Почтовые (СИ) - Страница 3

— Осторожно, двери закрываются. Следующая станция — Козья слобода.

Я открыла глаза и осмотрелась: потертые сиденья, серый салон. Лампы заливали лица пассажиров бледно-голубым светом, и казалось, будто в вагон набилась толпа хорошо разложившихся зомби. Я натянула капюшон поплотнее: восемь утра — час пик, все спешат на работу. И дремлют. Я тоже сплю утром в поезде: стоит мне только присесть, как глаза сами собой закрываются.

— Станция Козья Слобода… — поставленный голос диктора пробил пелену сна.

Послышался щелчок, потом странные звуки, как будто кого-то стошнило, хихиканье, а затем гадкий козлиный голос проблеял:

— Ку-ка-ре-ку! Почтовая служба, двери открываются!! На зарядку станови-ись!

Вздрогнув, я окончательно проснулась.

Это наваждение продолжалось неделю, ровно с того дня, как я заступила на должность стажера в Специальный отдел Почты России. Резкий вопль звучал каждый раз, когда возникала опасность, что я проеду свою станцию. Что только не орал мерзкий Козлиный: и простое короткое «Вставай», и «Проснись и пой», иногда даже читал матерные стихи или пел частушки. И конечно же, кроме меня, никто из пассажиров не выказывал удивления от криков и кривляния.

В первый раз я решила, что мне почудилось. Во второй возникло легкое беспокойство, все ли со мной в порядке. Сейчас же я была серьезно озабочена этими голосовыми не то галлюцинациями, не то повторяющимися сновидениями. Каждое утро, услышав Козлиного, я клялась себе, что запишусь к врачу, но к вечеру забывала, и так повторялось снова и снова. Обсудить проблему можно было бы со Светкой Моховой: мы дружили все пять лет учебы в университете, но сейчас она на месяц уехала к родителям в Набережные Челны.

— Нашла время, — разозлилась я на подругу.

«Светка, когда приедешь? — набрала ей сообщение в мессенджере. — Мне кажется, у меня крыша едет».

«Не кажется, а уже неделю как уехала, — немедленно отписалась подруга, — с такой-то работой».

Тяжело вздохнув, я сунула телефон в карман и стала пробираться к выходу, расталкивая недовольных сонных пассажиров. В полной тишине вагон остановился и я вывалилась наружу.

— Ну что за люди, — я с ворчанием пробилась сквозь стену студентов и служащих, поднялась на эскалаторе и распахнула тяжеленные двери метрополитена.

На улице было хорошо: прохладно и тепло одновременно, как это бывает ранней осенью. Середина сентября — самое лучшее время в Казани: трава еще зеленая, листва кое-где на деревьях пожелтела или покраснела и местами начала опадать. Я вдохнула полной грудью утренний, еще свежий запах города и направилась на работу.

Я опаздывала: третье почтовое отделение на улице Черноморской было открыто с восьми утра. Располагалось оно в здании старой пятиэтажки — маленькое и тесное, с неторопливыми работниками, недовольными, но покорными посетителями и бесконечными очередями.

«Господи, скукота какая!» — подумала я и вспомнила вчерашний разговор с братом. Он позвонил, как обычно, в четверг и спросил, нашла ли я работу. Узнав, куда устроилась, вздохнул:

— С ума сойти, стажером на Почту. Вот была у тебя нормальная работа, а теперь что? Даже не по специальности. И вообще, ну кто работает на Почте? Что там за работа? Сумки таскать?

В разговоре с братом я вовсю использовала свое суперумение — молчать. Спорить с ним бесполезно: Олег старше на семь лет и считает, что я еще совсем не разбираюсь в жизни. Хорошо, что он живет в Москве и не может контролировать каждый мой шаг.

Я ускорила шаг, пожала плечами и подумала: «Работа как работа. Сейчас у меня нет возможности перебирать. Не просить же на жизнь у родителей или брата. Нет, нет, только не это».

В легком раздражении я распахнула серую дверь отделения и была встречена возгласом Алсу Ибрагимовны:

— Муса Ахмедович! Еремеева твоя снова опоздала.

