Почему нет рая на земле - Страница 1

Не трудитесь. Бесполезно.

До вас уже несколько тысяч лет взрослые люди, поумней и пообразованней, сколько ни пыхтели, найти вразумительного ответа не смогли.

А я знаю.

Не потому, что я такой умный. А совсем наоборот. Когда я учился в школе, меня не ставили в пример другим ученикам за большие знания, и родителям на школьных собраниях ничего утешительного не говорили. В армии я научился разбирать затвор винтовки, а вот собирать… Обычно у меня оставалась какая-нибудь лишняя деталь, и старшина отправлял меня на гауптвахту, чтоб я имел достаточно времени подумать, где этой детали место. И все же я знаю, почему нет рая на земле. Потому что нет больше на земле маленького мальчика по имени Берэлэ Мац. Берэлэ — это имя. Уменьшительно-ласкательное. Если б он вырос и стал взрослым, его бы звали Борис. А Мац — это фамилия. Короткая и очень редкая. Я, например, с тех пор больше не встречал людей с такой фамилией.

Потому что Берэлэ Мац не стал взрослым и не оставил потомства.

Он слишком рано ушел от нас. И потому на земле нет рая. Слушайте внимательно, что я вам расскажу, и вы согласитесь со мной.

Мне очень повезло в жизни. Вернее, не во всей жизни. А на первых ее порах. В раннем детстве. Потому что у меня был такой друг, как Берэлэ Мац, и лишь когда его не стало, а я вырос и стал лучше соображать, только тогда я понял, какое счастье быть в дружбе с таким удивительным и редким человеком.

Мы с ним оба родились в одном городе, на одной улице, и наши дома стояли друг против друга, так что мы могли переговариваться из окон, открыв форточки и, конечно, если рядом не было взрослых, потому что иначе мы оба могли схлопотать по подзатыльнику за то, что орем как недорезанные, и у соседей могут лопнуть барабанные перепонки.

Каждый любит город, в котором он родился. Есть у людей такая слабость. Как справедливо отмечает русская народная пословица: каждый кулик свое болото хвалит.

Поэтому я промолчу и дам только самые необходимые сведения об этом городе.

Он совсем небольшой, но на географической карте СССР отмечен маленьким кружочком. Точкой. Почти на самом западе огромнейшей страны, которую ни один реактивный самолет не может облететь без промежуточной посадки или дозаправки горючим в воздухе. Иначе он рухнет где-нибудь в сибирской тайге.

В учебнике истории России наш город упоминается неоднократно, и кое-где на его улицах вывешены мемориальные доски с такими именами, что дух захватывает при мысли, что ты ходишь по той же земле, по которой ступали эти люди.

Через город протекает река Березина, знаменитая не только тем, что на ее берегах родился я. Здесь когда-то французский император Наполеон разбил русского фельдмаршала Кутузова, а потом Кутузов — Наполеона. Здесь фашист Гитлер бил коммуниста Сталина, а потом Сталин — Гитлера.

На Березине всегда кого-то били. И поэтому ничего удивительного нет в том, что в городе была улица под названием Инвалидная. Теперь она переименована в честь Фридриха Энгельса — основателя научного марксизма, и можно подумать, что на этой улице родился не я, а Фридрих Энгельс.

Абсолютный идиотизм.

Если уж так чесались руки переименовать улицу, то почему было не назвать ее улицей Берэлэ Маца?

Которого больше нет среди нас. И потому на земле нет рая. Я знаю, почему улицу не назвали его именем.

Причина может быть только одна.

После революции евреи в России были в моде, и никто не стыдился еврейского имени. Слово «еврей» звучало почти равнозначно слову «революционер». Потому что почти все евреи были на стороне революции в гражданской войне, и многие отдали свои жизни за власть рабочих и крестьян. Я родился намного позже, но знал об этом не из книг, а читая на домах названия улиц и на памятниках героям гражданской войны тисненные золотом имена тех, кто спал вечным сном под мраморными обелисками, увенчанными красной звездой. Имена были в основном еврейскими.

