Подкова на счастье - Страница 6

Когда дядя предложил отпустить Тимку с ним на каникулы — "пока ему не надоест" — сам Тим согласился почти сразу и охотно. Ему понравились фотки на сайте, да и вообще — посмотреть свет вещь хорошая; как и большинство его ровесников, Тим всё ещё не разучился желать приключений. Мама сперва встала на дыбы, но отец, тоже заглянув на сайт, решительно встал на сторону шурина. "Чего ему этого лагеря дожидаться ещё две недели?! Да и чего он там нового увидит? В прошлый раз курить научился, в этот раз с водкой познакомится?!" "И ещё деньги можно сэкономить, " — сердито и ядовито заявила мать, но потом выгнала всех из Тимкиной комнаты, сама села за компьютер и, появившись через полчаса, заявила мужчинам, пившим втроём на кухне чай: "Ладно, пусть едет.»

Уже в пассажирском лайнере, летевшем над Уралом, дядя спросил: "А ты правда куришь?" "Пробовал, — буркнул Тим, — не понравилось. " "Так ведь никому не нравится, " — немного непонятно заключил дядя.

— Соскучился ждать?

Тим поднял голову. Дядя приземлился рядом на диванчик. Тимка давно заметил, что он двигается совсем не как сорокалетний — те либо еле волокут животы, либо наоборот — ходят подчёркнуто пружинистым, спортивным шагом. Дядя передвигался неспешно, чуть вразвалку… но если требовалось куда-то спешить — он… он просто оказывался там. Лучше Тим сказать не мог. Оказывался — и всё тут. Это ещё в Москве, в Шереметьево, Тим видел, как сидевшая рядом женщина выронила из сумочки зеркальце. Дядя в это время даже смотрел в другую сторону, а между женщиной и ним сидел Тимка — и вдруг зеркальце очутилось в его ладони, и он протянул руку женщине: "Пожалуйста, вы уронили…"

— Да так, — честно сказал Тим. — Скоро дальше?

— Через десять минут, — дядя придвинул свой рюкзак. — Местная линия до Кодинска, а там… — он не договорил и спросил: — Есть хочешь?

— Спать хочу, — признался Тимка и, помедлив, спросил: — Почему тут всё такое… заброшенное?

— Потому что не всё можно померить на деньги, — непонятно, как и многое другое, объяснил дядя. И добавил: — А коекто решил, что всё…

— Вы? — прямо уточнил Тим, вспомнив не предназначенный для него ночной разговор.

— Я… — дядя усмехнулся. — Я был мелкая рыбёшка… хотя и хищная, чего уж там… Пошли, а то без нас улетят. Нравы тут простые…

…Нравы в самом деле были простые. Красиво разрисованный логотипами какой-то авиакомпании старый самолёт внутри имел лавки вдоль стен, на которых уже расположились с дюжину пассажиров в основном пенсионного возраста. В хвосте на закинутых брезентом ящиках лежал и спал здоровенный мужик в камуфляже. Посередине прохода стояли вещи. Из корзины высовывался здоровенный гусак, хищно смотревший вокруг — Тим даже заопасался его, но гусак только высокомерно кагакнул и удостоился ласки от своей хозяйки: крепкая бабуля, одетая почти позимнему — в тёплом платке и валенках — погладила защитника по голове и шее.

— Тринадцать, четырнадцать! — сказал молодой парень в форменной куртке, бейсболке c надписью "New York Bulls", джинсах и кирзовых сапогах. — Дядь Аркаш, летим, комплект!

Из пилотской кабины высунулась голова в наушниках, лысая, но с длиннющими усами.

— "Тринадцать, четырнадцать"! — передразнила голова молодого на парника (штурмана? радиста? бортстрелка? Тим не знал) — Это же Славка Богданов из столиц возвертается, "тринадцать"!

— Доброй ночи, Аркаш, — кивнул дядя, устраиваясь на лавке. — Я и не знал, что ты сегодня, а то б задержался.

— Как там столица-то? — уточнил пилот, явно никуда не торопясь: пассажиры не проявляли ни малейшего возмущения, только в кабине что-то хрипела рация.

— Да я там проездом, чего я не видел на помойке-то? — отмахнулся дядя. — К родне ездил, подальше, в В.

— А «четырнадцатый» тоже родня? — уточнил пилот.

— Племяш, Тимофей, — представил дядя, и Тимка кивнул:

— Здравствуйте…

— Так чего ты там, иди сюда, — махнул рукой пилот и сообщил всему салону: — Взлетаем, может, и сядем…

— Если хочешь — иди, — кивнул дядя. — Темно, правда, но… Ты в кабине ни разу не был?.

