Почему? - Страница 1

Обед теперь готовился наспех. Мама всплёскивала руками, быстро хватала шумовку и, обжигая пальцы, подымала крышку. Из кастрюли валил пар. Тогда мама бросала шумовку и, уменьшив огонь, уныло размешивала суп. Татке это очень нравилось. Всё было похоже на то, что делал у себя в кабинете папа. Разница была небольшая. То, что там делалось, называлось опытами, и есть это было нельзя. Здесь же почти всегда всё приготовленное нужно было съедать. Вот и сейчас мама налила ей суп, поставила тарелку на стол, нарезала булку:

— Ешь, ты же просила!..

Татка знала, что мама рассердится, если она будет долго смотреть в тарелку и искать там чего-то в прозрачной жижице. Поэтому, быстро выловив разваренный лук, Татка начала нехотя есть.

Этот мамин «суп без ничего», как и соседская тупоносая собака, которую нельзя даже пальцем тронуть, одинаково возбуждали в Татке негодование. Даже назывались они похоже: один бульон, другой бульдог.

Вообще жить Татке с каждым днём становилось тяжелее. Всё ей было непонятно. А маме было не до неё. И когда утром, проснувшись, Татка говорила ей своё первое «почему», мама недовольно морщилась и небрежно принималась объяснять.

Говорила она путано, с перерывами, а глаза её усердно рассматривали угол шкафа или, остановившись на окне, застывали. И Татке вдруг начинало казаться, что мама чужая. Ей хотелось спросить: «Почему так?» Но она не спрашивала и только отчаянно теребила подол маминого платья. Мама вздрагивала, хотела припомнить, о чём же её спрашивала Татка, и тут же забывала. Она по привычке поправляла на Татке платье или бант и, найдя что-нибудь не в порядке, обязательно бранила Татку. Татке становилось обидно, и она вдруг начинала горько плакать. Мама хваталась за голову, кричала, что у неё больше нет сил справляться с этим ребёнком, и, стуча каблуками, уходила на кухню. Успокаиваясь, Татка слышала, как она там гремит кастрюлями. После этого Татка становилась скучной и неразговорчивой. Она терпела свои вопросы до детского сада, но воспитательница Людмила Ивановна не всё могла объяснить и часто вместо ответа звонко хлопала в ладоши и начинала весёлую игру, которая увлекала и Татку.

С папой всё было иначе. Правда, его приходилось долго ждать с работы, и Татка иногда забывала свои вопросы, но на те, что оставались в памяти, папа отвечал так, как будто он читал книжку-малышку. Особенно когда у папы хорошее настроение.

Но теперь даже папа отвечал ей неохотно. Он почему-то всегда сидел у себя в кабинете, а в столовой и кухне появлялся редко. С мамой он почти не разговаривал. Татке было жалко его. И тайком, про себя, Татка сердилась на маму за то, что она стала другой. Татка многого не могла понять: были комнаты как комнаты, а теперь, пожалуйста, столовая мамина, а кабинет папин. И Таткина кровать постоянно кочует от мамы к папе.

С игрушками Татка поступила так: она просто поделила их поровну и в каждой комнате устроила свой уголок. Однако не все игрушки поделились: самую большую куклу Марьюшку никак не поделить. Татке не хотелось обижать ни папу, ни маму, поэтому, найдя ножницы, она присела на корточки около Марьюшки и, успокоив куклу, что ничего страшного не будет, произвела операцию. И сама после этого чуть не заболела. Огорчение было большое. От бедной Марьюшки после этого осталась груда опилок, несколько лоскутков и краснощёкая фарфоровая голова с мигающими глазами.

Когда всё это увидела мама, Татка сразу поняла: «Теперь несдобровать!» Лицо мамы покрылось красными пятнами. Она склонилась над Марьюшкой, но повела себя необычно. Минуту назад Татка была уверена, что мама вот-вот схватит бархатный пояс, замахнётся на неё и сейчас же поставит Татку в угол. Но мама беспомощно гладила льняные косы куклы и приговаривала: —Что же ты натворила? Зачем?

От прикосновения маминых пальцев стеклянные глаза куклы взволнованно заморгали. Нет! нет! Уж лучше бы Татку выпороли! Она не выдержала и бросилась к матери:

—Мамочка-а? Я-а не наро-оо-шна!

