Поцелуй вампира (ЛП) - Страница 13

Эфрика напряглась, завидев, что к ней приближается леди Элеонор. Они с Дженкином исполняли роль охранников друг друга всего лишь один день, но Эфрика была уверена, что женщина идёт поговорить с ней о нем. Вчера вечером девушка несколько раз перехватывала такой взгляд леди Элеонор, которым та наблюдала за ними с Дженкином, что её даже озноб пробирал. Дженкин не доверял этой женщине и не хотел быть с нею, но Эфрика не думала, что он видел в ней реальную угрозу.

— И где же ваш чемпион[2]? — спросила леди Элеонор, подойдя почти вплотную к Эфрике с холодной приветственной улыбкой на лице.

— Мой кто? — спросила Эфрика, настроенная не позволить этой женщине запугать ее.

— Дженкин, конечно. Я полагаю, он цепляется за вашу юбку, чтобы держать Лаклейна и Томаса на расстоянии.

— Как мой кинсман[3], он, естественно, хотел бы, что эти двое держались от меня подальше. Они создавали мне проблемы.

— Дженкин – ваш кинсман? Я понятия не имела, что МакНахтоны и Калланы находятся в родстве.

— Моя сестра замужем за лэрдом Дженкина, который приходится ему кузеном.

— Едва ли это делает его вашим кинсманом, — раздраженно бросила леди Элеонор, но тут же справилась с собой. — Вы и вправду можете быть такой наивной, да? Разве вы не слышали о репутации этого мужчины? Он ненасытен.

Снисходительный тон советчицы, который приняла Элеонор, заставил Эфрику стиснуть зубы.

— Вполне возможно, миледи, но не думаю, что Дженкину пришло бы в голову обесчестить сестру жены своего брата. — Взгляд, которым леди Элеонор уставилась на нее, заставил Эфрику почувствовать себя неуютно, казалось, светло-голубые глаза женщины пронизывают её душу насквозь. — Дженкин считает своим долгом защитить меня от дальнейших оскорблений.

— Вы рассматриваете желание молодых Лаклейна и Томаса сделать вас женой одному из них оскорблением?

— Их манера ухаживания не очень мне импонирует.

— Я думаю, что вы, скорее, предпочтете манеру ухаживания вашего кинсмана. Ах, но какая женщина не предпочла бы, а? Он из того типа мужчин, кто без труда заставляет женщину потерять всякое здравомыслие и осторожность. Многие из них пали жертвой его красоты и обаяния. Мне совсем не хочется увидеть такую молодую и невинную девушку, как вы, обманутой сладостной ложью, которую он произносит так складно. Как было со мной, — прибавила она со скорбным вздохом.

Если женщина решила дождаться сочувствия от Эфрики, то скорее рассыплется в прах на том месте, где стоит. Достаточно плохо, что лживая бестия разговаривала с ней, словно с неразумным ребенком. Но то, что леди Элеонор разыгрывала роль невинной, обольщенной, а затем брошенной бессердечным любовником, буквально приводило девушку в бешенство. Она что, действительно думает, что Эфрика настолько глупа, что поверит этому?

Эфрике пришлось признаться себе, что частично ее ярость была вызвана болью. Как личность леди Элеонор могла быть отвратительна аки смертный грех, однако внешне она была красива, очень даже красива. Смотреть на эту женщину и знать, что Дженкин держал ее в объятиях, целовал, ласкал, занимался с ней любовью, заставляло Эфрику страдать, будто от открытой кровоточащей раны в душе. В этот момент Эфрика не была уверена, кого сейчас ненавидит больше – Элеонор, за то, что та напомнила ей о распущенности Дженкина и обо всех его любовницах, или Дженкина – за то, что он так свободно расточал свою благосклонность.

Но сейчас было не время обнаруживать свои чувства, размышляла она. Женщина, стоявшая перед нею, хотела нащупать ее уязвимое место, и Эфрика поняла, что оно у нее есть. Ее сердце не слушалось ни одного из ее наставлений, не верило ни единой лжи, которую она сама себе напридумывала. Оно жило своей счастливой жизнью. Эфрика знала, что если она уже не любила Дженкина, то находится лишь в поцелуе от этого чувства.