…Трудно было представить себе, что эта темнота за окнами — земля. Луна светила вовсю, но внизу тянулась сплошная чернота, и только коеде одиночками и группками горели огоньки — да и то лишь внизу, а впереди, там, куда летел самолёт, была только тьма…

— А где этот самый? — Тимка всматривался вперёд. — Ну. Куда мы летим.

— Кодинск? — спросил дядя Аркаша, бросая штурвал (Тимка дёрнулся, но обратил внимание, что тот молодой парень принял управление) — А вот через полчасика огни будет видно — это он и есть. Сейчас сопки застят. Тут вся земля, как сморщенная скатерть…

— Не видно ничего… — пожаловался Тимка. — Однообразно.

— Тут и днём однообразно, — усмехнулся пилот. — Тайга…

— Неужели совсем никто не живёт? — поинтересовался мальчишка.

— Ну почему не живут? — дядя Аркаша не стал ничего больше объяснять и задал самый любимый взрослыми вопрос: — Ты кем стать хочешь?

Странно, но Тимка почувствовал, что это не «дежурный» вопрос, что пилоту действительно интересно.

— Я не знаю, — честно сказал он.

— А мой старший как со мной первый раз полетал — так и всё: "Хочу в

лётчики!" — в свете приборов и дежурной лампочки лицо дяди Аркаши стало каким-то грустным. — Вот тут, где ты стоишь — сколько он со мной налетал… Далеко сейчас…

— Учится на лётчика? — спросил Тимка — в основном из вежливости. И услышал:

— Сидит. Ещё три года осталось.

— За что?! — не удержался Тимка. И тут же пробормотал: — Извините…

— Да ничего… — почти безразлично отозвался лётчик. — Он срочную служил, год оставался… в Чечне. Потом собирался поступать в гражданку, есть такой колледж в России, в Фирсанове… Это двухтысячный год был, война ещё шла… Им наводку дали, что в одном ауле есть рабы… Они приехали, а хозяин того дома показывает — да где, какие рабы, река близко, подвалы позаливало давно… Они всё проверили, щупами потыкали, ничего не нашли, а подвал правда залит… Уже уезжать собрались. А мой Сашка возьми да и нырни… Он мне потом говорил: "Как толкнул кто, папка, я только снарягу сбросил к нашим и прямо в ботинках!" Ну и вытащил. Двое мужиков взрослых. И девочка. Захлебнулись — этот… хозяин как увидел бронетранспортёр, так в подвал воду из реки по специальному отводу пустил. У девочки двух пальцев и уха не было… Сашка сразу, как их вытащили, автомат взял и вмах — и хозяина, и всю его семью, весь выводок — одной очередью… Весь магазин выпустил. Дали девять лет, потому что адвокат состояние аффекта сумел доказать. Жена у меня тогда умерла, я с Колькой — это мой младший — остался… Пил здорово, меня гнать хотели, да жалели… А потом приехала какая-то женщина с ребёнком, с маленьким. Я-то такой был, что даже не понял, что, кто… Из штопора выкрутился — а в доме женщина хозяйничает, Колька мой весь ухоженный, как при матери — и тут же ещё какой-то пацан, лет пяти… Оказывается — мать той девчонки, которую Сашка мёртвую из подвала вытащил. Она одна двоих воспитывала — сына и дочку. Ну и приехала. "Спасибо, — говорит, — вашему Саше, что хоть мёртвой мне девочку вернул… и что рассчитался. Поклон ему земной. Будем его вместе ждать, будет у меня третий сын…" Вот, пять лет уже вместе живём… Пацана её я усыновил, а Колька мой сейчас в десанте…

— И вы его отпустили в армию? — вырвалось у Тимки. — После как…

— А разве Сашку армия посадила?. Разболтался я! — спохватился дядя Аркадий. — Чего тебе такое слушать… Просто гляжу, как ты стоишь — и вспомнил… он вот точно так же стоял…

— Я пойду, спасибо, — тихо сказал Тимка. — Было очень интересно.

Правда…

… Чернота, а в ней плывут, плывут горстки огней, словно остатки потухающих костров… искры кружатся, и каждая искра — чьё-то жильё, со всех сторон окружённое темнотой, прильнувшей к окнам… Узкие артерии дорог — как вены, в которых слишком мало крови, чтобы отогреть огромное тело, погружённое в темноту… Люди — идут, выходят из темноты, два шага — и падают в темноту, взмахнув руками; кружатся, гаснут искры окон… Тимка летит над всем этим, раскинув руки… нет, не летит, он скачет на чёрном, как ночь, невидимом коне, но не по земле, а по воздуху, в ночном небе — конь крылатый, мерно и ровно бьют мощные крылья — шшихх, шшихх… Звук давит на уши…