Под крылом земля - Страница 44

Свет луны, маячившей сквозь белесую дымку, мешался со светом фонарей. Улицы были пустынны. Только дворники уже мели припорошенные снегом тротуары, оставляя на асфальте мокрые разводья. На аэродроме около полковой каптерки я увидел Брякина.

— А я к вам, — сказал он. — Мы с пионервожатой вчера вас дожидались, да так и не дождались. По правилам, надо бы плясать вас заставить. Вот, получайте. — Брякин вынул из кармана письмо. — Извините за несвоевременную доставку.

Я взял конверт, забыв поблагодарить. Письмо было от Люси.

«Алексей! Не знаю, решилась бы я написать вам, если бы не уехала из города. Я многое поняла, Алеша, многому научилась. И это не дает мне морального права сказать вам «да».

Мне очень тяжело. Но буду бороться за себя. Переменила место работы. Так лучше и для меня и для других.

Целую вас крепко и никогда не забуду. Прощайте. Люся».

Октябрь. Город Энск.

Я читал и перечитывал письмо, Надеясь найти между строчками что-то, чего не увидел сразу. Почему ради любви ко мне, ради моего счастья, Люся отказывала мне в самом дорогом? Я любил сейчас Люсю сильнее прежнего и готов был сделать для нее все, кроме того, чтобы оставить ее. Неужели ничего нельзя вернуть, изменить?..

Мои мысли были перебиты бешено нарастающим свистом. С огромной, небывалой скоростью в небе пронесся самолет, напоминавший стрелу.

Реактивный!

Все, кто был на стоянках, бросились к посадочной полосе.

Самолет, сделав круг над городом, заходил на посадку. Вот он выпустил шасси, потом щитки, чтобы сбавить скорость. И все-таки она оставалась непривычно большой. Трудно было поверить, что на такой скорости можно благополучно приземлиться. А между тем самолет с размаху шаркнул колесами о землю, сразу проскочив часть полосы, потом вплотную прижался к ней и быстро побежал, повизгивая тормозами. Из специального гнезда под фюзеляжем выпал тормозной парашют. Его квадратный белый купол полоскался за хвостом самолета, создавая дополнительное сопротивление воздуха.

Все помчались встречать необычного гостя. Ведь никто еще из нас не видел вблизи реактивный самолет!

Я тоже побрел туда, но больше для того, чтобы не оставаться одному. Мне во что бы то ни стало надо было отвлечься, забыть на время о письме. Только тогда я мог рассчитывать, что выдержу экзамен.

На реактивном самолете прилетел инспектор по технике пилотирования. Коренастый, с крупным обветренным лицом, он выбрался из кабины на крыло, снял кожаную куртку и поправил примятые парашютными лямками генеральские погоны. Поздоровавшись со всеми, инспектор принял рапорт от дежурного по аэродрому и попросил провести его на командный пункт.

У самолета остался инженер, прилетевший вместе с генералом. Ох, и досталось ему в это утро! Вопросы от летчиков и механиков сыпались, не переставая:

— Как быстро можно запустить в полете остановившийся двигатель?

— Легко ли управлять самолетом в стратосфере?

— Сколько бомб можно прицепить?

— Имеются ли на самолете высотные спасательные скафандры?

— А радиолокаторный прицел? Инженер не успевал отвечать.

Среди окруживших самолет я увидел и тех, кто не должен был сегодня приходить на аэродром.

Летчики по очереди залезали в каплеобразную кабину, отмечая, что приборов на новом самолете меньше, заглядывали в сопло, в гондолы шасси, рассматривали окошенные назад и чуть прижатые к земле плоскости.

Неизвестно, сколько бы продолжались «смотрины» самолета и расспросы с пристрастием, если бы дежурный по аэродрому не известил о начале розыгрыша полетов.

— Товарищ лейтенант, самолет готов к вылету в зону, — бодро доложил механик.

Я тщательно осмотрел машину. Она была в исправности, чисто вымыта, свежая смазка на шарнирах блестела, как янтарь.

В кабине с правой стороны была вмонтирована лакированная коробка с экраном, как у телевизора. Под ним виднелось десять параллельных щелей, из которых выглядывало по нескольку шайб с цифирками. Это и был прибор инженера Одинцова.