— Мне жаль, если вы чувствуете, что с вами плохо обошлись, миледи, — промолвила Эфрика, про себя желая, чтобы женщина убралась отсюда, и желательно как можно дальше. Франция, к примеру, могла бы стать неплохим началом.

— Такие вещи случаются. Следует учиться на них. Да, и стараться передать этот опыт другим, попытаться уберечь от жестокого разочарования, которое могут причинить подобные мужчины. О, но, несмотря на мои муки, у меня есть некоторые оправдания. Если уж отступать от стези добродетели и здравого смысла, то невозможно желать лучшего любовника, чтобы сбиться с пути истинного. Столь неистового в своей страсти, столь опытного. Но я не должна говорить так откровенно с подобной невинностью.

Эфрика подозревала, что дай она леди Элеонор малейший повод, та не замедлит говорить еще более прямо, но она не собиралась дарить ей такой шанс. Самой последней вещью, которую ей хотелось бы услышать, были какие-либо интимные подробности этой интрижки. В своём собственном воображении девушка и так представляла себе гораздо больше, чем способна была вынести.   

— Да, наверное, вы не должны. — Судя по слегка расширившимся светло-голубым глазам леди Элеонор, Эфрике не удалось сдержать в голосе нотки всё возрастающей ярости.

— Но сейчас, дитя, вы не должны думать плохо о Дженкине. Он — всего лишь мужчина, а они всегда ищут удовольствие, где только могут. Такова их животная натура. Мне следовало быть более благоразумной. Как вдове, всего лишь несколькими годами старше вас, мне простительны некоторые прегрешения против здравого смысла. — Элеонор улыбнулась и покачала головой. — Признаюсь, очень приятные прегрешения. Мой покойный муж был намного старше меня, так что я понятия не имела, что страсть может быть такой чудесной, что мужчина может лишить женщину рассудка одним прикосновением руки или поцелуем.

Еще одно подобное откровение – и Эфрика опасалась, что ей придется уйти, не то она выцарапает столь восхваляемые глаза женщины. Ревность разрывала ей душу. Это было настоящим безумием. Несмотря на чувства, в которых она только что призналась себе, девушка все же считала, что Дженкин совершенно ей не подходит, так что она не имела права негодовать, обнаружив, что он ищет удовольствий где-то в другом месте. Особенно, если это удовольствие было получено даже до того, как она прибыла ко двору. Однако всё равно, этих здравых рассуждений было мало, чтобы ослабить боль, которую она испытывала.

— Странно, что он еще не пришел, чтобы стоять на страже подле вас, — проворковала леди Элеонор. — Надеюсь, он не болен и не травмирован?

Было что-то в интонации леди Элеонор, что заставило Эфрику почувствовать растущую тревогу, перекрывающую ее страдания и боль.

— Дженкин часто отсутствует на подобных мероприятиях.

— Да, но я все же полагала, что его потребность защитить вас положила конец его добровольному изгнанию.

— У него была работа.

— Конечно. Это, должно быть, то, к чему он нынче имеет склонность – его работа. А, вот и мой хороший друг, леди Беатрис. Я должна поговорить с ней. Было приятно побеседовать с вами, мисс Каллан.

Ага, столь же приятно, как если выдернуть зуб, подумала Эфрика, бормоча вежливые слова прощания. Но быстрый взгляд, которым она окинула лицо леди Беатрис, когда леди Элеонор приблизилась к ней, убедил Эфрику, что леди Беатрис отнюдь не считает рыжеволосую своим другом. Эфрика не удивилась бы, узнав, что бедная леди имеет неверного мужа или же, по крайней мере, думает, что он таков.

Эфрика посмотрела на вход в большой зал и нахмурилась. Слова леди Элеонор относительно отсутствия Дженкина встревожили ее. Рыжая лисица отлично знала, что Дженкин избегал многих придворных собраний, так же, как он избегал и ее. Тот оттенок обеспокоенности в её голосе был наигранным: в этом сомнений не было. Было ли это предупреждением или упоминание о возможной болезни или травме Дженкина предназначалось для того, чтобы заставить Эфрику делать то, что она и делает – терзаться беспокойством?