Подарок тролля - Страница 47

Тут Мишка почесал у себя за ухом; вид у него был крайне сконфуженный.

— Но ты так бесстрашно кинулась ко мне, девочка. И мне не хотелось пугать тебя. Ну а теперь, раз уж нас узнали, лучше нам, пожалуй, уйти обратно в лес.

— И не думай даже об этом! — воскликнула Анна-Лиса. — Вы пригласили меня на орехи и мед, а я приглашаю вас на три бутерброда. Милая мамочка, наверно, угостит нас кофе.

Что тут оставалось маме делать? Ей, верно, надо было только радоваться, что медведи оказались так милосердны к ее Анне-Лисе. Но ей не хотелось пожимать им лапы. И поэтому она спрятала руки под передник, поклонилась и спросила, не будут ли господа так любезны войти в дом. Сначала, ясное дело, медведи зацеремонились. И может, они так и простояли бы до сегодняшнего дня и все церемонились бы и церемонились, если бы Анна-Лиса не толкнула как следует медвежат и они не побежали стремглав в дом. А после этого церемониться уже больше не стоило.

Потом настал вечер, медведи отправились восвояси, а Анна-Лиса уже лежала в своей постели. Йон Блунд-Йон Закрой Глазки — шведский бог снов — как раз собирался сомкнуть на ночь ее веки, когда она внезапно села на кровати и сказала:

— Послушай, мама, как ты думаешь, люди, разбегались и прятались — от меня? Или, может, от медведей?

— Ясное дело, от медведей, — ответила мама.

— Ой, ой, — засмеялась Анна-Лиса. — До; чего же люди трусливы!

И тут она заснула.

На камне в глухом бору сидел Никлас, а рядом с ним стояла корзина, полная древесной коры. Он собрал ее, чтобы жена добавила ее к скудному запасу спорой[19] ржаной муки, которую ему выплатили за поденную работу в господской усадьбе.

А иначе этой муки никак не хватило бы на все голодные рты в его лачуге! Однако же Никлас так устал и был в таком отчаянии, что не мог идти дальше, прежде чем немного не передохнет. И вот он сидел, думая о том, когда же придет конец великой нужде, что обрушилась и на него самого, и на его соседей. Засуха сожгла почти все посевы и всю траву, а в ту страну, где свирепствует засуха, всегда приходят следом голод и нужда. Тысячи людей и целые стада скотины умерли или пали с голоду, да и кто знает, скольким суждено пережить эту голодную зиму.

Вдруг он услыхал скрежет лопаты, который бывает, когда она наталкивается на мелкие камешки. Сквозь кусты, возле которых он сидел, Никлас увидел старого тролля, вскапывающего землю под высокой сосной.

Тролль работал не разгибая спины, пыхтел, и дело у него спорилось. Вскоре он, отбросив лопату, вытащил большой кожаный мешок и развязал его.

В тот же миг совсем рядом с троллем на краю ямы слегка приподнялся большой камень и показалась голова старой троллихи.

— Послушай-ка, муженек, — сказала она. — Ты не забыл, что тебе надо посеять шесть зернышек пшеницы вместо четырех? Муки-то мне для пирушки побольше надо!

— Хорошо, что напомнила об этом, — ответил, почесав голову, старик, — но я и сам бы не забыл.

Старая троллиха исчезла, закрыв лаз вместо творила камнем. А Никлас подивился: какой же добрый урожай можно получить из шести зернышек пшеницы?

Однако старый тролль отсчитал шесть пшеничных зернышек из кожаного мешка, завязал его и снова спрятал. Потом посадил по одному зернышку в каждом углу поля, а два — посередине да и уселся в траву с таким видом, словно чего-то ожидал.

Никлас тоже стал ждать вместе с ним: очень уж хотелось поглядеть, что из всего этого получится. И вскоре на его глазах случилось настоящее чудо. Там, где были посажены зернышки, проклюнулись зеленые стрелочки и тут же полезли из земли все новые и новые росточки. Они тянулись в вышину, покрывались колосьями, и внезапно перед Никласом раскинулось и заколыхалось целое пшеничное поле. Колосья набухали, желтели и стали под конец такими тяжелыми, что свисали до самой земли.

