Под звон мечей - Страница 8

Брунгильда, даже не удостоив Кримгильду вниманием или поклоном, хотела прежде её войти в собор. Но Кримгильда загородила ей дорогу и сказала во всеуслышание:

– Ты не смеешь войти в собор прежде меня, потому что мой муж знаменитее твоего мужа и более его славен силою и мужеством своим. Если бы мой муж не помог твоему мужу в борьбе и состязашях с тобою, то Гунтеру никогда не удалось бы одолеть тебя… Вот взгляни, в знак победы над тобою, мой Сигфрид снял с тебя тот пояс, которым я теперь опоясана.

Сигфрид клятвою опровергает показания Кримгильды.

Брунгильда бросила быстрый взгляд на пояс Кримгильды, и узнала в нем тот самый, который, действительно, пропал у неё в свадебную ночь… Злоба, стыд и жажда мести разом овладели её гордым сердцем. Она изменилась в лице, и не знала, что сказать, что ответить… А Кримгильда, между тем, быстро прошла мимо неё в собор со всею своею свитою.

Слух об обиде, нанесенной Кримгильдою Брунгильде, быстро распространился по всему городу Вормсу и вызвал самые разнообразные и шумные толки. Брунгильда стала жаловаться мужу и требовала удовлетворения за оскорбление, нанесенное ей. Сверх того, она потребовала у мужа объяснения: каким образом её пояс мог попасть в руки Кримгильды? Гунтер при этом вопросе так смутился, что даже и не знал, что ответить на вопрос жены. Кое-как отделавшись от жены, он, ради своего оправдания, решился на отчаянное средство: – он откровенно рассказал Сигфриду о ссоре их жен, и умолял как-нибудь уладить дело…

Тогда добродушный и благородный Сигфрид, чтобы выручить своего друга-шурина из беды, заявил во всеуслышание, что его жена, Кримгильда, оклеветала Брунгильду без всякого основания и на Гунтера, брата своего, тоже взвела напраслину…

Таким образом, мир был внешним образом восстановлен, и всякие несогласия должны были бы этим закончиться. Но Брунгильда не умела прощать: в её душе затаилась страшная ненависть к Сигфриду и всему его роду. К тому же и Гунтер стал опасаться Сигфрида, который всегда мог выдать его тайну; а при этих опасениях Брунгильде нетрудно было возбудить и поддержать в Гунтере озлобление против благородного Сигфрида; к Брунгильде и Гунтеру, уже озлобленным против Сигфрида, присоединился вскоре ещё и Хаген, – приближенный вассал и правая рука Бургундских королей. Этот свирепый, неукротимый воин, которому милее всего на свете была честь его господина, не мог простить оскорбления, нанесенного Кримгильдою Брунгильде, ни примириться с мыслью, что Сигфрид был богаче, сильнее и мужественнее короля Гунтера. Он полагал, что, по смерти Сигфрида, не останется никого, кто бы мог защитить и оградить богатства Сигфрида от притязаний со стороны родных его жены. Притом и в личных сношениях с Брунгильдой, Хаген успел набраться такой злобы и ненависти против Сигфрида что он вскоре и Гунтера стал убеждать в необходимости убить Сигфрида.

– Но как ты его убьешь?! – сказал однажды Гунтер Хагену. – Не говоря уже о том, что справиться с таким богатырем нам и обоим будет не под силу; но разве же ты не знаешь, какая на нем кожа?

– Какая кожа? – с удивлением переспросил Хаген.

– Его кожа неуязвима для оружия… Она, как рог дикого тура! И на теле его есть только одно место, в которое он может быть ранен… Но никто не знает, где это место.

– Но почему же он покрыть такою кожей? Откуда у него взялась такая дивная природная броня? – спросил изумленный и раздосадованный этим обстоятельством Хаген.

– «В то время, как он убил змея Фафнира, он догадался искупаться в его крови, и эта-то кровь придала такую непроницаемость его коже… Только в одном месте листок, упавший с дерева, прильнул к его телу, и только в этом месте кровь змея его не омочила.

– Так надо бы у него самого или у близких его, хоть как нибудь, похитрее и поискуснее разузнать, – где именно это место? – сказал королю Хаген.

– Подумаем… Посмотрим – попытаем! – отвечал ему Гунтер.

