Подарок тролля - Страница 3

Старая лапландка от испуга чуть не свалилась в котел. Но она знала своего старика и пообещала ему вкусную еду, если он расскажет, где был все эти четыре зимы и что это за красавица кукла, которую он притащил с собой.

— Долго рассказывать, — отрезал колдун. — Позаботься о нашей красавице кукле и дай ей теплого оленьего молока, чтобы она ожила и пришла в себя. Она знатная фрекен из Персии, она принесет нам счастье.

Но принцесса Линдагуль вовсе не умерла. Она не была даже ранена, но потеряла сознание от страха.

Когда же принцесса очнулась, она лежала в своем наряде из серебристой ткани на оленьей шкуре, разостланной на покрытой мхом земле в лапландском чуме. Было темно и холодно; отсветы огня падали на тесные стены и старушку, поившую ее оленьим молоком. Принцесса подумала, что попала в подземные чертоги мертвых, и заплакала оттого, что она, такая молодая, отлучена от солнца Персии и благодатных садов роз Исфахана.

Колдун меж тем стал раздумывать, как овладеть сокровищами Персии.

— Не плачь, прекрасная принцесса, — сказал он. — Ты не умерла, тебя просто похитил свирепый тигр, а мой доблестный сын, рыцарь Морус Пандорус, спас тебя. Мы станем твоими рабами и будем служить тебе с величайшим усердием до тех пор, пока не сможем увезти тебя обратно в Персию.

— Что это ты врешь, старик, — сказала колдуну на своем языке честная лапландка.

— Моя жена говорит, — продолжал Хирму, — что, если ты захочешь взять нашего сына, доблестного и прекрасного рыцаря Моруса Пандоруса в супруги, мы тотчас же отвезем тебя обратно в Персию.

Пимпепантури не понимал по-персидски. Он страшно удивился, когда отец толкнул его к принцессе и нагнул его неуклюжую спину так, что это должно было изображать поклон.

Линдагуль не была бы принцессой и дочерью гордого Шах Надира, не оскорбись она подобной дерзостью. Она посмотрела на колдуна, посмотрела на его неотесанного сына такими глазами! Нет, она не посмотрела, она сверкнула глазами — ведь в Персии умеют сверкать глазами, — да так, что оба они, и отец, и сын, испугались насмерть.

— Нет, так не годится! — сказал колдун. — Сперва надо ее укротить!

И он запер принцессу в маленький чулан в чуме, пообещав ей половинку оленьего сыра и ковшик воды из талого снега. День прошел в кромешной тьме, и лишь северное сияние светило в щелку чума.

Линдагуль плакала. Да, она плакала так, как плачешь только, когда тебе двенадцать лет и ты — персидская принцесса, которая жила раньше в розовых садах и мраморном дворце, а потом вдруг одна-одинешенька очутилась, голодная и холодная, в зимней Лапландии. Наконец принцесса заснула. И тогда рядом с ней оказался добрый Нукку Матти, властелин прекрасных снов. Тот, кого шведы называют Йон Блунд, а датчане и норвежцы — Оле Лукойе, что означает Оле — Закрой Глазки. Уж не знаю, как называют его в Персии… Нукку Матти взял принцессу в свои объятия и перенес на Фьедерхольм, Острова-Пушинки, где веселые сны порхали вокруг принцессы. Так проходили недели и месяцы, ночь за ночью в царстве снов.

Линдагуль была терпелива и больше не плакала. Сны предсказали ей: «Жди, скоро явится твой избавитель».

Но кто освободит ее? Кто найдет дорогу туда, где далеко вокруг в снегах нет никакой дороги? Правда, старая лапландка подумывала о том, чтобы освободить Линдагуль, но не смела сделать это из-за своего старика. Пимпепантури тоже подумывал было освободить ее, но для этого он был слишком ленив.

Так прошла зима, начало светить солнце, снег таял, плясали комары. И тогда колдун подумал: «Теперь она укрощена!» Он пошел к ней и спросил, хочет ли она обратно в Персию. Ей нужно было только взять его сына в супруги, и тотчас оленья упряжка умчит ее на юг.

Линдагуль подумала о юном принце Абдеррамане, который некогда пролил за нее кровь на песке Исфахана. Прикрыв лицо, она не ответила ни слова.

