Подлинная история королевы Мелисенты Иерусалимской - Страница 12

Но королева не успела ничего предпринять, ибо весь Иерусалим был пробужден страшным криком:

— Цитадель пала! К оружию, братья!

Это кричали госпитальеры.

Спесивые тевтоны, построившие и удерживавшие иерусалимскую цитадель, были вырезаны во сне коварными англами во главе с нечестивым и буйным Генрихом Плантагенетом.

В который уже раз планы Мелисенты рушились по вине чужой глупости или беспечности. Тевтоны не потрудились даже выставить на башне часового с арбалетом — так гордились они своими стенами.

— Ваше величество, — обратилась к Мелисенте Агнес де Вуазен, которая вовсе не потеряла присутствия духа, — вам необходимо немедленно покинуть город. Здесь оставаться слишком опасно.

Бормоча проклятия и молитвы, королева надела облачение монахини-бенедиктинки, надеясь, что в этом обличии ее не узнают — хотя бы издалека. Спрятав в рукаве нож, она осторожно подошла под стены цитадели. Там кипел бой. Госпитальеры предпринимали отчаянные попытки изгнать наглых захватчиков.

Воззвав к Господу и вложив в Его милосердные руки свою грешную душу, Мелисента выскочила из ворот и со всех ног побежала прочь, всякое мгновение ожидая встретить смерть от стрелы, пущенной со стен цитадели. Однако на этот раз Аллаху было угодно сохранить Мелисенту живой и невредимой, и так добралась она до лагеря гулящего гарема, где остановился на ночлег юный Балдуин. Королева поздравила себя за предусмотрительность: сыну ее, во всяком случае, ничего не угрожало.

Не узнав в смиренной босоногой страннице королеву, «мамочки» Балдуина, перебивая друг друга, принялись рассказывать ей о «своем мальчике»: и как подобрали его, и как кормили-воспитывали, и как он оказался королевским сыном, как был исцелен и, едва лишь обретя мать-королеву, стал именовать их не «матушками», а «тетушками». И о том, какая неблагодарная мерзавка эта королева — обещала щедро наградить за заботы о ее болезном сыне, сама же ни грошика не дала.

Положив про себя одарить «матушек» деньгами, украшениями и иными ценностями — ибо эти шумные, непочтительные, но простые и добрые женщины пришлись Мелисенте весьма по душе — «монахиня» поведала им о падении Иерусалимской цитадели. Сама же она направлялась в Византию просить императора Комнина о помощи, ибо теперь, благодаря браку между сыном Мелисенты Иерусалимской и дочерью Мануила Комнина Иерусалим породнился с Константинополем.

Однако королеву опять ждало жесточайшее разочарование. Мятежный и развратный Мануил зашел в своем конфликте с патриархом Константинопольским слишком далеко, был низложен и удалился в изгнание в город Никею, где и осел со своими женами, наложницами, гистрионами, певцами и иными, чинящими ему на потеху разные непотребства.

Поблагодарив «матушек» за завтрак, Мелисента направилась к поселению шотландцев-наемнков. Увы! Тех уже не было — погибли все до единого.

///Дивно было вопить, потрясая деньгами:

— Солдаты! Есть работа! Мелисента платит щедро и быстро!

И слышать в ответ:

— Уа! Уа! Уа! Нас вчера всех перебили, а сегодня мы младенцы, только народились!

Игровой час равнялся году, о чем мы периодически забывали, поэтому, в частности, имелись персонажи-долгожители. Так, никем не убитый Джауфре дожил лет до двухсот, надо полагать, и все оставался куртуазным и влюбленным.///

— Сестра, — остановил кто-то Мелисенту на дороге.

Она вздрогнула от неожиданности, нащупала в рукаве нож — и вдруг успокоилась. Перед нею стоял, в берете набекрень, одетый менестрелем, человек из тайной папской канцелярии. Он улыбался слегка виноватой улыбкой.

— Тысяча извинений, мадам! Мы не успели выполнить ваш заказ.

— Я заметила, — сухо проговорила королева.

— Наш человек, который работал в нужном вам регионе, убит… Для нас настали трудные времена. Как выражается Старец Горы: а кому сейчас легко?

Мелисента позволила себе разозлиться.

