Почему? Вопрос, который остается всегда - Страница 13

В качестве доказательства Бог проявил солидарность с нами, продемонстрировав наибольшую близость из всех возможных: Божий Сын, Эммануил, присоединился к человеческому роду. Первым это слово использовал пророк Исаия посреди одной из гражданских войн Израиля. «Се, дева во чреве приимет и родит Сына, и нарекут имя Ему: Эммануил», — сказал он в своем предсказании, которое Матфей позже отнес к Иисусу. В других фрагментах Исаия изобразил ребенка, которого назовут «Чудный, Советник, Бог крепкий, Отец вечности, Князь мира», и который однажды восстановит справедливость на земле.

Вера Николаса Уолтерсторфа — выдающегося философа из Йельского университета — подверглась суровому испытанию, когда его 25-летний сын погиб в горах, занимаясь альпинизмом. В своей компактной и печальной книге «Плач по сыну», содержащей размышления о том времени, он приходит к заключению, что кое в чем мы нуждаемся даже больше, чем в ответе на вопрос «почему?» Нам необходимо подтверждение Божьего Присутствия в нашей скорби. И Уолтерсторф нашел это Присутствие в Том, Кто принял имя «Эммануил».

По какой-то причине Бог решил ответить на человеческие неприятности не взмахом волшебной палочки, заставляя зло и страдания исчезнуть, а приняв их лично. «И Слово стало плотью, и обитало с нами», — написал Иоанн во вступлении к своему Евангелию. Пред лицом страданий слов недостаточно. Мы нуждаемся в чем-то большем — в Слове, облекшимся в плоть, которое стало живым доказательством того, что Бог нас не покинул. Как выразился Дитрих Бонхёффер, «помочь может лишь страждущий Бог».

Юджин Петерсон в «The Message» переводит этот стих из Евангелия от Иоанна следующим образом: «Слово стало плотью и кровью и перебралось жить к нам по соседству». Куда же перебрался Иисус? Чтобы ответить на этот вопрос, сделаем краткий экскурс в историю. Великие империи одна за другой проходили маршем по территории Израиля, словно вытирая ноги о землю обетованную. После ассирийцев и вавилонян пришли персы, которых, в свою очередь, разбил Александр Македонский. После его смерти подчиненные ему территории делили между собой несколько преемников, из которых самым одиозным был Антиох IV Епифан, считавшийся у евреев олицетворением зла вплоть до появления Гитлера.

Разочарованный военными поражениями на других фронтах, Антиох пошел войной против иудейской религии. Он превратил Божий храм в место поклонения Зевсу и провозгласил себя богом во плоти. Антиох вынуждал мальчиков делать операции, восстанавливающие статус-кво обрезания, и забил плетьми до смерти пожилого священника за то, что тот отказался есть свинину. Одним из наиболее известных его злодеяний стало осквернение Святого Святых — жертвоприношение на алтаре свиньи, кровью которой затем измазали все святилище храма.

Действия Антиоха настолько возмутили иудеев, что они подняли вооруженное восстание под предводительством Маккавеев. Его завершение триумфом отмечает еврейский праздник Ханука. Впрочем, победа оказалась недолговечной. Вскоре в Палестину маршем вошли римские легионы, которые подавили мятеж и назначили Ирода «царем иудейским». После римского завоевания почти вся страна лежала в руинах. Ирод, которому было уже под семьдесят, часто болел, но вот до него дошли слухи о том, что в Вифлееме родился новый царь, и вскоре величественное пение ангельского хора: «Слава в вышних Богу, и на земле мир!» — потонуло в скорбных воплях семей убитых младенцев.

Вот куда перебрался Иисус: в мрачное место с безрадостным прошлым и пугающим будущим — это немногим отличалось от увиденного мною в Сараево. В I веке Израиль был побежденной, запуганной нацией. Однажды за один день оккупанты распяли восемьсот фарисеев. Правоверные иудеи отчаянно цеплялись за веру в «Эммануила», Бога, Который с нами, и заключалась она в том, что, вопреки всем внешним признакам, Бог делит с нами все беды.

