Под нами Берлин - Страница 17

После катастрофы Кустова Сергей Лазарев в эскадрилье остался единственным опытным летчиком, достойным быть заместителем командира эскадрильи. Правда, он у нас был самый молодой, но, как говорится, молод годами, да стар делами.

Майор Василяка предложил мне:

– Вот тебе заместитель. Лучшего и желать не надо. Его давно бы следовало выдвинуть, но не было мест. Товарищи, с которыми он начинал воевать, уже переросли его. Поэтому он и устраивал нам в воздухе «самодеятельность».

Командир полка ошибался в причинах «самодеятельности» летчика. Сергею не свойственно честолюбие. Он, как и большинство истребителей, без остатка отдающих себя боям, победе, не думал о должностях. В небе авторитет дается не служебным положением, которым даже порой и власть не определяется, там главное – личный пример и умение воевать. Для Лазарева полеты означали все. Поэтому он без особой охоты согласился на выдвижение, но за дело взялся с увлечением.

Сергей не успел поработать на новой должности и недели, как после завтрака вызвал меня командир полка в штаб и сообщил:

– Не утвердили тебе Лазарева замом, назначили другого.

В голосе Василяки, к моему удивлению, не чувствовалось разочарования. Значит, сделано все разумно.

– Кого?

– Лейтенанта Маркова. Молодой парень. Только что окончил курсы усовершенствования офицерского состава.

– Товарищ, конечно, с богатым боевым опытом? – поинтересовался я. – Подзарядился теорией – и на фронт.

– Как раз всю войну сидел в Забайкалье и никогда не нюхал пороху.

Я не мог остаться равнодушным к такому известию. Ничем нельзя оправдать, когда в боевой полк присылают на самую боевую должность командира без боевого опыта. Лазарева фактически снимают и назначают с понижением. Это не только обижало боевых, заслуженных летчиков, вызывая недовольство, но уже потенциально несло неоправданные потери.

Разговор происходил в присутствии младших офицеров. Командира полка, видимо, это стесняло, и он пригласил меня в соседнюю пустующую комнату.

– Не горячись. Я в дивизии тоже на басах говорил – бесполезно. Нас не спросили, назначили и все!.. Теперь лучше скажи, как нового зама будешь вводить в строй, ведь сразу его ведущим в бой не пошлешь?

В эскадрилье было семь молодых летчиков, а ведущих только двое – я и Лазарев. Нам много приходилось с ними летать, а тут еще забота о заместителе, поэтому я спросил:

– Может, первые полеты он сделает с кем-нибудь из летчиков управления полка, а потом уже перейдет к нам?

– Нет, нет! – решительно не согласился командир полка. – Это твой заместитель и пускай получает боевое крещение в твоей эскадрилье. Лучше сначала тебе с ним полетать.

Аэродром гудел самолетами. Лазарев, готовясь к полетам, уединился в свободной комнате на КП. Он сидел за столом и, напевая «Тучи над городом встали», старательно красным карандашом с линейкой чертил плановую таблицу на завтрашние полеты. Рядовому летчику он планировал по два вылета, а себе и мне по семь с молодыми на учебный бой и полеты строем.

– Не многовато ли нам с тобой? Устанем.

– Тяжело в ученье – легко в бою, – суворовским изречением ответил он, вставая из-за стола и расправляя широченные плечи. – Летать люблю, а писанину не выношу.

Я воспользовался этими словами:

– А тебе пока и не надо привыкать к писанине. К нам назначен отделом кадров армии новый зам. Сегодня должен прибыть.

Сергей с грохотом положил на стол линейку и карандаш:

– Мне легче. Да и боевой товарищ для эскадрильи нужен. А кто он?

Я повторил ответ Василяки. Лазарев, как и я, тоже повозмущался, потом махнул рукой и замолчал, уйдя в себя. Мне не понравилась эта новая черта у друга, и я, не без раздражения хлопнул его ладонью по спине:

– Брось ненастье напускать. От него в душе плесень может завестись.

– В молчании лучше сохраняются нервы и сила, да и – думается лучше.

– О чем же ты задумался?

– О новом заме. От него долго не будет никакого проку. За ним нам с тобой нужно следить да следить, а то не успеем оглянуться – будет в могилевской.

– Зачем крайности? У него налет на истребителях большой. Сделает несколько вылетов ведомым с нами – и пускай летит ведущим пары.