— Вы, профессионалы, допустили ошибку! За двадцать талеров вы не сумели найти и устранить Генриха — и вот его головорезы хозяйничают в Иерусалимской цитадели и льют кровь моих подданных, как водицу! Клянусь Распятием, моя хрупкая фрейлина Агнес справилась бы с этим делом совершенно бесплатно и уж конечно не позволила бы себе промахнуться!

Наемный убийца в ответ только рассыпался в извинениях, разводил руками и отвешивал поклон за поклоном.

— Возвращение в Иерусалим было для Мелисенты тяжелым. Пока королева металась по стране, пытаясь найти солдат, события развивались слишком стремительно. Англов в Иерусалиме уже не было — над цитаделью победно развевалось зеленое знамя Пророка.

Не веря глазам своим, королева приблизилась к стенам. Долго ждать не пришлось: со стены глянула на нее хитрая рыжебородая морда — так потом описывала она моего отца своей фрейлине Агнес. (Мой отец красил бороду хной).

Наслаждаясь каждой долей мгновения, мой отец проговорил:

— Ты просила меня избавить тебя от тевтонов, Мелисента. Как видишь, я выполнил твою просьбу.

Безмолвная ярость, глодавшая внутренности Мелисенты, была столь велика, что королева даже не осведомилась у моего отца, как вышло, что он столь легко и без видимых потерь занял Иерусалимскую цитадель. Жаль, потому что подобным вопросом она доставила бы ему истинное удовольствие. Ибо мой отец действовал, основываясь на мудрости. Сказано высокоученым Аль-Хорезми: «Малый ослик, навьюченный золотыми монетами, — наилучший полководец, ибо перед ним раскрываются ворота любой твердыни». Так и мой отец нашел слабого и алчного человека из числа защитников цитадели и предложил ему денег, так что тот, к великому изумлению своих сотоварищей, в надлежащий час опустил ворота перед воинством ислама.

— Что ж, королева, настала пора нам с тобою разделить эти земли. Я хочу часть твоей Палестины, — сказал мой отец.

— Я не могу отдать тебе храм и Гроб Господень, — ответила Мелисента. — Боюсь, мне придется умереть за них.

— Ладно, оставлю тебе твои святыни. А ты чего хочешь?

— Византию, — быстро сказала Мелисента.

— Это можно устроить, — охотно согласился мой отец. — Хотел бы я, чтобы ты увела часть этих воинов, осаждающих меня, в Константинополь. Сумеешь?

— Я могу постараться.

— Неплохо было бы также убрать папу Римского. Он мне мешает. Слишком агрессивен.

Папа Римский прибыл под стены цитадели вместе с крестоносным воинством и теперь деятельно руководил осадой.

Мелисента промолчала. Она просчитывала всего на два хода вперед, но этот расчет яснее ясного говорил ей: после Константинополя ей надлежит уничтожить Дамаск.

— Знаешь, — задумчиво молвил мой отец, осененный новой удачной идеей, — было бы очень неплохо свалить на византийцев вину за ваше поражение. Скажи крестоносному воинству, что это человек из Константинополя открыл мне ворота.

— Могу сказать; да только поверят ли мне?

Эмир призадумался.

— Было бы убедительно показать со стен латинским франкам какого-нибудь византийца. Да только где его взять? Есть ли кто-нибудь из Константинополя, кого ты могла бы пленить и передать мне с рук на руки?

— Нет… У меня и людей нет, способных выкрасть кого-нибудь из Византии и, плененным, доставить к тебе… — начала было королева.

И замолчала.

Замолчал и мой отец.

Так стояли они — он на стене, она под стеной, глаза в глаза — и молчали, и полонились взаимным восторгом, ибо поняли друг друга без слов, а на устах их одинаково ширилась улыбка.

— Вот и хорошо, — сказал наконец эмир Дамаска. — Я буду ждать.

Отыскав Агнес де Вуазен, королева поспешно сказала ей:

— Агнес, найди и приведи мне Евангелину Комнину. Вот письмо от лекаря из Дамаска. Болезнь вернулась в тело моего сына, а Евангелина заразилась от него, обменявшись с ним свадебным поцелуем.

Ибо даже своей верной фрейлине королева не захотела сказать правды, полагая, что в таком случае уговоры Агнес будут звучать убедительнее.