— Скверная девочка! Мой подарок и так испортить!

— Не буду больше! Никогда не буду-у!

— Теперь уже не поправить!.. И мама вдруг прижала Татку к себе, и они обе заплакали.

В передней резко позвонили. Звонок повторился, и Таткина мама, утирая слёзы, пошла открывать.

Держа в руках чемоданы, в переднюю с шумом ввалился Михаил Степанович, мамин «друг детства». Когда он появился здесь впервые, Татка была ещё совсем маленькой и ей было трудно понять, что такое «друг детства». Сначала ей казалось странным, что большой неуклюжий Михаил Степанович мог быть таким маленьким, как ребята из детского сада. Татке объяснили, что мальчики тоже вырастут и, когда станут взрослыми, будут друзьями Таткиного детства. Татка обрадовалась: ведь если все ребята будут такие, как Михаил Степанович, то и они будут приносить ей коробки, с конфетами и много игрушек.

Но сейчас, увидев в руках Михаила Степановича чемоданы, Татка даже растерялась. Она твёрдо знала: все нелады в доме только из-за него.

— Ты плакала, Маша? Что-нибудь случилось? Михаил Степанович встревожанно протянул маме руку. Но Татка схватилась за мамины пальцы и не выпускала их.

— Ничего не случилось. Просто Татка…

— Опять напроказила?!

— Толстый, жирный, поезд пассажирный! запрыгала Татка.

— Это так-то ты меня встречаешь? Ведь я теперь буду у вас жить.

От изумления у Татки открылся рот.

— Что? Всамделе? Татка настороженно придвинулась к матери и ещё крепче взяла её за руку.

— Всамделе!

— Нет! Татка посмотрела на маму, но та виновато отвела глаза в сторону. Не хочу…

И Татка выпустила руку матери из своих рук.

Они сидели вдвоём в маминой комнате и о чём-то говорили. Татке очень хотелось послушать, но каждый раз, когда она входила, её выставляли за дверь. Наконец она ворвалась в комнату и, торжествуя, показала на развязавшийся бант. Затем приходила застегнуть резинки, потом у неё развязался шнурок ботинка.

Вскоре им это надоело, и Михаил Степанович раздражённо сказал:

— Татка, подожди со своими шнурками! Мы тебя позовём.

Татка обиделась.

— Я к маме пришла… Мне мама говорит «неряха», когда шнурки развязаны. Вы хотите, чтоб я была неряха? И Татка посмотрела на маму.

Но мама была строгая и сердитая.

— Полно болтать глупости. Иди играй! Мама не завязала шнурки, оттолкнула от себя Татку и сконфуженно посмотрела да Михаила Степановича.

— Она с каждым днём становится забавнее, пробормотал он.

Мама вдруг быстро поднялась и вышла. Михаил Степанович пожал плечами, вошёл в кабинет и стал ходить по нему. Татка исподлобья следила за каждым движением Михаила Степановича. И вдруг увидела в его руках колбу с розовой водой, на которую папа разрешал ей только смотреть. Тут её терпение лопнуло. Она отбросила в сторону плюшевого зайца и, схватила Михаила Степановича за руку:

— Отдай!

— Что с тобой?

— Отдай лучше! упрямо повторила Татка и, подпрыгнув, ухватила колбу. Колба выскользнула из рук, упала на пол и разбилась.

На шум прибежала мама. Но Татка даже не взглянула на неё. Она опустилась иа колени и начала бережно собирать стекло.

Не сказав ни слова, мама вышла из кабинета. Татка порезала палец, но заплакала совсем не от боли. В её маленькой голове никак не укладывалось: как это мама ничего не сказала Михаилу Степановичу, что он взял колбу, когда Татку за это наказывали!

Михаил Степанович стоял над Таткой и молчал. Когда он хотел поднять её с пола, Татка ухватилась за ножки стула и завизжала. Потом притихла. Она всмотрелась в расплывшуюся лужу и, увидев в ней лицо «друга детства», вскочила на ноги и с ожесточением стала её топтать, приговаривая:

— Вот тебе, вот тебе!

Михаил Степанович позвал маму и пожаловался на Татку. Но мама схватила её на руки и, заливая йодом Таткин палец, вскрикнула:

— Помолчи!

У Михаила Степановича заалели кончики ушей, и он тяжело опустился в кресло.