Сергей, словно защищаясь, отошел от стола и спросил:

– Конкретно, с кем полетит он?

Я понимал товарища. Он не хотел лететь в паре с Марковым.

Не видя и не зная человека, мы уже настроились к нему неодобрительно. Такова жизнь: одна несправедливость влечет за собой другую. И когда Виталий Дмитриевич Марков прибыл в эскадрилью, он, не произнеся еще ни слова, одним только видом уже никому не понравился. Особенно привлек внимание рост. Относительно высоченного Лазарева он казался лилипутом, в обыкновенном сложении нам виделся хлюпенький человек; природная бледность принималась за болезненность и даже мягкие, спокойные черты лица – как нечто безвольное, бесхарактерное.

– Мы уже вас ждем, – пожимая небольшую, но крепкую руку Маркова, как можно дружелюбнее сказал я. Но себя не обманешь. Я чувствовал фальшь в своих словах. Возникло неприятное ощущение недовольства собой. Человек прибыл на фронт впервые, и с ним крыло в крыло придется нам воевать. Нужно переломить себя. А то, что обидели нас кадровики, не должно сказываться на отношениях с Марковым: он здесь ни при чем. И, задержав дольше обычного его руку в своей, я уже с искренним дружелюбием говорю первую пришедшую на ум фразу: – Работы с молодыми летчиками – уйма.

Новый заместитель просиял:

~ – Хоть сейчас. Мне ведь много пришлось проработать инструктором… – Марков как бы спохватился, что сказал лишнее, замялся, но в голубых глазах сверкнули упрямые огоньки.

– Только здесь мне нужно начинать все с азов.

Время было позднее, и я пригласил Маркова на ужин.

Стояла морозная темная ночь. В небе задорно перемигивались звезды. Под ногами упруго и звонко поскрипывал снег. Мы шли некоторое время молча. Я заговорил :

– Погода хорошая. Завтра, наверное, будем летать. У нас в полку сейчас неисправен двухместный «як». Без провозных полетишь?

Такое предложение – большое доверие летчику. Это Маркова ободрило, он сразу почувствовал ответственность и, уверенно, может даже слишком уверенно, заявил:

– Конечно! Я летал на «яке» недавно.

– Вот и хорошо! – И я попросил его рассказать о себе. Он начал, как обычно пишут биографию.

Родился в 1920 году в Костромской области. Родители – крестьяне. С ними он жил до шестнадцати лет. После окончания ФЗУ работал слесарем по ремонту паровозов в Челябинске. Там же в 1937 году закончил аэроклуб и потом учился в Пермской военной школе летчиков.

Все это я уже знал из личного дела. Сейчас меня интересовала его летная подготовка, поэтому уточнил:

– Так ты, значит, уже летаешь на истребителях шесть с лишним лет?

– Да. И налетал на всех типах более семисот часов.

– Порядочно. А по конусу сколько раз стрелял?

– Не помню. Но вот уже года три все стрельбы выполняю только на отлично.

– Это замечательно. У нашей молодежи налет в среднем по пятьдесят часов с небольшим и ни одной стрельбы.

– Как это?! – Марков от удивления замедлил шаг. – И они воюют?

– Не все. Но половина уже летала на фронт.

– Ну и как?

– Пока еще не участвовали в крупных воздушных боях, – и чтобы Маркову придать больше уверенности в своих силах, пояснил: – Но вот увидишь, воевать будут все, и неплохо. А тебе, с твоей выучкой, будет легко. Сначала только не торопись, привыкни к фронту, а потом уж и щелкай фрицев!

Над нами, заполняя ночное небо металлическим гулом, пронеслись истребители, взлетевшие с жулянского аэродрома. Марков настороженно поднял голову и, когда шум самолетов удалился, спросил:

– Киев часто бомбят?

1-й Украинский фронт, перейдя 24 декабря в новое наступление, отбросил противника далеко от Киева и к Новому году освободил Житомир. Теперь столицу Украины охраняют более пятисот истребителей фронтовой авиации и противовоздушной обороны страны. Они, взаимодействуя с зенитной артиллерией, надежно охраняют город и мосты через Днепр от вражеских самолетов. Даже 13 декабря, когда еще не была так совершенна защита Киева с воздуха, как сейчас, и то был успешно отбит массированный налет вражеской авиации. Она, потеряв 17 бомбардировщиков, не сумела сбросить ни одной бомбы на важные цели. Поэтому я уверенно заявил: