Поцелуй вампира (ЛП) - Страница 20

— А-а, спасибо за предупреждение.

— Всегда с радостью. Дженкин?

— В пещерах. С тех пор, как приехал, он укрылся в своей комнате, с головой уйдя в работу.

— Отлично, ему предстоит обнаружить, что можно сбежать от полной решимости девушки из рода Калланов, но спрятаться – нет.

Эфрика проигнорировала дружеский смех Кахала и направилась к выходу, чтобы припереть Дженкина к стенке в его убежище. Ярость несла ее вниз, в глубины Кембрана. Девушка замешкалась лишь на мгновение, когда ступив в большую пещеру, служившую Чистокровным главным залом, обратила на себя их взгляды. Старшая из них, красивая белокурая женщина по имени Агнесс, усмехнулась и указала на дверь в дальнем конце пещеры, окованную толстым слоем железа.

Дойдя до двери, Эфрика подняла, было, руку чтобы постучать, но затем передумала. Она не даст Дженкину шанс отослать ее прочь, заперев перед ней дверь. Эфрика отогнала от себя предательскую, лишающую решимости мысль о том, что он оставил ее, потому что не хочет и совсем не любит ее, и, что он там с другой женщиной. Потянувшись к дверной ручке, Эфрика услышала несколько одобрительных шепотков, донёсшихся из теней позади нее. Они придали ей сил, чтобы открыть дверь и, шагнув в комнату, хлопнуть ею позади себя. То, как Дженкин подпрыгнул от удивления, чуть ли не свалившись с каменной скамьи, на которой сидел, доставило ей краткий миг торжествующего удовлетворения.

От потрясения раскрыв рот, Дженкин уставился на Эфрику, чувствуя, как от восторга зачастил его пульс. Он не предполагал, что она последует за ним, даже лишь в силу её гордости. Своим появлением она обрадовала его неописуемо, но только пока он совершенно отчетливо не вспомнил причины, по которым ее покинул. Ничто не изменилось. Даже правда, которую он раскрыл о своем наследии, по сути дела, ничего не меняла.

— Значит, вот куда ты приехал, чтобы забиться и спрятаться! — сказала Эфрика, подходя ближе, чтобы посмотреть ему в лицо.

— Забиться? Я не забиваюсь! — Дженкин нахмурился, когда она закатила глаза и скрестила руки на груди. — Девочка, ты ведь слышала перешептывания: разговоры о дьяволе, колдовстве и демонах. Это влечет за собой опасность, которая может задеть всех, кто находится слишком близко ко мне. Да ещё и обостряет зрение тех, кому придёт в голову задуматься о моих друзьях. Ты не можешь рисковать этим.

— Слова, высказанные ревнивой шлюхой и двумя нищими свиньями, которые считают насилие ухаживанием!

— Не важно, кто говорит эти слова, важно, что они возбуждают страхи и суеверия. Когда разжигаются такие чувства, здравый смысл зачастую не смеет поднять головы, пока не будет сметён пепел с подножия столба с приговорённым к сожжению.

Пугающая картина, но это не значит, что она должна претвориться в явь, твердо сказала себе девушка.

— Ты никогда даже не пытался бороться с ложью.

— Как? Постоять под полуденным солнцем?

Эфрика не стала обращать внимания на эти слова.

— Во-первых, стоит начать с тех, кому не нравятся люди, распускающие сплетни. Немногие женщины при дворе питают нежные чувства к леди Элеонор. Да и у Лаклейна с Томасом тоже мало друзей. К тому же, некоторые женщины, конечно, помнят, какой ты живой и теплый. — Она осталась довольна, заметив испуганное смущение, отразившееся на его лице.

— Дальше: то, что сына так называемого дьявола, с его хорошо заметной рыжей шевелюрой, довольно часто наблюдали на прогулке вместе с его обожаемой невестой при ясном свете дня – тоже пошло на пользу. И уж конечно, толпа, которая видела, как распростёрся на полу Лаклейн, поверженный маленькой девушкой, легко убедилась, что он и Томас не что иное, как бесхребетные слабаки, которые с помощью лжи, несомненно, пытались скрыть свою трусость и позорное поражение от твоих рук.

— Ты сбила с ног Лаклейна?

Она кивнула.

— Его глумление досаждало мне.

Дженкин смотрел на нее с изумлением. Медленно, он слез со своего высокого сиденья и, сделав к ней пару шагов, остановился на расстоянии фута. Ещё чуть-чуть – и он коснется ее. Казалось, каждая его частичка жаждала снова почувствовать ее в своих руках. Однако это положило бы конец беседе, которой, как он подозревал, предстояло быть интригующей и кое-что прояснить.

