Под алыми небесами - Страница 20

– Простите. Я не смог его спасти, – пробормотал Пино.

– Это не твоя вина, Пино, – ровным голосом проговорил синьор Конте. – Видимо, партизаны, приходившие прошлым вечером… Но кто бы стал оставлять гранату там, где?.. – Он помотал головой. – Ты можешь позвать отца Ре? Отпеть моего Никко?

Хотя он был на ногах с середины ночи и проделал почти двадцать три километра по гористой местности, Пино решил бегом преодолеть расстояние до «Каса Альпина», словно скорость могла снять напряжение от жестокости, свидетелем которой он был. Но на полпути он вынужден был остановиться. Запах крови на его одежде, яркие воспоминания о хвастовстве Никко, который говорил, что катается на лыжах лучше Пино, огненная вспышка… Пино согнулся пополам, и его вырвало.

Он, рыдая, преодолел оставшийся путь до Мотты, когда на землю опустились сумерки.

Когда Пино добрался до «Каса Альпина», его лицо посерело, он был измотан. При виде Пино, вошедшего в столовую, отец Ре был потрясен.

– Я же тебе говорил переночевать… – начал было отец Ре, но потом увидел окровавленную одежду Пино и поднялся на ноги. – Что случилось? С тобой все в порядке?

– Нет, отец, – ответил Пино и, не скрывая слез, рассказал священнику о том, что произошло. – Зачем кому-то понадобилось это делать? Оставлять гранату?

– И представить себе не могу, – мрачно сказал отец Ре, беря свою куртку. – А наши друзья – что с ними?

Воспоминание о Луиджи, Рикардо и Марии, уходящих в лес, казалось, принадлежало уже далекому прошлому.

– Я передал их синьору Бергстрому.

Священник надел куртку, взял посох.

– Слава богу, хоть есть чему порадоваться.

Пино рассказал ему о четверых вооруженных людях, которых видел.

– А они тебя видели?

– Не думаю, – ответил Пино.

Отец Ре положил руку на плечо Пино:

– Ты хорошо поработал. Все сделал правильно.

Священник ушел. Пино сел на скамью за пустой стол, закрыл глаза, склонил голову; перед его мысленным взором появилось изуродованное тело Никко, мальчик с выбитыми глазами, потом мертвая девочка с оторванной рукой в вечер первой бомбардировки. Эти образы преследовали его, он никак не мог прогнать их. Они возникали снова и снова, и он наконец почувствовал, что сейчас сойдет с ума.

– Пино? – услышал он голос Миммо спустя какое-то время. – Ты цел?

Пино открыл глаза, увидел рядом сидящего на корточках брата.

– Я слышал, что умер маленький сын хозяина гостиницы. И может, еще два мальчика.

– Я видел все это, – сказал Пино, снова заплакав. – Я держал его на руках.

При виде слез брата Миммо потерял дар речи, но потом сказал:

– Идем, Пино. Давай помоешься – и спать. Ребята не должны видеть тебя таким. Они равняются на тебя.

Миммо помог ему подняться на ноги, провел по коридору в душевую. Пино разделся, а потом долго сидел под теплой водой, автоматически оттирая кровь Никко с рук и лица. Случившееся казалось невероятным. Но было реальностью.

На следующее утро отец Ре осторожно разбудил его около десяти. Несколько мгновений Пино не мог понять, где он. Потом вспомнил все; эмоции так захлестнули его, что перехватило дыхание.

– Как Конте?

Лицо священника помрачнело.

– Для любого родителя потеря ребенка – страшный удар в любых обстоятельствах. Но чтобы так…

– Он был такой забавный мальчуган, – с горечью в голосе сказал Пино. – Это несправедливо.

– Это трагедия, – сказал отец Ре. – Два других мальчика будут жить, но они уже никогда не будут такими, как прежде.

Они долго молчали.

– Что мы будем делать, отец?

– У нас есть вера, Пино. У нас есть вера, и мы продолжим делать то, что считаем правильным. В Мадезимо мне сказали, что у нас появятся еще два беженца сегодня к обеду. Я хочу, чтобы ты сегодня отдохнул. Мне нужно, чтобы ты ушел с ними утром.

