Под лепестком несущего винта. Книга вторая - Страница 27
То ли заявление о себе в прессе, то ли очередь подошла, но и месяца не прошло, как мне предложили небольшую комнатёнку в районе коттеджей, почти рядом с гарнизоном. Дом принадлежал инженеру эскадрильи капитану Титову – с одной стороны, и лётчику-штурману старшему лейтенанту Егорычеву – с другой. Как и другие, коттедж от пешеходной дорожки отделяла ажурная чугунная решётка с палисадничком, густо засаженным цветами, а на задах росло несколько фруктовых деревьев и кустарник – ягодник. На малюсеньких грядках, как напоминание о родине, женщины выращивали лук, петрушку, морковь и другую полезную для здоровья зелень.
Мне так надоело одиночество, что я тотчас согласился на заселение, отправил разрешение на выезд семьи и дал телеграмму Светлане, чтобы упаковывала вещи. Но прошло ещё долгих три недели, прежде чем мы увиделись.
Соседи встретили приезжих, как родных, живо интересовались новостями с родины, закидали вопросами, и готовы были поделиться всем необходимым для обустройства дома.
Ниже среднего роста, но спортивного телосложения инженер Титов в эскадрилье слыл своим человеком, которому ничего человеческое не чуждо. И работал, как вол, и выпить при случае был не дурак. Русские оцениваются, прежде всего, по этим параметрам.
Под стать мужику была и его вторая половина – крепко сбитая говорливая женщина лет тридцати пяти с красивым овальным лицом и чёрными, вразлёт, бровями. Когда Светка пожаловалась на головную боль, она уверенно успокоила:
– Ничего, живот на живот – всё заживёт!
У Егорычева, тощего, высокого и скуластого блондина, была такая же худая, болезного вида жена Лизавета с претензией на интеллигентность. Как всякая женщина, она любила модно наряжаться и носила вычурные заграничные шляпки в любое время года. По характеру общительная, Лиза втайне страдала неизлечимым, жгучим недугом – завистью. Вполне возможно, что этим и объяснялась её худоба.
Их сын – карапуз, откормленный, весёлый краснощёкий крепыш, совсем не похожий на родителей, выглядел постарше моего Серёжи, и на правах старожила сразу захватил лидерство в затеях и играх. Большой озорник и выдумщик, не по годам развитый, он мне нравился своим неординарным мышлением. То тапочки к полу прибьёт, то солонку опорожнит в кастрюлю, то розетку забьёт спичками. Жук – короед какой-то с криминальным будущим.
Возвращаясь из командировок, я всегда привозил небольшие подарки сыну и его другу. Лизавета категорически возражала против этого, чем ставила меня в неловкое положение. У неё было правило: чужого не брать, своего не транжирить.
Делить молодым нечего, и до поры, до времени наши семьи уживались в мире и согласии.
Невезучие любят повторять: знал бы, где упасть, – соломки б подстелил. Я не причислял себя к неудачникам, но жизнь выставляла проблемы, которые при разумном подходе можно было предусмотреть. Зачем, спрашивается, тащить за рубеж всякую дребедень вместо того, чтобы запастись учебной литературой. Когда я вплотную приступил к выполнению контрольных работ, оказалось, что большинство поставленных вопросов зависли в воздухе. В библиотеках подходящего материала не нашлось, и я ломал голову, как протранскрибировать дурацкое задание. Как я понял, требовалось слова переложить на звуки с помощью слов? Но как? Выход оставался один – включить сигнал SOS и уповать на судьбу.
Студент, да ещё заочник, по натуре своей существо безмятежное, но если жареный петух клюнет в задницу, он проявляет такую творческую энергию, которой хватило бы выиграть новую мировую войну.
Я немедленно разослал письма о помощи по всем адресатам, которые успел записать на летней сессии, уповая на то, что возможности справиться с контрольными работами в местных условиях практически равны нулю. Ребята немедленно откликнулись, но только Лысенко прислал материал с готовыми работами совершенно другого варианта, чем был у меня. Кому нужны эти точности, пояснял он в сопроводительной записке, и какой уважающий себя профессор будет проверять, те ли задания исполнил студент. Его дело – оценить переданную на проверку макулатуру и поставить диагноз: «да» или «нет». Прокукарекал, а там – хоть не рассветай. «Так что, не сомневайся, брат. Я эти контрольные у ребят с параллельного курса взял. Что поделаешь, наука требует времени, а где его взять, когда кругом – одна работа», – писал Альберт.
