Почему вы пишете смешно? - Страница 52

Эти фильмы по жанру — лирические комедии, их юмор — веселый и радостный юмор счастливых людей. Сатирического здесь немного. В «Музыкальной истории» оно сконцентрировано в образе Тараканова, неудачливого соперника Говоркова в любви. В фильме «Антон Иванович сердится» сатиричен тунеядец Керосинов. Обе фигуры гиперболичны и в какой-то степени сделаны в старой традиции Ильфа и Петрова.

С типами, подобными Тараканову, этому воплощению глупости, пошлости и самодовольства («Я, Клавдия Васильевна, ежедневно работаю над собой. От пяти до шести обедаю, а от шести до восьми работаю над собой. А потом я свободен и культурно развлекаюсь»), мы встречались не только в фельетонах Ильфа л Петрова, но еще в ранних рассказах Е. Петрова («Весельчак»). Уже тогда Петров ненавидел этих мрачноватых и тупых пошляков, самодовольно устраивающихся в жизни и начиненных отвратительно бессмысленными мещанскими изречениями, которые они считают остроумными.

В фельетонах Ильф и Петров выступали против этих возомнивших о себе дураков, занимающих посты, облеченных, так сказать, властью и причиняющих людям зло, хотя, может быть, не столько по злобности своей, сколько по отчаянной тупости и ограниченности. Тараканов и Керосинов тоже обрисованы так, что вызывают непримиримо отрицательное отношение к ним и авторов и зрителей. Тупость и пошлость Тараканова, мещанское представление его о красивом («Мои отсталые родители дали мне пошлое имя Федор. А я переменил его и теперь называюсь красивым заграничным именем — Альфред») вызывают отвращение. Но, следуя общему тону веселой комедии, сценаристы сделали эти образы безобидными, почти безвредными. У Тараканова, может быть, и хватит подлости, чтобы рассорить на время влюбленных, но серьезно испортить им жизнь он не может. В конце концов одиноким и осмеянным, даже жалким, остается именно он. И хотя Керосинов, этот наглый тунеядец, умеющий беззастенчиво врать и беззастенчиво жить на чужой счет, опаснее, но и здесь достаточно предложить ему сыграть Гайдна или задать ему вопрос из истории музыки, чтобы убедиться в полном невежестве «непризнанного гения», какого он разыгрывает[77].

В марте 1941 г. Е. Петров, в качестве корреспондента «Известий» на международной ярмарке в Лейпциге, побывал в фашистской Германии, но очерк об этой поездке был опубликован уже в дни войны. В июне 1941 г. с американским писателем Эрскином Колдуэллом Петров отправился в поездку по Советскому Союзу. День 22 июня застал его в Тбилиси.

С первых же дней войны Е. Петров стал корреспондентом Совинформбюро. Совинформбюро занималось распространением информации за границей. Телеграфные корреспонденции Е. Петрова шли в Америку. Хорошо знавший Америку, умевший говорить с рядовыми американцами, в годы войны он немало сделал, чтобы рассказать американским трудящимся правду о Советском Союзе, чтобы донести до них правду о героическом подвиге советского народа. Его фронтовые очерки появлялись в «Известиях», «Правде», «Огоньке», «Красной звезде».

Осенью 1941 г. это были очерки о защитниках Москвы. Евгений Петров бывал на передовой, ездил в освобожденные села, когда там еще дымились пепелища, разговаривал с пленными, стараясь понять, что движет этими, потерявшими человеческий облик людьми.

И. Эренбург рассказывал, как Е. Петров вернулся однажды контуженным из-под Малоярославца. Его тогда ударило воздушной волной, у него болела грудь, он едва держался на ногах. Он жаждал скорее добраться до гостиницы и залезть в горячую воду. Ему казалось, что это облегчит боль. Но в гостинице «Москва», где жил тогда Петров, в тот день не было света, не было воды, не работал лифт. С огромным трудом взобрался он по лестнице, едва дошел до комнаты, свалился и не мог даже никому сообщить, что ему плохо. У него не было сил позвонить и кого-нибудь к себе позвать. А как только Петров пришел в себя, первое, что он сделал, — взял машинку и начал писать статью для газеты.