Тогда старый тролль топнул оземь ногой, и из-за каменных глыб и земляных куч выползла целая орава маленьких троллят. Они вырывали пшеницу с корнем, отряхивая тяжелые колосистые снопы в огромные мешки, которые притащили с собой. И посыпались из колосьев спелые, золотистые зерна. Когда мешки наполнились доверху, троллята взвалили их себе на спины и исчезли вместе со старым троллем. Исчезли словно дым среди кочек и горных расселин.

— Вот это урожай так урожай! — сказал самому себе Никлас и отправился в поле — поглядеть, не достанутся ли ему какие-нибудь брошенные колоски.

Но троллята, верно, поработали на славу — в поле не осталось ни единого зернышка. Землю устилала одна лишь сухая, смятая солома.

«Пойду-ка я лучше к той сосне да возьму мешочек. Такой урожай мне по душе пришелся», — подумал Никлас.

Но, освободив корни сосны от мха и земли, Никлас не обнаружил ни малейших следов мешка, и сколько он ни разрывал землю руками и острым камнем, ему так ничего и не удалось найти. А время шло, близился полдень. Пора было идти на поденщину. В конце концов Никлас взял корзинку и отправился с ней домой. А поиски клада решил отложить до следующего дня. Утром, едва рассвело, он снова отправился в лес, взяв с собой лопату.

Но когда он подошел к тому месту, где вчера было поле, оно уже исчезло, а хуже всего то, что он не мог узнать сосну, под которой лежал кожаный мешок. Никлас стал копать то под одной, то под другой сосной, но все напрасно. Он так упрямо копал, что не замечал времени и опоздал на поденщину. Староста отругал его и урезал долю ржаной муки, которая причиталась ему в плату за труды. Но это его ничуть не остановило. На другой день он уже снова был в лесу, снова опоздал на поденщину, и снова у него урезали долю муки. Жена плакала, ругала его, что он слоняется по округе, словно бродяга с проселочной дороги, и сетовала, что Никлас заставляет ее и детей голодать. Ни словом не выдал Никлас, чем он занимается, потому что знал: тот, кто ищет клад, если хочет найти его, не должен об этом говорить.

Однажды утром, когда он, как обычно, рыл землю, увидал его случайно какой-то старый торпарь и давай над ним насмехаться.

— Так, так, любезный мой Никлас, ты хочешь найти клад, — уязвил его старик. — Однако днем тебе это не удастся. Человеческими руками никогда, кроме как ночью, не добраться до троллевых сокровищ.

— Ах так, — сказал Никлас и бросил лопату, потому как знал, что старый торпарь сведущ во всех тайных, скрытых от людей делах. — Тогда попытаю-ка я счастья ночью.

Но старик только засмеялся ему в ответ.

— Невелика от этого польза. Невелика польза, — повторил он. — Если кто и найдет клад, он не сможет вытащить его наверх, прежде чем взойдет солнце. За это же время тролли так запугают, что не захочешь и клада, а выпустишь сокровище из рук или же вымолвишь какое ни на есть словечко, а сокровище — раз! — и исчезло. И оглянуться не успеешь! Тролли-то знают немало волшебных заклятий. Они нашлют на того, кто ищет клад, шипящих змей и прожорливых волков, так что хоть ноги унести. Ищи, любезный Никлас, ищи клад, коли тебе это по душе. Только, боюсь, ничего тебе не найти.

С этими словами заковылял старый торпарь дальше, рассказывая всем и каждому, кто только хотел его слушать, о том, что Никлас ищет клады в лесу.

Вся округа смеялась над Никласом. А жена его лила слезы и бранила мужа за все его глупости. И он и вправду перестал ходить в лес по утрам. Однако же вместо этого стал ходить туда по ночам, когда все другие спали. Поутру же возвращался он такой сонный и усталый, что не в силах был справлять поденную работу и получал муки еще меньше обычного. В лачугу его пришла настоящая нужда, да и сам он голодал, отощал, кожа да кости стал.

И все-таки продолжал искать клад, потому что найди Никлас клад — и он стал бы счастьем и спасением не только для самого Никласа, жены и детей, но и для всей страны.