А когда власть рабочих и крестьян утвердилась в России крепко, интерес к евреям пропал, еврейских имен стали стыдиться, а самих евреев по указанию вождя Советского Союза Иосифа Сталина стали обижать еще хуже, чем это делали до революции царские антисемиты.

В мире еще много загадочного.

Рядом с Инвалидной улицей была улица имени Гирша Леккерта — храбрейшего революционера, убитого врагами революции. Как-то в одну ночь со всех домов сняли синие эмалевые таблички с именем Леккерта и повесили другие, на которых улица именовалась Московской.

Почему Московской?

От нашего города до Москвы почти тысяча километров.

Тогда уж лучше бы назвали улицу Смоленской. До Смоленска от нас вдвое ближе.

Назвали первым именем, что на ум взбрело. Лишь бы убрать еврейское имя.

Еще хитрее поступили с памятником на могиле героев гражданской войны, который много лет стоял на центральной площади нашего города. На этом памятнике все четыре имени были еврейскими. Его не убрали. Это было бы уже совсем дикостью. Под предлогом ремонта накрыли обелиск парусиной от любопытных глаз, долго оттуда, из-под парусины, доносился стук молотков и долот, а когда парусину убрали, никаких имен на мраморных плитах уже не было.

Вместо них горели золотом слова: «Вечная слава героям».

А каким героям? Не вашего ума дело.

Простенько и со вкусом, как выражались в дни моего детства остряки на Инвалидной улице.

Много знать будете — скоро состаритесь.

Слово — серебро, молчание — золото.

Это русские народные поговорки.

И поэтому в России предпочитают молчать, чем задавать нелепые вопросы. А то ведь можно и в тюрьму сесть. Или еще хуже. Под конвоем поехать в Сибирь. Сибирь ведь тоже в России. Только за пять тысяч километров от нашего города:

Теперь, надеюсь, вам понятно, почему Инвалидной улице не присвоили имени Берэлэ Маца.

Но, хоть и под другим названием, эта улица была прекрасна. И не архитектурой, а людьми. На нашей улице жили богатыри. Один другого здоровее.

Ну, действительно, откуда у нас было взяться слабым? Один воздух нашей улицы мог цыпленка сделать жеребцом. На нашей улице, сколько я себя помню, всегда пахло сеном и укропом. Во всех дворах держали коров и лошадей, а укроп рос на огородах, и сам по себе, как дикий, вдоль заборов. Даже зимой этот запах не исчезал. Сено везли каждый день на санях, и его пахучими охапками был усеян снег не только на дороге, но и на тротуаре.

А укроп? Зимой открывали в погребах кадушки и бочки с солеными огурцами и помидорами, и укропу в них было, по крайней мере, половина. Так что запах стоял такой, что если на нашей улице появлялся свежий человек, скажем приезжий, так у него кружилась голова и в ногах появлялась слабость.

Большинство мужчин на нашей улице были балагулами. То есть ломовыми извозчиками. Мне кажется, я плохо объяснил, и вы не поймете.

Теперь уже балагул нет и в помине. Это вымершее племя. Ну, как, например, мамонты. И когда-нибудь, когда археологи будут раскапывать братские могилы, оставшиеся от второй мировой войны, где-нибудь на Волге, или на Днепре, или на реке Одер в Германии, и среди обычных человеческих костей найдут широченные позвоночники и как у бегемота берцовые кости, пусть они не придумывают латинских названий и вообще не занимаются догадками. Я им помогу. Это значит, они наткнулись на останки балагулы, жившего на нашей улице до войны.

Балагулы держали своих лошадей, и это были тоже особые кони. Здоровенные битюги, с мохнатыми толстыми ногами с бычьими шеями и такими широкими задами, что мы, дети, впятером сидели на одном заду. Но балагулы были не ковбои. Они на своих лошадях верхом не ездили. Они жалели своих битюгов. Эти кони везли грузовые платформы, на которые клали до пяти тонн. Как после такой работы сесть верхом на такого коня?