Подчиняйся мне (СИ) - Страница 18
— Красивый цветок, не правда ли? Только я не знаю его название и что за тайны он скрывает в вашем мире.
— Это асфодель! — пытаясь скрыть раздражение, отвечает Эдриан: — Позволь узнать, откуда он у тебя? Впрочем, — он тут же жестом руки перебивает меня, не давая ответить, — его мог принести только Пирс.
— Всё верно. Надеюсь, ты не злишься на меня? — по-детски закусываю губу, чувствую, как от тревоги немеет каждый палец. Что же может связывать Эдриана и Пирса? Он второй раз передаёт через меня скрытое «послание», негодяй, обязательно выскажу своё недовольно при нашей следующей встрече. — Он подарил мне его со словами: «Не каждому дано держать его в руках, оставив в живых». Что это значит?
Я вижу, как Эдриан тоскливо вздыхает, о чём-то раздумывая. Он забирает цветок в свои руки, подносит к лицу, вдыхая его сладкий аромат.
— Это значит, что в руках некоторых существ асфодель превращается в пепел.
— Почему? В них много плохого? — раздумываю о том, что этот белоснежный бутон может расти только в прекрасном месте, окружённом добротой и любовью.
— Наоборот, в добрых руках он погибает, — голос Эдриана меняется, становится жёстким, он сминает нежный бутон в кулаке и выбрасывает на землю. Мысли беспокойно закружились в голове, перебирая каждый момент в моей жизни. Я пребываю в ступоре от осознания, что во мне… нет доброты? Эдриан прерывает мои раздумья и, обвивая мою талию рукой, шепчет в ухо, — поехали домой, Андреа. Я отвечу на все твои вопросы.
========== Вопрос. Ответ. Правда. ==========
— Так что со мной не так? — взволнованно спрашиваю у Эдриана, когда мы едем в автомобиле. Он улавливает тревогу в моём голосе и, не глядя на меня и улыбаясь, отвечает:
— Дома, Андреа, — его спокойный голос заставляет меня немного расслабиться. Он ведёт машину, не отрывая глаз от дороги, и продолжает, — я сказал, что отвечу на все твои вопросы — дома.
— Но я хочу знать сейчас! — я ощущаю в душе поднимающийся ураган из нетерпения и недовольства: «Мне нужны ответы, и я не хочу больше ждать».
Эдриан лишь на миг поворачивает голову, бросая на меня укоризненный взгляд. В нём читается холодная строгость, и от этого слова в моём горле застревают, так и не найдя дальнейшего выхода. Единственного взгляда хватает, чтобы понять его без слов и умолкнуть. Внутри всё кипит от возмущения, но я сдерживаю себя, выказывая напускное безразличие. Из лёгких нервным порывом выходят остатки воздуха, медленно, протяжно, словно испуская последний дух. Я поджимаю губы в тонкую линию, отворачиваюсь к окну, пытаясь унять своё разрастающееся волнение. Навязчивые мысли рвутся в мою голову нескончаемым потоком, любое из предположений вполне логичное: «Чему я удивлюсь — я Цербер, дьявольское порождение ада. Во мне априори не может быть добра. Но ведь оно есть, я знаю это». Догадки и слова, сказанные о цветке, острыми когтями терзают мою душу, побуждая к внутренним пыткам.
В следующее мгновение я чувствую на своей руке застывшее, нежное прикосновение горячих пальцев. Эдриан мимолетно поглаживает меня по кисти, и этим действием он тушит полыхающий во мне пожар. Сама того не ожидая, я понимаю, что он помогает мне успокоиться и усмирить бурю негодования в душе. От этого остаток дороги я пребываю в мнимом спокойствии, разглядывая окрашенные в предрассветные сумерки дома.
Когда мы заходим в квартиру, он берёт меня за руку, и я терпеливо следую за ним наверх в его комнату.
— Так что это означает? Асфодель, — уточняю я, — и говори как есть. Не нужно ходить вокруг да около, — выжидающе смотрю ему в глаза, пытаясь не пропустить ни единой эмоции, будто от этого зависит сказанная правда.
Улыбка, тронувшая губы Эдриана, как очередная похвала моей настойчивости, приятно ласкает сердце. Указывая жестом на кровать, он предлагает мне присесть, и я безоговорочно занимаю предложенное мне место. Пройдя вглубь комнаты, он снимает с себя пиджак и кладёт его рядом со мной, сам же подходит к столу. Широкое кресло чуть скрипит от его веса, парень вальяжно садится в него, откидываясь, и смотрит мне в глаза, сразу заводя разговор:
— Такие, как мы, Андреа, те, в чьих руках асфодель не рассыпается в пепел, а продолжает благоухать, склонны к жестокости, насилию и… — теперь он впивается в моё лицо глазами, ожидая реакции, как возможность подобрать подходящие «помягче» слова, но, кажется, я и без того их знаю.