— Так ты приехала сюда, чтобы сказать мне, что я не должен опасаться возвращения ко двору? — спросил он.

— Возможно, — ответила она. — Хотя я не пойму, с какой стати кому-то захотелось бы возвращаться в это отвратительное место.

— Эфрика, почему ты приехала?

— А почему ты уехал?

— Чтобы защитить тебя.

— О, неужели? А если я скажу тебе, что у меня проскочила мысль, что ты сбежал не только из-за слухов, – ты сбежал от меня, от нас, и от того, что происходило между нами?

— Может быть, в этом есть доля правды. — Он шагнул ещё ближе и быстрым движением положил палец на её губы, не давая ей ничего сказать. — Я не подхожу тебе, любовь моя. — Поведя рукой, он обратил ее взгляд на темную, без окон пещеру, в которой они находились. — Это место, где я живу. Даже, когда я выхожу на поверхность, то только в такие же тёмные места, как это. Ты – существо света, солнца. Я никогда не смогу присоединиться к тебе под ним.

— Это печально, но это не означает, что я не смогу выходить на солнце всякий раз, когда у меня появится на то настроение.

Его глаза вспыхнули слишком знакомым блеском, и когда он двинулся вперед, Эфрика отступила. Несмотря на то, как сильно ей хотелось вновь оказаться в его объятиях, она чувствовала, что сейчас разговор был более важен. Ей действительно казалось правдой то, что говорили ей Дэвид, ее кузен и свои собственные инстинкты – да, Дженкин любил ее, но она должна была услышать эти слова. И Эфрика чувствовала, что очень важно, чтобы Дженкин тоже услышал и понял, что ее былые страхи и сомнения развеялись.

— Мне гораздо больше лет, чем тебе, — сказал он, почти улыбаясь, глядя, как в ответ на каждый его шаг вперёд, она отступала, неизбежно приближаясь к его кровати.

— Правда, и меня, в самом деле, беспокоит, что ты почувствуешь, когда проснёшься однажды утром и заметишь, что я постарела, а ты – нет.

— Это не будет иметь значения.

 Ни слова любви или сладостной лести – и все же она поверила ему.

— Ну, по сравнению с прочими Посторонними мы, Калланы, более долговечны.

— Хорошо, тогда дни, отпущенные тебе до окончания жизни, так же станут и моими, во всех возможных смыслах.

Эфрика почувствовала, что ее ноги коснулись какого-то края, но была так поражена его словами, что даже не попыталась удержаться на ногах. Уже приземляясь, она обнаружила, что на пути её падения оказалась мягкая кровать. Приподнявшись на локтях, она увидела Дженкина, который навис над ней, опираясь на руки по обеим сторонам ее бедер. Эфрика почувствовала, как по её венам растёкся жар, который мог разжечь в ней только он, и поспешно заговорила:

— И я действительно хочу детей, но, если Господь решит, что у нас их не будет, я смогу это принять. У меня есть племянники и племянницы, чтобы любить и заботиться о них. — Эти слова ему необходимо было услышать, и она решительно настроилась похоронить эту тень, прежде чем сказать ему правду.

— Ты просишь, чтобы я женился на тебе, любовь моя? — он удерживал ее пристальный взгляд своим. — Ты действительно готова стать моей Парой?

— Да, Дженкин. Я люблю тебя. Я люблю тебя больше, чем солнце, больше, чем что-либо, — мягко ответила девушка.

Эфрика издала легкий удивленный вздох, когда он притянул ее к себе и поцеловал так, будто изголодался по ее вкусу. Спустя несколько мгновений она уже так же лихорадочно пыталась избавить его от одежды, как и он ее. Дженкин опустил ее на кровать с такой невообразимой нежностью, что это воспламенило ее еще сильнее, и она замурлыкала, с радостью и удовольствием приветствуя его в своих объятиях. Вскоре, от ощущения его плоти рядом с собой, теплоты его губ на коже, от прикосновений его рук Эфрику уже сотрясала дрожь желания. Он удерживал ее, балансируя на самой грани наслаждения до тех пор, пока она буквально не взмолилась об облегчении. Тогда, внезапно, Дженкин оказался там, глубоко внутри неё. Эфрика почувствовала себя разлетевшейся на кусочки. Начиная проваливаться в сладкую желанную пропасть, она ощутила острый укол боли в области шеи и ее оргазм усилился десятикратно.