В течение следующих недель такой ритм жизни стал привычным. Каждые несколько дней появлялись два, три, а иногда и четыре беженца и звонили в колокольчик «Каса Альпина». Пино уходил с ними задолго до рассвета, они поднимались по склону при свете луны и пользовались карбидной шахтерской лампой, только когда на небе висели тучи или луны не было. Пино, передав беженцев Бергстрому, отправлялся ночевать в пастушью хижину.

Это было довольно грубое сооружение с каменным фундаментом, заглубленным в склон, с крышей из дернины на опорах и дверью на кожаных петлях. В домике были соломенный матрас и печурка с дровами и топориком. Пино страдал от одиночества, проводя ночи в хижине перед печуркой. Он не раз пытался вызвать воспоминания об Анне, чтобы утешиться, но помнил только скрежет трамвая, который скрыл ее от него.

Потом его мысли приобретали абстрактный характер – о девушках, о любви. Он надеялся, что в его жизни будет и то и другое. Он думал о том, какая у него будет девушка, будут ли ей нравиться горы так, как ему, будут ли ей нравиться лыжи, и еще сотня вопросов приходила ему в голову, но ответов на них он не знал, и это сводило его с ума.

В начале ноября Пино вел в Швейцарию пилота Британских королевских ВВС, сбитого во время налета на Геную. Неделю спустя он помог другому пилоту добраться до Бергстрома. И почти каждый день в «Каса Альпина» прибывали евреи.

В темные дни декабря 1943 года беспокойство отца Ре выросло из-за увеличившегося числа немецких патрулей на дороге, ведущей к перевалу Шплюген.

– Они становятся подозрительными, – сказал он Пино. – Немцы нашли не очень много евреев. Нацисты знают, что им помогают бежать.

– Альберто Аскари говорит о разных зверствах, – сказал Пино. – Нацисты убивают священников, которые помогают евреям. Иногда они стаскивают их прямо с алтаря, на котором те служат мессу.

– Мы знаем об этом, – сказал священник. – Но мы не можем перестать любить наших соотечественников, даже если нам страшно. Если мы утратим любовь, мы утратим все. Нам нужно действовать умнее.

На следующий день отец Ре и священник из Камподольчино разработали оригинальный план. Они решили использовать наблюдателей, чтобы отслеживать нацистские патрули на дороге к перевалу Шплюген, а кроме того, придумали систему оповещения.

В часовне за «Каса Альпина» внутри колокольни имелась лестница. С нее через ставни мальчики могли видеть верхний этаж дома приходского священника в пятнадцати метрах ниже Камподольчино, а в особенности одно из окон. Если немцы патрулировали Шплюген, занавеси были опущены. Если же они были подняты в течение дня или вечером в окне горела лампа, то беженцев можно было безопасно вывозить на гору Мотта в телегах под кипами сена.

Когда стало ясно, что Пино не в состоянии выводить всех евреев, сбитых летчиков или политических беженцев, которые приходили в «Каса Альпина» в поисках пути к свободе, он начал тренировать других ребят постарше, включая и Миммо.

Сильных снегопадов не было до середины декабря 1943 года. Но потом наступили холода, и начались обильные и частые снегопады. Перистый порошкообразный снег скапливался в желобах и чашах верхней части Гропперы, что угрожало сходом лавин, а потому вскоре предпочтительный северный маршрут в Валь-ди-Леи и на перевал Эмет в Швейцарию стали недоступны.

Поскольку большинство беженцев никогда прежде не сталкивались с холодами и высокими снегами и не имели ни малейшего представления об альпинизме, отцу Ре пришлось идти на риск и отправлять Пино, Миммо и других проводников легким южным маршрутом через Пассо-Анджелога. Они стали брать с собой лыжи с камусами, чтобы облегчить обратный путь и быстрее возвращаться.

Братья уехали из «Каса Альпина» в третью неделю декабря – к родителям в Рапалло, чтобы отпраздновать Рождество и поговорить о том, кончится ли когда-нибудь война. Прежде Лелла рассчитывали, что союзники к этому времени освободят Италию. Но так называемая линия Густава, состоящая из огневых сооружений, танковых эскарпов и других укреплений, сдерживала наступление союзников от Монте-Кассино на западе до Адриатического моря на востоке.