Жизнь Самого Иисуса — это история добровольно принятых страданий, ибо Он тоже стал жертвой римлян. Через несколько десятилетий после смерти Иисуса римские легионы осадили Иерусалим. Это была долгая борьба, которая, как и блокада Сараево, продлилась четыре года. Наконец, римляне, пробив стены, ворвались в город и убили около миллиона его жителей. Один историк назвал это «величайшей резней в истории древнего мира». Предвидя такой исход, Иисус оплакивал судьбу города: «Иерусалим! Иерусалим! Избивающий пророков и камнями побивающий посланных к тебе! Сколько раз хотел Я собрать чад твоих, как птица птенцов своих под крылья, и вы не захотели». И опять Бог не воспользовался Своей властью, позволив истории идти своим чередом.

От Иисуса я узнал, что Бог на стороне страдальцев. Бог вошел в драму человеческой истории как один из ее персонажей — не демонстрируя Свое всемогущество, а максимально приблизившись к нам и став предельно незащищенным. В малом масштабе, на уровне личностных отношений Иисус столкнулся с теми же страданиями, которые присущи каждому из нас. И как Он реагировал на них? Избегая философских теорий и богословских уроков, Иисус протягивал руку исцеления и сострадания. Он прощал грехи, исцелял страждущих, изгонял зло и даже победил смерть. Недолгая жизнь Иисуса на земле даровала нам не только яркий, сверкающий ключ к будущему, но и стала наглядным примером того, как мы, Его последователи, должны относиться к страдальцам.

Меняют ли что-нибудь обещание о приходе Эммануила и тот образец для подражания, который нам оставил Иисус? Безусловно, они не отвечают на вопрос о причинах существования зла, как такового, и почему невинные люди страдают (как жертвы блокады Сараево), в то время как злодеи преуспевают. И все же, они помогают нам увидеть Бога не каким-то далеким существом, которого совершенно не касается происходящее с нами на земле, а Тем, Кто готов пережить все это лично. Ни в одной другой религии нет модели Бога, настолько глубоко и сострадательно отождествляющего Себя с человечеством.

Мы проходим через страдания не в одиночестве, а с Богом, Который рядом с нами. Две истории показывают, что вера в это действительно многое меняет — по крайней мере, для некоторых. В первой из них Генри Ноуэн рассказывает о своей поездке в Перу, во время которой его попросили провести церемонию погребения семнадцатилетнего парня. «Я сказал себе, что должен как-то утешить маму этого мальчика, — вспоминает Ноуэн. — Только представьте: убили ее семнадцатилетнего сына. Что это за мука, какая боль! Я немного нервничал, как бывает с каждым из нас, когда приходится вмешиваться в столь болезненную ситуацию».

Перед ним стояли мама покойного, два других ее сына, тетя, дядя и дедушка. Ноуэн размышлял над тем, что бы извлечь для такого момента из его обширного арсенала научных знаний и психологической подготовки. «Я лишь хочу сказать, как сильно вам сочувствую…» — начал он, запинаясь.

«Грасиас, падрэ, грасиас. Мучас грасиас», — то и дело повторяло семейство, пока он пытался подобрать правильные слова.

«Я только хочу сказать…» — опять начал Ноуэн, но его снова перебили: «Грасиас, падрэ, мучисимас грасиас». Каждый раз, пытаясь что-то сказать, он запинался, и эти люди благодарили его. Наконец, мама покойного подошла и сказала: «Отче, не надо так огорчаться! Разве вы не знаете, что Господь любит нас? Вот мои сыновья, а вот — мои тетя и дядя. Давайте вы пообедаете с нами. Пойдемте к нам в гости. Мы сможем выдержать боль от потери Тони, потому что с нами Бог».

Герой второй истории — Кристиан Уиман: поэт, который вырос в религиозной семье в Техасе, затем охладел к вере, преподавал в университетах, много путешествовал по миру и, наконец, остепенившись, стал редактором старейшего в Америке поэтического журнала «Poetry». Вскоре после того, как он женился, в возрасте 39 лет у него обнаружили редкую, неизлечимую форму рака крови, которая стала причиной его мучительной медицинской одиссеи и дала стимул для беспокойных попыток вновь обрести утерянную веру. Последнее Уиман описывает в своих замечательных размышлениях под названием «Моя яркая бездна»: