Под удельною властью - Страница 2

— Запели петлы… Спать пора… С рассветом подыматься надо. Ночь ныне коротка… — сказал Фока. — Прощай!

— Прощай, братан! — ответил Василько.

И оба юноши, плотно завернувшись в азямы, заснули.

Росистое утро рано всполошило спавших на дворе дружинников.

Ветром доносило из далекого Киева звуки била из Десятинной церкви.

— Что ж, братан, не раздумал идти? — спросил Фока своего товарища.

— Э, не!..

— Так я пойду в избу, поспрошаю… Коль проснулся старшой, так и тебя отпрошу.

— Ступай!..

Михно не стал задерживать товарищей, и они тотчас отправились в Киев.

Солнце только что взошло… На дороге было непыльно, жары еще не чувствовалось. Весело разговаривая, путники подошли к палисадам стольного города, прошли мимо ходившего на вышке сторожевого дружинника, зорко посматривавшего на степную дорогу, и вошли в самый город.

Киев только что проснулся. Скрипели журавли над колодцами, подымаемые и опускаемые заботливыми хозяйками. Кое-где из труб струился легкий дымок, на площадях раскидывался торг, суетились вороватые ясины, пронырливые жиды, пробовали мечи варяги, перекликались на своем гортанном языке кочевники-половцы. От свежевыпеченного горячего хлеба, расставленного на лотках, валил пар, тянули жалобную песнь слепцы.

Торг оживлялся.

Молодые дружинники подошли к домику, где жили мать и сестра Фоки.

— Може, еще с торга не вернулись?! — заметил Василько, когда товарищ его несколько раз нетерпеливо постучал кольцом калитки. — Пождем!

— Заспались долго! — сказал Фока и ударил рукояткою меча о дубовую доску калитки.

На этот раз стук был услышан. Кто-то порывисто подбежал к калитке и широко распахнул ее перед дожидавшими.

— Матушка! — радостно воскликнул Фока и горячо обнял еще нестарую видную женщину, стоявшую в проеме. — С товарищем пришел тебя навестить!

— Будьте гостями дорогими, входите в горницу! Марина вам сейчас квасу холодного принесет. Поди, за дорогу истомились?

Дружинники вошли в избу.

Молодая девушка, очень похожая на брата, приветствовала Фоку и пытливо взглянула на незнакомого юношу, пришедшего с ним. Скоро застенчивость ее исчезла. Молодость общительна, и девушка весело повела разговор с обоими.

— Сказываешь ты, молодец, что нет у тебя ни роду ни племени. Будь ты мне братцем родимым, так же как и Фока! — приветливо сказала Марина Василько.

— Ой ли, сестрица названая! Обрадовала ты меня, сироту! — весело воскликнул дружинник. — Коли ты меня братом назвала, так пусть и матушка меня сыном своим считает!

Согласилась на это и Елена, мать Фоки. Весело провели полдня молодые люди, рассказывая новости киевские и вышгородские.

— У нашего князя веселье на дворе каждый день, — говорила Марина. — Бояре да дружинники пируют, мед да брагу ковшами пьют.

— А у нас не то совсем, сестра! — ответил Фока. — Князь Андрей хмурым ходит. Забился в домовину ужом и сидит там.

— Скучает по вольной волюшке, по бранному полю. Не с кем силою переведаться, не о ком меч остер притупить, — заметил Василько.

— Довольно, кажись, не мало повоевал, пусть вздохнет! — отозвалась Марина.

— Ой, засиделись мы, Фока. Нам в сборную избу пора! Как бы старшой не осерчал?! — сказал Василько. — Простите пока, матушка и сестрица названые!

— Скорей опять к нам жалуйте! — с поклоном проводили за ворота гостей обе женщины.

Когда дружинники отправились домой в Вышгород, Киев еще больше оживился.

По улицам и закоулкам его сновал народ.

На большом княжем дворе толкались дружинники. Од ни из них пробовали силу, боролись, били через положенное на землю кольцо тяжелую свайку, гигант-варяг выправлял на толстом буйволовом ремне обоюдоострый нож, слышался смех, громкий разговор. У тына стояло несколько дружинников, они поздоровались с вышгородскими товарищами слегка презрительным тоном.

