Под пологом семейного счастья - Страница 4

Девушка слегка отодвинулась и оглянулась, словно бы в поисках орудия защиты от надвигающейся на нее фурии. Не найдя ничего подходящего, она снова повернула свой величественный стан в направлении миссис Хорсмен и миролюбиво произнесла:

– Еще раз прошу прощения, мадам, я не знала, что вы собираетесь быть похороненной с зонтом. Конечно, в этом случае зеленый не подойдет, тогда я подарю вам черный с фиолетовыми лентами, как наряд епископа. Полагаю, это будет достаточно торжественно.

Алисон изо всех сил сжала кулаки, чтобы сдержать рвущуюся из нее лавину смеха. Она уже не сомневалась – Полли будет необыкновенно популярной персоной в Риверкрофте и на многие мили вокруг, ведь две другие дамы, присутствующие в гостиной, вскорости распространят по округе подробнейшее описание событий, не упустив ни одной детали и даже дополнив его колоритными подробностями.

Все это время миссис Пич, несмотря на многолетнюю тесную дружбу, не жаловавшая миссис Хорсмен, наблюдала за происходящим с выражением невиданного доселе наслаждения на узеньком личике. Похоже, ее никогда и никто так не радовал, и Алисон твердо уверилась в том, что в лице миссис Пич Полли всегда будет иметь преданную защитницу и покровительницу. Робкая мисс Форест стеснялась откровенно выражать свою радость по поводу кончины «умертвляющего» зонтика, но ей пока удавалось прятать улыбку в складках подбородка. Надо заметить, что от погибшего зонта иногда доставалось и ей, так как она склонна была отвлекаться от траурной церемонии и размышлять о последующем поминальном обеде, что вызывало на ее лице совершенно неуместное, с точки зрения владелицы зонтика, мечтательное выражение.

Миссис же Хорсмен интуитивно чувствовала, что ей необходима передышка, ведь впервые в жизни она не могла найти слов, хотя бы в малой степени могущих выразить весь ее гнев на безобразную девчонку. Развернувшись на месте и не удостоив взглядом никого из присутствующих, она вылетела из гостиной почти так же стремительно, как пятнадцатью минутами раньше в нее влетела Полли, разметав на ходу остатки разбитых ваз и покореженного столика. Ничуть не устрашенная Полли с улыбкой повернулась к матери:

– Кажется, ей не нравятся фиолетовые ленты. Придется купить без лент. Надеюсь, у вас не вошло в моду хоронить людей с зонтиками, я бы не хотела, чтобы батюшка выглядел в гробу неженкой, боящимся хлябей небесных.

Раздавшийся в комнате хохот был по силе своей подобен этим самым хлябям небесным. Прошло не менее получаса, прежде чем дамы вспомнили о печальном поводе, ради которого они собрались здесь. Гостьи перезнакомились с Полли и все четверо наконец уселись за чайный стол, чтобы прояснить прибывшей кое-какие особенности жизни в Риверкрофте.

С того дня и по сию пору Алисон так и не смогла понять, когда же Полли шутит, а когда говорит серьезно. Девочка, несомненно, обладала значительным умом, но при этом часто произносила не то чтобы глупости, а скорее какие-то несуразности, которые она умудрялась логически обосновывать и выдавать с самым невозмутимым видом. Подобным образом могли шутить образованные мужчины с чувством юмора, про которых дамы любят говорить, что они «ироничные», но никак не шестнадцатилетняя девушка с домашним образованием.

В данный момент Алисон намеревалась поговорить с дочерью безо всяких шуток, она и без того уже неделю откладывала этот разговор.

– Полли, почему бы тебе не переместиться со своими кексами в гостиную, где мы можем спокойно побеседовать? – начала она.

Алисон сумела за прошедшие годы обрести душевную мудрость, которая позволила ей принять выросшую дочь такой, какая она есть, не пытаясь бороться ни с отсутствием светских манер, ни с неумеренным аппетитом девочки. Конечно, воспитание тети Джозефины оставляло желать много лучшего, но коли уж мать отдала ребенка другой женщине, предъявлять претензии она может теперь только себе самой, а изводить себя Алисон было несвойственно. Поэтому она благоразумно закрыла глаза на поедание кексов в неположенное время, тем более что они были оплачены из средств Полли. Девушка без возражений подхватила тарелку и чашку и направилась вслед за матерью в гостиную, где обе уселись у маленького столика перед незажженным камином.