Сроки отправки контрольных работ стали критическими, других альтернатив не было, и я, закрыв глаза, как перед первым прыжком с парашютом, и, замирая от страха перед разоблачением фальшивки, отправил их в университет.
Глава пятая
За неделю до начала Нового года во всём цивилизованном мире и примкнувшей к нему Польской Народной Республики начинались Рождественские торжества. Праздники были культовыми, и официально в Союзе ССР не отмечались, поэтому на дополнительные выходные рассчитывать не приходилось. Впрочем, у кадровых военных рабочий день не нормирован, и где бы ты ни находился, дома ли, на рыбалке или в отпуске, по приказу командира в кратчайший срок обязан явиться в часть. Отговорки типа «я не знал» не воспринимаются. Чтобы вообще изъять эту фразу из армейского лексикона, каждому предписывалось, выходя из дома, оставлять записку, где его можно найти. Так что по большому счёту я всегда находился под присмотром. Не припомню, однако, случая, чтобы сигнал тревоги поступал в новогоднюю ночь. Начальству тоже хотелось покоя.
Не знаю, кому как, а мне выбирать подарки для близких и неблизких – сущее мучение. То, что нравится тебе, – не всегда по карману, хотя во всём мире считается, что главное – не цена, а внимание. Может так оно и есть, но неизменно хочется подарить что-то экстравагантное, неординарное, вызывающее удивление.
Как бы там ни говорили, но идеальным на женщине смотрится костюм Евы. Так я думаю. Дяди тратят уйму времени, чтобы задрапировать свою пассию в дорогие наряды, но лишь только для того, чтобы снять их в интимной обстановке. И я давно заметил парадоксальную вещь: чем длиннее платье на предмете твоего обожания, тем легче оно снимается. Я не жадный, мужики, возьмите это себе на заметку.
В Колобжеге, в гарнизонном военном универмаге, где мне пришлось побывать накануне, я приобрёл для жены потрясающую вещь, – французский гарнитур нижнего белья и пеньюар. Прозрачные газовые трусики в затейливых кружевах и рюшечках и воздушный бюстгальтер не только не скрывали интимных прелестей супруги, они активно требовали освободить их от условного заключения. Гарнитур был серовато – голубеньким, идеально сочетался с цветом Светкиных глаз и дико возбуждал.
Серёже я от имени Деда Мороза подложил под разнаряженную ёлку детское духовое ружьё, пусть привыкает парень к профессии папаши.
Праздник, начатый в узком семейном кругу, через час объединил всех обитателей нашего дома. У Титовых детей не было, и мы славно устроились на их кухне. Пили за присутствующих, за родителей, за друзей и знакомых, пили за живых и мёртвых. Когда порядком нагрузились, кому-то в голову пришла бредовая мысль пойти в офицерский клуб на танцы. Почему бы и нет, если душа требует оттянуться по полной? Пей, гуляй, Вася, однова живём!
Клуб от выпитого спиртного еле стоял на ногах. Но благодаря присутствию начальника политотдела вёл себя достаточно пристойно. Слегка поддатые полковые трубачи лихо играли фокстроты и вальсы. Нарядные пары танцевали, и только заядлые билиардисты с увлечением гоняли шары по зелёному полю стола в насквозь прокуренной комнате.
Всё было бы хорошо, но ни с того, ни с чего ко мне пристал изрядно выпивший Вовка «Дерево»:
– Нет, ты скажи, почему с нас партия гребёт двойные налоги?
– Как это?
– Посуди сам: получку в валюте перечисляют в рубли, и мы платим в партийную кассу положенные три процента. И, кроме того, три процента высчитывают с валюты. Кому-то это надо, а? Ох, дурят нашего брата! Ох, дурят!
– Не мелочись, Вова, – посоветовал я.
– Да мне не жалко, – махнул он рукой. – Но где справедливость? Ты журналист, вот и объясни.