— Эй вы, вышгородцы, скажите своим, чтоб наших баб не забижали! — крикнул им вслед кто-то из киевлян.

Идти обратно было нелегко, солнце пекло, на степной дороге было пыльно и душно. Молодые люди почти у самого Вышгорода присели отдохнуть на траву.

— Коли мать и сестра твои, Фока, меня за родного признали, так давай мы с тобой побратаемся! — горячо сказал Василько.

— Согласен, братец названый! — отозвался черныш.

И они, обменявшись тельниками, крепко обняли друг друга.

В эту минуту со стороны Вышгорода долетел до них звон била.

— Никак, дружину князь сзывает! — воскликнул Фока. — Бежим скорей, побратим!

И оба дружинника побежали к княжему двору…

Сюда бежали уже все вышгородцы: звук била в неурочный час заставил всех бросить занятия и поспешить на призыв.

— Зачем созывает нас князь?.. Что случилось?.. Аль беда какая?.. Аль поход объявить нам хочет? Может, Ольговичи снова всколыхнулись?.. Аль половчанин поганый грозить вздумал? — раздавались тревожные голоса.

Собравшись перед княжеским крыльцом, толпа с нетерпением ждала выхода князя, надеясь услышать от него ответ.

Степенно вышел Андрей к народу, поклонился в пояс на три стороны и ровным голосом начал говорить:

— Народ православный, великое чудо случилось у нас!..

— Какое? Сказывай какое? Не томи, родимый! — заволновалась толпа.

— Сегодня поутру пришла ко мне игуменья монастыря девичьего и мне о чуде славном том все рассказала…

Дружинники и народ пытливо прислушивались к словам князя.

— «Господине наш, не малые я годы проживаю здесь, в обители… Поверить мне ты должен, княже. Из давних пор в обитель нашу как некую великую святыню, из дальнего Царьграда привезли лик Богоматери Пречистой. Предание гласит, что писана икона та святым евангелистом Лукою». — «Я знаю образ сей, честная мать. Не раз я припадал пред ним в молитве жаркой!» — я инокине отвечал. Тогда она, в смущении и трепетом объята, приблизилась ко мне и тихо мне открыла тайну. «У солеи направо стоит икона Пречистой… Железными связями к стене она укреплена… Вот третью ночь, когда приходим мы во храм, чтоб править утреннюю службу, икону ту находим среди церкви… Пречистая незримо оставляет место у стены и на средину храма переходит». Объятый ужасом, ее я слушал, не проронив ни слова. «И кажется нам, инокиням смиренным, что Пречистая покинуть наш храм желает, чтобы избрать себе другое место». Тут старица замолкла. Молчал и я… Столь дивное видение мне сердце взволновало. Не знал я, что и думать о чуде сем, и ужасался!

Князь умолк.

Пораженная его рассказом, толпа хранила молчание. Все дивились чуду и не могли его понять.

— Спросите сами старицу Евпраксию, она вам подтвердит все сказанное мною! — промолвил Андрей после некоторого молчания.

Толпа стала медленно расходиться. Все рассуждали о только что слышанном и не знали, чему приписать подобное чудо.

— Владычица в обители у нас уж много лет! — заметил торговый гость Якун, старик с большой седою бородой. — Покойный родитель мне сказывал о том, как принесли Ее святую икону из Царьграда к нам в Вышгород.

— Подумать надо только, ведь сам евангелист Лука писал на доске из кипариса… — проговорил богатый рыбак Варфоломей.

— Куда ее нам отпустить? В какое место? Не в Киев ли? У них своих святынь довольно! — сказал кто-то из народа.

— Коль матушка Владычица изволит, киоту мы для Ней средь церкви учиним…

— Пускай попы молебны чаще служат…

— Ох, не к добру! — шамкала старуха. — То знаменье с небес, Господь шлет за грехи нам кару.

— Ну, полно, старая! Господня милость к нам, — уверенно сказал Якун. — Возвысить Он наш Вышгород изволит.

Но тем не менее беспокойство все возрастало. Каждый объяснял чудо по-своему. Не знали, что делать, что думать. Шумное село притихло… Какой-то страх заставил смолкнуть все веселье. Все чего-то ждали, к чему-то готовились.

В хоромах князя находился он сам вместе с Михно и двумя боярами, Кучковичами, свояками ему по жене.