Я лишь отвожу свой взгляд, бегая глазами по полу. Перебираю фрагменты жизни, точно фотокарточки, пытаясь отыскать в своей памяти хотя бы случай, когда я причиняла кому-то боль, ведь всегда старалась быть тактичной и в меру милой.
— И… убийству? Это ты хотел сказать? — от этих слов во рту неприятно горчит. Зато теперь я больше не испытываю тревоги, что одолевала меня всю дорогу к дому Ньюманов. Она, точно камень, упала с моих плеч, ведь я предчувствовала, что он расскажет о чём-то подобном.
— Каждый смертный, так же, как и бессмертный, склонен к насилию, садизму, жестокости и убийству в той или иной степени. — Эдриан подаётся вперёд, опираясь на стол, спокойно продолжая: — Просто мы, — он произносит это тихим, глубоким голосом, вкладывая в слово интимный, сокровенный смысл. Говоря тем самым, что «мы» — это он и я, и он будет рядом со мной при любых обстоятельствах, — более хладнокровны, расчётливы, непреклонны. В таких случаях, как убийство, мы не руководствуемся примитивными чувствами и порывами, Андреа. Наш выбор всегда взвешен и точен. Это у нас в крови, в нашей тёмной сущности. В моей, как принца Подземного царства, твоей, как цербера. Мы никогда не сожалеем о сделанном, — я ощущаю на себе прожигающий взгляд. Эдриан всматривается серыми, решительными глазами в мои, уверенно произнося каждое слово. — Потому что сначала всё взвешиваем, продумывая каждое действие наперёд, осознавая последствия.
Теперь его слова меня не пугают. Напротив, каждый его серьезный взгляд, твёрдое слово помогает постепенно осознавать и принимать всё сказанное как должное в новом для меня мире. Оценивать слова здраво, при этом чувствуя себя рядом с Ньюманом абсолютно защищённой. «Он прав, все в какой-то степени склонны к насилию — физическому или моральному. И… к убийству». На доли секунды мне становится жутко от осознания, что я спокойно воспринимаю все его слова.
Теперь он молчит, его сосредоточенные глаза по-прежнему цепляются за каждую мою непроизвольную эмоцию. Он пристально смотрит на меня, будто считывая меня взглядом, и от этого становится неловко, я лишь на мгновение отвожу глаза, но нет, не от смятения, от растерянности. Мне кажется, что Эдриан пробрался мне в голову и услышал, как я принимаю саму себя — цербера.
— А проклятие? — переключаюсь на новый вопрос, чтобы отвлечь его от себя. Вижу, как на спокойном лице и мышца не дрогнула.
Вспорхнув с кровати, я делаю по комнате круг, каждое движение выдаёт нервозность, я пытаюсь её всячески скрыть, не выдавать волнение и снова присаживаюсь на самый край постели. От нервов ладони ползут по рукам, я обхватываю себя за локти, впиваясь в них ногтями, принося себе отрезвляющую боль. Воздух в лёгких закончился в ту самую секунду, как я задала вопрос о проклятье. И вместо него меня наполнило волнами беспокойства о прошлом Эдриана. «Почему он не сказал, что я должна перевести его домой, в царство мёртвых?»
— А вот оно —«проклятье», — наконец-то слышу его голос, — нависло над нами из-за того, что Аида дала слабину, однажды позволила себе жалость.
— К кому? — перебиваю его.
— К ведьме. Хотя она ощущала, что стоящая перед ней женщина несёт опасность. Чувствовала, что пожалеет об этом, — Эдриан встаёт из-за стола, я вижу, как он нервно передёргивает плечами, будто пытается сбросить с себя невидимые руки и, подойдя ко мне, садится рядом.
— Может, это была милость? — тихо спрашиваю, понимая, что миссис Ньюман с каждым новым рассказом о ней предстаёт всё в более выигрышном, благородном свете — неоднозначная женщина.
На лице Эдриана вспыхивает удивление от понимания, что я хочу оправдать и вступиться за Аиду. Лёгкий смешок слетает с его губ, и, качнув головой, он будто отмахивается от горьких воспоминаний. Я не продолжаю свои рассуждения, понимая, что могу перейти рамки сугубо личных вопросов о семье.