Подкова на счастье - Страница 10

29.

ка.

— Это Тимка, — кивнул уже как ни в чём не бывало дядя. — Тимка, а это

Игорь. Игорь Первенцев. Семь лет назад он ко мне подошёл на вокзале и произнёс историческую фразу: "Дядь, дай поесть!" Помоему, он с тех пор неплохо отъелся, а?

Очевидно, 10–15 километров по меркам здешних обитателей — не расстояние для небольшой прогулки, потому что уже опять начинали сгущаться сумерки, а все трое всё ещё шагали по лесу почти незаметной тропинкой. Тимка устал и обиделся — с того момента, когда они встретили этого «индейца», дядя совершенно перестал обращать на племянника внимание. Правда, он и с Игорем не слишком-то разговаривал — так, время от времени они перебрасывались фразами типа: " Ну как там дела? — Да всё нормально", или " — Картошку окучили? — А то как же?", ну и ещё " — Новенький что? — Да ничего, обвыкся уже…" Тим жалел, что у него не очень хорошая зрительная память и что вообще всё так быстро завертелось — из Инэта можно было бы узнать, что собой этот Игорь представляет, поподробнее. Судя по всему, он, Димка, Игорю был не интересен и это оскорбляло. Обычно такого отношения Тим не терпел даже от старших ребят, но сейчас почему-то не хотелось затевать ссору. И дело было не в том, что рядом дядя. Просто… просто ссориться с Игорем было всё равно что с гранитным валуном — именно так Тимка подумал сразу, и эта мысль была правильной несмотря на свою кажущуюся странность.

Удивляло ещё и то, что дядя сказал: "всё-таки почуяли. " В каком смысле почуяли? Непохоже было, что этот Игорь тут охотился — где добыча? Так что, он вышел встречать воспитателя? Тогда как не разминулся с ним в лесах? Это для Тимки было непостижимым — он был уверен, что заблудится здесь, едва сделает десять шагов в сторону от своих спутников. В прошлые два дня они в это время уже останавливались на ночлег. Раз сейчас идут — значит, и правда уже недалеко… Тимка вспомнил фотографию башенок за частоколом над рекой. Ну и где тут река?

— А вот она, — сказал дядя, оборачиваясь и останавливаясь. Тимка по-инерции сделал ещё несколько шагов, прежде чем понял, что дядя ответил на его мысль — но тут же забыл об этой странности, решив, что с досады сказал вслух. — Пришли.

— А… — начал Тимка и заткнулся.

…Солнце садилось за леса на правом — пологом — берегу реки, и эти леса казались чёрной стеной, ощетинившейся остриями пик. В воде горел закат, а по сторонам от его широкой полосы она тоже казалась чёрной и загадочной. На середине огненной дорожки плыла лодка — так далеко, что было непонятно, сколько в ней человек и чем они заняты. А примерно в полукилометре, на высоком холме, в точности, как на фотографии в заставке, поднимались за частоколом дома, крытые какой-то странной черепицей или чем-то вроде. Тянулся в небо одинокий дымок, людей не было видно, но зато отчётливо слышались голоса жилища — замычала корова, коротко пролаяла собака, что-то скрипнуло… Неожиданно в окнах поселения ярким алым светом заката вспыхнули многочисленные стёкла — словно зажглись праздничные огни.

— Дождь будет завтра или ночью даже, — сказал Игорь, подняв руку с луком — наверное, подавал сигнал кому-то. — Звуки как слышно…

Тимка отчётливо хмыкнул — дождём и не пахло, небо было чистым, как хорошо отмытое тёмное стекло, и на нём уже зажигались за спинами путешественников редкие, самые яркие, звёзды…

Тимка проснулся от того, что по крыше шуршит мощный и неостановимый дождь.