Когда немцев отогнали от Москвы, Е. Петров отправился на Карельский фронт. Самые ожесточенные бои шли на юге — он стремился попасть на юг.

Е. Петров понимал, что война — трудное и долгое дело. Много ездивший, видевший, он правильно оценивал силу гитлеровской армии, отлично вооруженной и опьяненной легкими предшествующими успехами. Но он знал, что победа советского народа неизбежна. Он верил в победу, потому что в самые трудные дни был там, где делалось это самое трудное дело — военная победа, видел людей, делавших ее, и понимание рождающейся победы стремился передать читателям.

Горечь и боль за поруганную землю сочетались в фронтовых корреспонденциях Е. Петрова с нежным любовным отношением к нашим людям, чьи прекрасные героические черты раскрывались на полях сражений. «Птенчики» майора Зайцева, храбрая пулеметчица и дисциплинированный солдат Катя Новикова, капитан Ерошенко, проводящий свой корабль к Севастополю под тучей бомбардировщиков, командиры и комиссары, генералы и солдаты, защитники Москвы и Севастополя — все эти портреты, бегло намеченные в кратких фронтовых зарисовках, создавали обобщенный образ мужественного советского человека, с оружием в руках защищающего родину от врага.

Е. Петров наблюдал войну не только глазами патриота и гражданина, он наблюдал ее и глазами художника. От его острого взгляда не ускользал и быт войны, ее пейзажи, ее запахи и звуки, тот своеобразный отпечаток, какой накладывала она на лица людей. Он считал, что все это важно, все это элементы будущей великой эпопеи, которую напишет когда-нибудь новый Лев Толстой.

В лучших традициях русской классической литературы о войне написан очерк об одной из заполярных зенитных батарей. Не с тревоги, не с боевого сражения начинается очерк о героической батарее, а с тех напряженных минут затишья между двумя схватками, когда батарея настороже, но люди занимаются мирным делом: читают газету, чинят прохудившиеся рабочие брюки, мечтают о доме или играют с прижившимися на батарее животными. Изображение животных на батарее придает заполярным очеркам Петрова какую-то особую человечность и теплоту. А с мягким юмором обрисованное писателем поведение животных во время боя только подчеркивает и оттеняет спокойное, деловое мужество людей, которым посвящен очерк.

Последние страницы Евгения Петрова, исполненные сознания близящегося перелома в войне, были продиктованы событиями севастопольской обороны.

Евгений Петров на крейсере «Ташкент» 27 июня 1942 г. Справа — командир корабля В. Н. Ерошенко.

Он рвался в Севастополь с настойчивостью одержимого. Город был блокирован с воздуха и моря. Не было ни клочка земли, который не обстреливался бы или не бомбился. Туда ходили наши корабли, доставляя боеприпасы и вывозя раненых, но каждый из таких походов был героической операцией. Как раз в те дни, когда Е. Петров добился командировки в Краснодар, рассчитывая оттуда попасть в Севастополь, погибло несколько кораблей, прорывавших блокаду. Военное командование упорно отказывало Е. Петрову в поездке в Севастополь. Он побывал в Новороссийске. Видел корабли, прорвавшие блокаду. «Информация от уцелевших людей, полученная на палубе корабля, трубы и надстройки которого были продырявлены осколками, а стволы зениток покрыты обгоревшей краской, — эти живые и образные рассказы, которые отбили бы охоту у многих поглядеть своими глазами на „прорыв блокады“, еще больше укрепили желание Евгения Петровича во что бы то ни стало попасть в Севастополь», — рассказывает адмирал И. С. Исаков[78]. И он добился своего.

Крейсер «Ташкент», на котором находился Петров, вышел из Новороссийска 26 июня 1942 г. Он был тяжело нагружен боеприпасами, продовольствием для Севастополя, вез бойцов пополнения. Трасса «блокадопрорывателей» лежала перед немецкой авиацией, как на ладони. Крейсер, шедший впереди «Ташкента», был разбит. Среди обломков и пятен мазута держались на воде немногие уцелевшие люди, и фашистские летчики расстреливали их из пулеметов. «Ташкент» с боями прорвался к Севастополю. Вся огромная разгрузка и погрузка длилась два часа — летняя ночь коротка. Работали в полной темноте, но в бухту, где стоял корабль, все же попадали немецкие снаряды.