Ну и разгневался же колдун! Он запер Линдагуль в глубокой пещере в горах, а потом и говорит ей:

— Морошка уже созрела. Теперь тебе придется считать каждый день, если ты не пожелаешь ответить мне «да». Сегодня ты получишь тридцать ягод на еду и тридцать капель росы для питья. С каждым днем ты будешь получать на одну ягоду морошки и на одну каплю росы меньше. А как минет тридцать дней, я спрошу тебя, что ты надумала.

Так Линдагуль и в самом деле просидела тридцать дней взаперти в пещере. Теперь в пустынной Лапландии было светло днем и ночью, но в пещере — всегда темно. Ягод морошки и капель росы с каждым днем становилось все меньше и меньше, но щечки Линдагуль не поблекли, и она по-прежнему оставалась спокойна и терпелива. Ведь все, в чем она терпела нужду днем, Нукку Матти и чудесные сны возмещали ей по ночам. Линдагуль думала о принце Абдеррамане, пела восточные песни и радовалась, когда эхо повторяло их на горных склонах.

На тридцатый день к ней явился колдун с последней ягодой морошки и последней каплей росы, завернутыми в листочек лапландской карликовой березки, и спросил:

— Ну ты надумала?

Линдагуль снова прикрыла лицо, но не ответила ни слова.

— Даю тебе еще один день сроку на раздумье, — сказал колдун, — а сейчас у тебя появится многочисленное общество.

С этими словами он отворил пещеру, и словно живое облако ринулось в дверь. То была целая туча голодных лапландских комаров, тысячи тысяч комаров. Они летели до тех пор, пока не заполонили всю пещеру.

— Желаю тебе много радости с твоими новыми знакомыми, — пожелал ей злой колдун и запер дверь.

Линдагуль не поняла, что он имеет в виду. Она не знала ни лапландских комаров, ни персидских тропических жуков. В прежние времена служанка целый день стояла рядом с ней, отгоняя воздушных чудовищ. И сны пощадили ее, так и не дав понять, что такое человеческая злоба. Они тотчас окутали ее плотной пеленой тончайшего тканья, сквозь которую не могли проникнуть комары. Изо всех сил кусали они твердый гранит скалы, но сочли его слишком скудным и, подобные серой паутине, расположились наконец лагерем на стенах пещеры.

В полдень тихонько отворилась дверь, и в пещеру вошла старая лапландка Пимпедора с кувшином в руке, а следом за ней Пимпепантури.

— Бедное дитя, — сказала кроткая старушка, — мне жалко тебя, но я не смею выпустить тебя отсюда, потому что тогда мой старик превратит меня в пеструшку. Вот тебе кувшин со смоляным маслом. Смажь свое тело — это лучшее средство от комаров. Тогда они тебя не съедят.

— А это тебе копченый олений окорок, чтобы ты не умерла с голоду, — добавил Пимпепантури. — Я отгрыз от него кусочек, уж очень проголодался по дороге, но на кости есть еще мясо. Я украл ключ от пещеры, пока отец спал, но я не смею выпустить тебя, потому что тогда он превратит меня в миску с простоквашей. И тебе вовсе не надо брать меня в мужья. Бьюсь об заклад, что ты и настоящего пальта состряпать не сумеешь.

— Нет, этого я, конечно, не сумею, — ответила принцесса Линдагуль и поблагодарила мать и сына за их доброту. Но тут же растолковала им, что не хочет есть и что комары ее не кусают.

— Ну возьми все же смоляное масло, на всякий случай, — сказала старая лапландка.

— Да, возьми все же и олений окорок, — попросил Пимпепантури.

— Большое спасибо, — поблагодарила Линдагуль.

И тут дверь за ними закрылась. Ночь миновала, а утром пришел колдун, ожидавший найти свою пленницу такой покорной, какой становятся только, когда тебя до полусмерти заедают комары. Но когда он увидел, что Линдагуль так же цветет, как и прежде, и что она снова прикрывает свое лицо, он страшно разгневался.

— Выходи! — приказал он.

Линдагуль вышла на свет ясного дня, нежная и легкая, как эльфа.

— Теперь слушай, что я надумал, — продолжал колдун. — Ты станешь цветком вереска на лапландской вересковой пустоши и проживешь столько, сколько живет вереск. Погляди на солнце, оно стоит низко над окоемом. Через две недели и один день наступят первые полярные холода, когда все цветы вереска умирают! И накануне этого дня я в последний раз спрошу, что ты надумала.