Крыша крыта гонтом — не черепицей. А гонт — это такие деревянные плашки специальные, сонно подумал он, ворочаясь под одеялом из шкуры. Когда он — сонный и вялый от усталости — даже не поев и толком никого не увидев, проплёлся через то ли большой зал, то ли крытый двор, дядя отвёл его по широкой лестнице в небольшую низкую комнатку. Спать хотелось очень, и мальчишка, раздевшись, залез в невысокую кровать, густо украшенную замысловатой резьбой, зарылся поглубже и с наслаждением вытянул ноги. Собственно, это было последнее, что он помнил о Светлояре. Он даже не сообразил, один в этой комнате, или нет…

Тимка приподнялся на локтях. Да, в комнате он был один. Она и рассчитана была скорее всего на одного — маленькая, из мебели — вот эта кровать, стол, стул, сундук какой-то, маленький столик у кровати, да и всё, кажется… Рюкзак так и лежал на полу, одежда висела на спинке в ногах, значит, и не заходил никто. Мальчишка прислушался. Тихо, только звук дождя. Сколько же времени? Он вытащил изпод одеяла руку с часами. Светящиеся стрелки показывали половину третьего. Нет, братцы — спать дальше, нечего, нечего — спать! Мировые проблемы, красоты природы, знакомство с новым местом и новыми людьми — всё подождёт.

А дождь-то и правда идёт, как ни крути. Его шум, сперва казавшийся убаюкивающим, вдруг сделался надоедливым, и Тим неожиданно понял, что, чего доброго, не уснёт. Бессонницей в его возрасте никто не страдает, но тут дело было в усталости плюс взбудораженности от нового места — усталость удалось заспать и теперь интерес не давал уснуть снова.

Не лучший вариант, что ни говори. Тимка раздражённо покрутился под шкурой, подумав, что это идиотская мысль — спать, пользуясь таким покрывалом, хотя ещё минуту назад это казалось приятным и необычным. Кроме того, ему начало хотеться в туалет. Вдобавок — неожиданно мальчишке стало… не по себе.

Дело в том, что кроме шороха дождя, размеренного и немолчного, в мире отсутствовали другие звуки. Так Тимке показалось первое время. А теперь он понял, что звуков много, и большинство из них неизвестные — скрипы, шорохи, даже отчётливые вздохи путешествовали по комнате из угла в угол.

Принято думать, что в четырнадцать лет таких вещей не боятся. Кого ни спроси в этом возрасте, каждый вам так скажет… и соврёт. Из гордости и самоуважения. Но если тебе четырнадцать лет и ты совсем один в чужой тёмной комнате, да тебе ещё вдобавок хочется в сортир, то обманывать некого, кроме себя самого. А какой в этом смысл?

Тимка забрался под одеяло поглубже и стал дышать как можно тише, чтобы не привлекать к себе внимания. Но ему начало казаться, что кровать стоит где-то не в комнате, а совсем в другом месте… и неизвестно, кто собрался возле неё и смотрит на скорчившегося под шкурой мальчишку, раздумывая — дождаться, пока сам высунется, или выковырнуть его оттуда силой?

И тут он почувствовал, как открылась дверь.

Он не услышал это, а именно почувствовал. Ни скрипа, ни шороха, но дверь в комнату отворилась. Шагов слышно не было, но в спальню что-то вошло.

"Всё, — с холодным отчаяньем подумал Тимка. — Сейчас будет разрыв сердца… или ещё хуже — я обмочусь. Мамочка. Родненькая. Спаси.»

Что-то остановилось у кровати мальчишки. Мыслей у Тимки не осталось. Он лежал и ждал, что будет с ним дальше.

Ночной гость вздохнул. Фыркнул. Зевнул… очень знакомо зевнул, и Тимка откинул одеяло, мгновенно противно вспотев и ослабев от облегчения.

Ну конечно. Рядом с кроватью, хорошо различимый, несмотря на дождевой сумрак и ночь за окном, сидел здоровенный пёс. В его глазах тлело зеленоватое пламя. Вывесив язык, он доброжелательно и выжидающе смотрел на мальчишку.

— Собака… — голос у Тимки дрожал. — Ну ты меня и напугал… — он всё-таки неуверенно протянул руку и положил её на лоб пса между ушей. И только теперь понял, какой это огромный зверь — там, на лбу, уместились бы и две Тимкиных ладони при том, что Тим отнють не был хрупким мальчиком. — Ты этот… — Тимка вспомнил сайт. — Ты Снег? — но пёс никак не отреагировал на кличку. — Нет? — Тимка сел, спустив одну ногу на пол — страх прошёл — и потрепал пса за холку. Ему всегда хотелось иметь собаку, но как-то не получалось. Конечно, это существо не имело ничего общего с рекламными умилительными щенятами или образцовопоказательными потребителями «Педигри» и «Чаппи». Но с другой-то стороны, для здешних мест такой пёс как раз, наверное, и годится… — А зачем ты пришёл?. Слушай, а где тут туалет?