– О чем ты хотела со мной поговорить? Вероятно, об очередном письме тети Джозефины. – Полли отличалась прямотой, что всякий раз смущало Дженни, чьи манеры были на удивление безупречны для дочери сельского священника, у которой к тому же не было гувернантки.

– Дорогая моя, мы с Дженни очень рады, что ты снова с нами, твоя поддержка в это время очень важна для нас, но ты, конечно же, понимаешь, что много лет назад я приняла решение позволить тете Джозефине заменить тебе семью, и отрывать тебя от нее сейчас жестоко и несправедливо. Она прислала уже третье письмо за последние две недели, и я не имею права удерживать тебя здесь долее, как бы мне ни хотелось, чтобы ты осталась.

Полли подняла на мать проницательные темные глазки:

– Скажи, тебе действительно хочется, чтобы я осталась? Я причиняю много беспокойства и не являюсь замороженной клюквой, какой, по мнению света, должна быть барышня в нашем возрасте.

– Ты намекаешь на бедную Дженни? Поверь же, Полли, она очень чувствительная девушка, и у нее большое любящее сердце, просто с виду она немного… вялая. Таким же был ваш отец, и с этим ничего не поделаешь, – к своему удивлению, Алисон впервые оправдывала Дженни. – Что касается моих слов – я действительно хотела бы, чтобы ты жила с нами. Ты похожа на меня больше, чем это может показаться вначале, к тому же с тобой интересно, несмотря на некоторую… непривычность твоих манер. Но я по-прежнему уверена, что не совершила ошибки, позволив забрать тебя из дому, и должна следовать своему решению и далее, не проявляя неблагодарность к женщине, которая помогла нам в трудные времена.

Полли с ранних лет знала, что ее семья бедна, тетушка Джозефина не считала нужным скрывать от девочки обстоятельства ее жизни или воспитывать в ребенке неприязнь к родным, отдавшим ее в чужие руки. Воспоминания четырехлетнего ребенка отрывисты, она не забыла лиц матери и отца, однако отсутствие игрушек и красивых платьев не сохранилось в ее памяти. Сейчас же девушка в полной мере осознала, насколько малообеспеченна ее семья и какой удачей было предложение тети Джозефины. Из писем родителей всегда следовало, что они живут скромно, но достойно, радуясь тому, что имеют, однако в действительности отец и мать просто не хотели перекладывать на ребенка бремя забот и огорчений. Судя по внешнему виду Дженни, все тяготы бедности легли на ее детские плечи, и Полли намерена была исправить каким-нибудь способом несправедливость, причиненную сестре, не имевшей и половины тех радостей, которыми было украшено ее детство. Жизнь у тетушки не давала повода жаловаться на однообразие, но Полли всегда хотелось посмотреть на других своих родственников, и сейчас она вовсе не спешила возвращаться.

– Я уже ответила тете Джозефине, что хотела бы пробыть здесь еще два-три месяца, а если ей придет охота меня повидать – пускай приезжает сама!

Три месяца! Алисон тут же представила себе, сколько понадобится денег, чтобы прокормить Полли, а уж если сама тетушка Джозефина заявится сюда, позор неминуем. Прямота была лучшим способом общения с Полли, и матери пришлось прибегнуть к этому средству в ущерб своему самолюбию:

– Полли, как бы ни был разговор о деньгах неуместен в хорошем обществе, я вынуждена объяснить тебе, что средства, оставшиеся нам от твоего батюшки теперь, когда у нас не будет даже его скромного жалованья, едва смогут покрыть расходы на дом и кухарку. Служанку нам придется уволить, и я не делаю этого только потому, что ты гостишь у нас и мне хочется обеспечить тебе хотя бы чистоту в доме, если уж я не могу дать большего.

Увидев, что дочь собирается возражать и уже набирает для этого воздуха, Алисон торопливо продолжила:

– Да, я знаю, что ты платишь за свежее мясо, муку и шоколад, но мы не можем бесконечно пользоваться твоей добротой, ведь ты тратишь деньги тети Джозефины.