И точно: – придумал лукавую и хитрую затею! Прежде всего он распустил при дворе своем слух, будто один из соседних королей идет на него войною, и обратился к Сигфриду с просьбою помочь ему в войне; и тот, конечно, на это согласился. Кримгильда, нежно любившая Сигфрида, сильно встревожилась, узнав об этой предстоящей войне, тем более, что её около этого времени мучили какие-то странные, мрачные предчувствия. Воспользовавшись этим настроением сестры, Гунтер стал к ней очень нежен, лукаво выхвалял перед нею Сигфрида, называя его своим лучшим закадычным другом, и в то же время выспрашивал у Кримгильды, где находится на теле Сигфрида место, уязвимое для оружия?

– Ты знаешь, как я люблю его, как он мне дорог!.. Так вот и пойми, что я хотел бы знать это место лишь для того, чтобы защищать его от опасных ударов… И если бы я знал, я сумел бы укрыть это место моим щитом!»

Кримгильда же в простоте душевной отвечала ему:

– Это место у мужа моего на спине, между лопатками, так как листок с дерева, под которым он купался в крови Фафнира, упал на это место и крепко-крепко к нему прильнул…

– Так надо бы его хоть чем нибудь обозначить на одежде – чтобы я мог его наглядно знать и постоянно иметь в виду, – продолжал настаивать лукавый Гунтер.

– О! я это сделаю… Я обозначу тебе это место, любезный брат мой! Я нашью шелком кружок на одежде Сигфрида как раз над тем местом, где прильнул листок… И молю тебя – защити, защити его от ударов.

На другой день Гунтер подговорил Сигфрида ехать с ним и со всеми придворными на охоту. Сигфрид, страстно любивший охоту, тотчас согласился на предложение своего шурина, не предполагая даже того коварного умысла, который крылся в этом предложенш. И тщетно старалась его отклонить от этой поездки Кримгильда, которая в последнее время постоянно терзалась самыми мрачными, самыми тягостными предчувствиями…

– Не езди ты на эту охоту, – говорила она со слезами своему дорогому мужу. – Мне так и кажется, что с тобою должно случиться что-то недоброе… Послушай, каше страшные сны мне снятся! То я вижу в прошлую ночь, что на тебя упали две горы, и скрыли милаго от моих глаз… То вдруг представилось мне, что за тобою по пятам гонятся два вепря, что они терзают тебя, и кругом вся трава обагрена твоею кровью… О, не езди сегодня на охоту – останься со мною!

Но добродушный и благородный Сигфрид постарался успокоить свою жену… Совесть его была чиста и свободна от всяких укоров; а потому он и в сердце окружавших его людей не способен был он видеть их черные замыслы. Ласково уговаривал он Кримгильду не тревожиться, обещал вернуться с охоты пораньше; а затем надел свое легкое охотничье платье, привесил меч к поясу, взял копье и щит в руки, простился с женою – и направился с Гунтером и Хагеном на охоту в дремучий Отенсюй лес. Большая свита бургундских королей, псари и загонщики, и стая гончих и других собак, а также и обоз с запасами, все это двинулось вслед за королями и их мрачным спутником, Хагеном.

Охота оказалась очень удачною. Зверь так и шел на ловца, и много всякой лесной дичи и зверя досталось в тот день в добычу. Смелый и ловкий на охоте, Сигфрид всех удивлял проявлениями своей силы и уменья. Начатая на рассвете охота затянулась почти до полудня, и когда солнце стало к нему близиться, Сигфрид почуствовал непреодолимый голод и потребность в отдыхе, и направился к тому сборному месту, к которому давно уже сзывали охотников гpoмкиe звуки рогов…

А между тем Гунтер с Хагеном, тщательно обдумав свой черный умысел, все предусмотрели и приготовили так, чтобы он мог закончиться удачно. В этих видах они распорядились устроить сборное место и раскинуть шатры для отдыха охотников в местности безводной – далеко от ключа. При этом повару дан был приказ – как можно более пересолить век кушанья, предназначенные для королевского стола, а напитков никаких на стол не подавать… Расчет их был верен: жажда должна была вынудить Сигфрида к отысканию студеного ключа – он должен был туда направиться, а за ним следом пошли бы туда и убийцы его, которые не дерзали совершить свое богомерзкое дело на глазах у всей своей свиты…