Подкаменная Тунгуска (СИ) - Страница 40

Голенькие феи с крылышками за спиной упорхнули, когда он очутился в крохотном кабинетике. За письменным столом сидел малюсенький сморкач со сморщенным личиком. У того карлика был тоскливый взгляд, как у обезьянки на привязи. Только вот одна неувязочка — у этого шибздика боязливо поблескивали чёрные глазёнки под сложенные печальным домиком густыми чёрными бровями, зато на губах извивалась глумливая ухмылочка, а под носиком-пуговкой крутились чёрным червячком ехидные усики. Человечек, который сидя на обычном стуле за столом мог свободно болтать ножками, развёл ручки в сторону и пропищал:.

— Какие люди! Здоровеньки булы, мий дороженький! Вот вам самое мягкое стуло — присаживайтесь, будьте ласковы.

— Хватит ерничать, Велиар! — сердито буркнул Шмонс. — Я уже умер?

— Да как вы таки могли такова себе навоображать!

— Узнаю твои штучки — выставить меня голышом на всеобщее посмешище.

— Уважаемый Леон, святоша Леон, кандидат в праведники Леон! Я и сам удаляюсь, как ты попал в этот вертеп разврата?

Шмонс промолчал.

— Захотелось выпить?

Молчание в ответ.

— Или махнуть в покер по маленькой?

Шмонс сжал губы, чтобы не ответить искусителю.

— А может, хочется очаровательную цыпочку? Любой каприз за счёт заведения, Леон. Ведь я не просто так, а от всей души.

— У падшего ангела нет души, — отвернулся Шмонс. — Ангел лишь производная от функции Творца, сам говорил.

— Гляньте, людцы добрые! Я к нему — всей душой, а он ко мне — голой задницей. А я-то всего лишь хотел весело отметить наше прощание.

— Неужто насовсем?

— Только пока ты жив, разумеется.

— И ты больше не будешь мне являться до конца моих дней?

— Обещаю! — решительно заверил директор казино, похожий на смешную обезьянку.

— Я тебе не верю, Ваал.

— Ну не клясться же мне копытами козла и ставить метку кровью на стене!

Шманец суетливо пошарил у себе на груди и шее. Креста на нём не было.

— Леон, не смеши! Думаешь, выставил перед собой штампованный крестик или печатную иконку в окладе из пластика под позолоту — и нечистый дух тут же затрепетал и сгинул с глаз долой?

— Хотел бы надеяться…

— Христиане отказались от дарованной свыше благодати уже через триста лет после распятия Христа, а ты уповаешь на игрушечную церковную утварь, как малыш верит, что «настоящий» автомат из пластмассы защитит его от бандитов. Кстати, мусульмане продержались почти столько же, а затем разбились на секты и соревновались друг с другом в извращениях пророчеств Магомета. Все адепты авраамических религий — богоборцы по сути своей, начиная с иудеев.

— Православная церковь жива и по сей день, а где все эти князья, бояре, депутаты всяких дум, первые секретари обкомов, члены политбюро, президенты и премьер-министры?

— Там же, где ваши безблагодатные иереи, митрополиты и патриархи — у меня за пазухой.

— Прихожане ходят в храм, причащаются…

— В причастии Творец имел в виду изменение структуры тканей человеческого организма не только на уровне молекул и атомов. Вы через тело и кровь Христовы должны были преобразиться душой и телом, стать на один уровень с нами, ангелами, — бесплотными, вездесущими и всеведущими. Пронзать пространство и покорять время, как ангелы, при этом обладать бесценным даром — вечной душой. Всевышний поставил вас выше всех ангелов и сил небесного воинства. Но вы, апостаты, от благодати отказались.

— Ты, Велиар, и тут подгадил!

— А не много ли вам чести? Мало того, что вам даровали бессмертную душу, так ещё вам и ангельское естество подавай! Заслуженные архангелы и силы небесные тогда сравнятся с вами, потомками бесхвостых макак — так, что ли? Никогда тому не бывать!

— И ты совратил иерархов, приманил их блеском золотого шитья на облачении, богатством церковного убранства и изысканностью монастырской кухни для высших иереев?

— И горжусь этим! Литургию, таинство святого причастия, извратил до театральной пышности с золотыми декорациями и шикарным реквизитом. Эдакая опера на сцене-клиросе с раздвигающимся занавесом царских врат. А слово «халтура», прежде обозначавшее церковную службу на дому, превратилось у вас на миру в синоним незаконного приработка на стороне. Ваша обмирщённая вера опростилась до суеверия, а ваши святые — в домашних божков-домовых, которые помогают вам за приношение свечками и пожертвованиями на храм.

— Да, я плохой христианин, я окаянный грешник… Но я видел фаворский свет в глазах прихожан… Я видел кременные устои старой веры и радость бытия у староверов. Не мне, грешному, судить праведных.

— Ты обрекаешь себя на второстепенные роли в этом театре абсурда. Тебя восхищают староверы? Хочешь поселиться рядом с ними?

— Я иногда подумывал об этом.

— Все твои «думы» и у меня записаны в базе данных для неисправимых грешников… Староверы тебя примут как порченого, а не как равного. Тяжко, Леон, быть человеком второго сорта среди изгоев, которые-то и сами за нормальных людей не почитаются в современном обществе.

— Зачем ты душу из меня тянешь!

— Уже нет. Я тебя отпускаю навсегда, ну, до твоей естественной кончины, разумеется. Даю твоей паскудной душонке полную свободу на отпущенный ей срок.

— Не верю!

— Ты в Бога не веришь?

— Не лови на словах, старый словоблуд. Тебе, враг, я не верю.

— Сейчас никто не верит. Христиан меньше, чем в античном мире среди толпы язычников при первых апостолах. Нынешних «захожан» в церкви можно смело называть словом «человеческая халтура» в мирском смысле слова. Ваш мир — мир превращённых людей.

— В кого превращённых? В похотливых жаб с огромным ртом и раздутым брюхом?

— Ну, извращённых…

— Извращенцев?

— Нет же, не лови меня на словах, Леон. Это моя прерогатива.

— И что, людям больше не спастись от тебя?

— В извращённом мире, разумеется, нет. Но я не всемогущ, хотя и вечен, но всё течёт и меняется. Кто знает, придёт мир чистой веры — запретный плод потеряет сладость, а меня опять надолго загонят в сумеречное подсознание людей без права выхода в живую жизнь. А пока этот мир — мой, никому в нём не выжить без запродажи души дьяволу.

— А как же я выжил среди твоих прислужников?

— О, твой порок самомнения просто великолепен! Разве ты не из их числа?