Алсу Ибрагимовна — оператор связи, женщина неплохая, но въедливая. Ко мне отнеслась с умеренным любопытством, за опоздания осуждала, зато разрешала брать молоко из холодильника и подкармливала печеньем.

Выглянул Муса, заметил меня, кивнул и никак не отреагировал на опоздание. Мне даже показалось, что он заговорщицки ухмыльнулся.

Первые недели стажировки проходили под руководством Гены — почтальона третьего класса. Обычно его длинная и тощая, похожая на жердь фигура уныло маячила то в зале, то на складе, но сегодня утром он куда-то запропастился. Нашла я его подсобке, которая служила кухней. Гена дремал над стаканом растворимого кофе, увидел меня, встрепенулся и кивнул на пакет с пряниками.

— Угощайся, сегодня кто-то из экспедиторов проставился за отпуск. Еще торт в холодильнике.

Основательно перекусив пряниками, мы с Геной принялись разбирать дела. Полдня прошли бестолково: разгребали склад, раскладывали посылки, заполняли бумаги, выставляли товары и ценники, пили чай.

«Вот чем занимается стажер на бессмысленной и бесполезной работе, — вздыхала я, — ничем. Ходит и перекладывает бумажки». Периодически я выглядывала в зал полюбоваться на безмолвную очередь и неторопливых работников почты.

В первый же день работы мне выдали складскую форму — комбинезон синего цвета и лазурную футболку.

«Здесь нет большого склада или сортировочного центра. Зачем же мне комбинезон? — думала я, заглядывая в огромную, как труба парохода, штанину. — Если только заблудиться в нем. Или поорать сюда от скуки. Интересно, ответит ли мне кто-то с того конца?».

К форме с еще большим интересом отнесся Гена. По его словам, сотрудникам Специального отдела форма не полагалась. И вообще про отдел ходили странные слухи, о чем Гена мне немедленно сообщил.

— А правда, что к вам берут только спортсменов? — спросил он меня однажды.

— Не знаю, я не спортсменка.

— Интересно. А мне Мария Альбертовна говорила, нужно нормативы сдавать… — озадаченно протянул Гена.

Еще у меня спрашивали: умею ли я вправлять вывихи подручными средствами и готовить на костре, знакома ли с верховой ездой, сколько вязанок хвороста могу поднять за один раз и какими языками владею. Больше всех удивили операторы связи с вопросом, знаю ли я заговоры от сглаза.

— Нет, — озадаченно ответила я, — а зачем работнику почты это знать?

— Специальные должны все знать, — уверенно заявили операторы и, наконец, потеряли ко мне интерес.

Дни тянулись медленно. Стажировка не радовала, я изнывала от скуки и с нетерпением ожидала, когда начнется обучение работе Специального отдела. Но пока этого не происходило.

— Вот на сегодня, — сказал Гена после очередного обеденного перерыва.

Пачка писем, реклам и бесплатных газет шлепнулась передо мной на стойку.

— Не слишком много.

— Не радуйся, под столом еще два баула.

Меня спасло появление Марии Альбертовны, заместителя Мусы Ахмедовича.

Я сидела за конторкой у операторов и сортировала письма. Работала неторопливо, как и все почтовые. Спешить-то куда? Тут дверь со склада распахнулась и в зал вышла Мария, или Мари, как ее за глаза называл Гена.

— Гена, — крикнула она на весь зал, — где тут моя стажерка? Пусть зайдет.

— Ты видела, чтобы она заходила? — удивился Гена. — Откуда она там оказалась?

— Может, зашла с пожарного входа? — неуверенно предположила я, с изумлением рассматривая невысокую хрупкую фигурку в потертых кожаных галифе и синем жилете со множеством кармашков.

Кабинет Мусы Ахмедовича был пуст, Мария устало опустилась на стул и сказала:

— Мусы сегодня не будет. Я Мария Альбертовна, второй человек в нашем отделе. Как дела? Сколько ты уже с Геной работаешь?

— Почти две недели, — ответила я.

— И как?

— Скучно, — я пожала плечами, решив, что терять нечего.

— Верю, — понимающе улыбнулась Мария.

— Скажите, долго мне еще там сидеть?

— Стажировка длится четыре недели, — пояснила Мария, — недельку еще там посидишь, и заберем к нам. Трех недель обычно хватает с лихвой.