычных к большой дороге людей и характерный профессиональный взгляд выдавали в них хедхантеров – охотников за головами, отлавливавших дичь, за которую власти городов и штатов назначали награду. Небритая физиономия ковбоя с фингалом под глазом замечательно подходила к плакату со словом «разыскивается» и суммой вознаграждения в тысячу долларов. К тому же у охотников имелись «кольты» и винчестер, а парень в стетсоне выглядел голым без оружия.

Он же первым прервал молчание, хотя остальных мужчин совершенно не тянуло на разговоры.

– О’кей, парни. Вы с флота Соединенных Штатов.

– Нет, белый. Форму купили на распродаже, – продемонстрировал Том свой сварливый характер.

– Тебя не спросили, уголек. Думаешь, вам права в Конституции написали, сразу вякать можешь?

Толстяк дернул за цепь.

– Заткнись, Малыш Джон. У тебя единственное право – на веревке болтаться. Завтра ты его получишь.

– То – завтра. А сегодня я полноправный гражданин Соединенных Штатов.

– А пару лет назад был гражданином Конфедерации? – спросил Берг, услышав тягучие южные нотки. – Откуда?

– По-разному. Тиксас, Флорида, Луизиана, Миссисипи.

– И там ты тоже в розыске, – поддакнул конвоир.

– Куда податься герою войны после демобилизации? Не к синим же.

– Где ж ты нагеройствовал? – полюбопытствовал Александр.

– На флоте, – с вызовом заявил бандит, показывая своим видом: ну и ввалили же мы вам. В действительности дело обстояло наоборот.

– На каком? Плавал между почтовыми каретами и банками?

– Обижаете, сэр. Броненосец «Вирджиния», наводчик девятидюймового орудия левого борта.

Русский впервые почувствовал прилив интереса.

– И до какого времени пришлось нести службу?

– Известно. До мая 1862 года. – Ковбой закинул ногу на ногу. – Мы в марте накостыляли вашим у Хэмптон-Роудс, двух затопили, двух забили до смерти. «Вирджиния» стала на ремонт в Норфолке. До сих пор, наверно, стоит. А в армии генерала Ли мне не понравилось. Сухопутные крысы ничего не смыслят в настоящей артиллерии.

– И ты поменял девятидюймовый калибр на сорок пятый, – догадался Берг. – Выходит, ты – наш союзничек, грабил тылы южан, помогая федеральной армии?

– Не без этого, – гордо заявил канонир.

– После войны начал пакостить севернее: на Великих равнинах и на Восточном побережье, – хмыкнул горилла. – Партизан, мать твою.

– Что же делать? – ковбой развел руками, цепь звякнула. – После войны на Юге бедно. Надо восстановить справедливость. А вы, сэр, где нашивки заработали?

– На забитом насмерть «Мониторе», который не получил ни одной пробоины. Вы героически смылись, не прорвав блокаду.

– Ни хрена гребаного не понимаю, – ковбой почесал щетину. – Я лично положил вам три ядра ровно под ватерлинию. Стреляли и болванками, и разрывными. Не думайте, сэр, Малыш Джон зря не хвастает. Все же интересно – почему?

– Нет никакой загадки. Видел, какой низкий у «Монитора» надводный борт? Меньше двух футов. Как плотик. Он весь такой. Подводная часть гораздо уже надводной. Твои ядра проходили через несколько ярдов воды. Если и достигали обшивки, то вежливым стуком в дверь, а не таранным ударом.

– Черт! Получается, вода – лучшая броня. Бесплатная, и ее везде завались.

– Не совсем, – Берг с усмешкой посмотрел на уголовного теоретика судостроения. – В России в сороковых годах взрывали подводные заряды в пяти-семи футах от деревянных судов. Их разносило в щепки. Вода бережет от ядра. Ударную волну от пороха проводит. Коварная, брат, стихия.

– Не о том заботишься, Малыш, – хохотнул толстый конвоир. – Думай, что завтра Святому Петру скажешь.

– А, ему говори, не говори, все одно дорога в ад. Про пушки и корабли с ним языком не зацепишься.

– Скажи, Джон, – наклонился к нему Александр. – Если бы тебя не списали на берег, ходил бы до сих пор или все же переметнулся к бандитам?

– Честно – не знаю. Да и грабитель из меня никакой. Лишь раз подфартила удача, и то я здесь, – ковбой показал на соседей. – Лучше бы с кораблем отправился на дно. Говорят, с пузырями душа прямиком уходит к Богу.