Около самолета крутился Мокрушин. Он помог Брякину откатить в сторону баллон из-под сжатого воздуха, незаметно для механика осмотрел узлы крепления элеронов. Делал он это молча, стараясь никому не мешать.

— Посмотри, не образовалось ли ледяной корочки на штоках, — посоветовал он Брякину. — А то вдруг не уберутся шасси в полете. Концовые выключатели проверь.

— Знаю. Чтобы при уборке шасси в кабине выключились зеленые лампочки, — щегольнул своей эрудицией Брякин, подлезая под плоскость.

Когда зарядная трубка мелко задрожала под напором сжатого воздуха, я, поймав беспокойный взгляд Мокрушина, весело подмигнул ему. Мокрушин поспешно спрятал испачканные маслом руки в карманы куртки и отошел.

Я повернул рычаг крана запуска на первое деление, а спустя несколько секунд — на второе. Винт сделал пол-оборота, самолет вздрогнул, и мотор заработал. Я показал Мокрушину большой палец.

Перед выруливанием самолета на плоскость вскочил Одинцов. Придерживая рукой фуражку, заглянул в кабину, осмотрел приборы и пульты управления.

— Все помните? — стараясь перекричать рев мотора, спросил он.

Я кивнул головой. Он пожал мне локоть и соскользнул с плоскости. Фуражка его, подхваченная струей от винта, покатилась по заиндевелой земле. «Беспокоится! — Хороший он и товарищ, и командир».

Выруливаю на старт. Самолет мягко пружинит на неровностях. Видны вытянувшиеся в ряд автомашины: санитарка с красным крестом на крыше, стартер с опущенным хоботом, пузатые бензозаправщики, несколько легковушек. Шоферы отошли в сторонку — курят. Разворачиваюсь, и перед глазами другая картина. Командующий в длинной серо-голубой шинели, с полевым биноклем на шее стоит у высокого столика, изучает плановую таблицу полетов. Рядом стоят сопровождающие его офицеры штаба, кряжистый инспектор по технике пилотирования, тут же полковник Молотков и офицеры, разглядеть которых не успеваю — стартер взмахивает белым флажком.

Я не был честолюбив, и все же мне хотелось, чтобы наблюдавшие за моим полетом летчики говорили: убедительно работает. Простина по каллиграфии видно!

Так говорили о капитане Кобадзе, а я дал себе клятву научиться летать так, как он.

Нужную высоту набирал спиралью. Постепенно удалялся знакомый до последнего камешка аэродром. Блестели лакированные плоскости выстроенных рядами самолетов, пылала стеклянная крыша стартового КП, на мачте колыхался авиационный флаг. Если всмотреться, можно разглядеть темные фигурки людей. Там, конечно, и командующий. Но лучше об этом не думать. Главное — верить в удачу; как говорит замполит Семенихин — слиться с машиной.

На темном экране прибора Одинцова я видел серебристый самолетик. Он спиралил, в точности повторяя движения моей машины. Я со стороны наблюдал за своим полетом.

Вода в системе мотора перегрелась — самолетик немедленно предупредил меня об этом: он окрасился в зеленоватый цвет. А позднее, при перегреве масла, стал коричневым.

В зоне пилотирования я начал с мелких виражей. Накренившийся самолет описывал окружность за окружностью. Под ногами, словно в театре на движущейся сцене, медленно вращалась белая хатка с черепичной крышей, садик, колодец с журавлем. Виражи получились хорошо. Приободренный, я перешел к глубоким виражам. При выполнении их руль глубины оказывается в вертикальной плоскости и становится рулем поворота, а тот выполняет функции руля глубины. Забудешь об этом — пропал. Теперь крен самолета настолько большой, что я почти лежу на боку, земля, кажется, наползает на самолет. Но вот и это упражнение выполнено. Самолет не скользил, как и нужно было.

Ввод в пикирование получился резкий. Голова на секунду уперлась в фонарь. Земля летела на самолет, будто ядро. Когда до нее оставалось около четырехсот метров, я потянул на себя ручку управления — самолет перешел на подъем, и я сделал боевой разворот.