Поцелуй смерти [Litres] - Страница 13

– Я пропустил самое интересное?

– Перестрелку – да, атаку репортеров – еще нет.

– Могу вернуться наверх, – сказал он.

– Ты здесь старший по званию; тебе с ними и разговаривать.

– Твою мать, – сказал он.

В общем, точная характеристика ситуации.

Я вышла во двор и попала в хаос. Крики, повсюду свет, еще и прожектор с вертолета. Патрульный нагнулся над девочкой-вампиром, зажимая рукой рану на животе, пытаясь остановить кровь, спасти ее. Громко и совсем рядом ударил выстрел. Я обернулась, наставив пистолет – другой патрульный стрелял в лежащего на земле вампира, приканчивая его. Другой коп, с хвостом волос на затылке, орал на него:

– Прекрати! Прекрати!

– Мы их спасаем или убиваем? – спросил Смит.

Превосходный вопрос. По закону мы могли бы убить их всех. Я сослалась на Акт, что означает безбумажный ордер на ликвидацию. Вполне законно мы бы могли нанести coup de grace – пустить пулю каждому в сердце, в голову. Некоторые полисмены пытались зажать раны руками или куртками, другие наставили на упавших пистолеты. Скажи я слово, мы бы их всех ликвидировали, и несколько лет назад я бы это слово сказала и была бы абсолютно уверена в своей правоте. А сейчас… сейчас я сомневалась. Какие еще варианты дает мне закон? Какие возможности? Если у тебя значок, то иногда только это тебе и остается: обязанность следовать закону. Проблема тут в том, что иногда закон неясен, а другой раз бывает слишком ясен – то есть ясен, но несправедлив, неправилен. Когда-то я считала, что смысл закона – справедливость, но слишком долго я ношу значок и пистолет, чтобы не понимать: смысл закона – сам закон. Дело в том, что написан он был теми, кто не знает, как это – стоять ночью с пистолетом в руках над кровоточащими телами, и отвечать на вопрос: «Что делать будем?»

Блин!..

Зебровски подошел ко мне с телефоном в руках и тихо сказал:

– Там наверху ребята нервничают. Им перестрелять остальных или свести вниз? И еще: тут две «Скорых» ждут вне зоны стрельбы. Им сюда подъезжать спасать, кого могут, или мы работу закончим?

– Ты не хуже меня знаешь, какие варианты дает закон.

Не хотелось мне это озвучивать. Ну почему кто-нибудь другой не может?

– Ты хочешь, чтобы мы перестреляли тех, кто наверху, а «Скорые» отослали бы? – спросил он, внимательно глядя мне в лицо, будто меня не зная или просто желая понять, что я тут из себя строю. А может, то и другое сразу.

Я замотала головой.

– Нет, мать его. Нет, наверное.

– Наверное? – переспросил он.

Я снова покачала головой и зашагала к раненым.

– Пропусти «Скорые». Скажи копам наверху, пусть заверят вампиров, что мы их доставим в безопасное место, но ситуация слишком нестабильна, чтобы можно было гарантировать им безопасность. Скажи, чтобы сидели тихо: все выйдем живыми, если никто не вздумает сопротивляться.

Он пошел делать, что я сказала, а я подошла к раненым и показала личным примером, что мы сегодня будем делать. Как мы это будем делать – решится в ближайшие минуты.

– Как помогать раненой нежити? – Смит присел возле девочки-вампира. – Сердце должно биться?

– Не обязательно, – ответила я и присела рядом с ним. С тем же успехом можно начать отсюда.

– Так как понять тогда, то ли они мертвы, то ли… реанимабельны?

– Хороший вопрос.

– А хороший ответ у тебя есть? – тихо спросил он.

Я улыбнулась, но ответной улыбки не получила. Вздохнув, я частично убрала экстрасенсорные щиты. Я – некромант, первый за тысячу лет, которому позволили жить и развиться в полную силу. Вампиры веками убивали таких, как я, потому что легенда гласит, что по-настоящему сильный некромант управляет любой нежитью, не только зомби. Я не умею управлять вампирами как зомби, но власть над ними у меня есть… иногда, кое-какая.

Я посмотрела на «девушку» с короткими черными волосами и очень, очень бледной кожей. Единственная здесь готка или эмо; очень уж ненатуральный был у нее цвет волос. На вид лет четырнадцать, может быть, меньше. Возраст, когда почти все мы бунтуем. Я попыталась «увидеть» глубже физического облика. Мне удалось почувствовать их голод сегодня, может быть, получится и нечто другое? Я в свое время спасла парочку вампиров. Вот… искорка, как язык холодного пламени в середине тела, примерно на уровне, где кончается грудина. Энергия, которую я видела, затухала, как огонек свечи, готовая вот-вот умереть. Я «посмотрела» на другие тела, собралась, стараясь видеть. Были холодные, без проблеска энергии. Эти ушли, умерли окончательно, но у троих горел огонь – в них или над ними.

«Скорые» подъехали, санитары выбежали с носилками-каталками. Они заколебались, не зная, с кого начать. Я крикнула:

– Начинать вон с той, с краю группы, возле вас! Она самая тяжелая!

Они переглянулись, вроде как пожали плечами и стали цеплять вампиршу к плазме. Известно, что плазма или срочное переливание крови может «спасти» вампира и дать ему шанс вылечиться дальше самому. Это примерно и все, что известно о первой помощи вампиру. Вторую бригаду «Скорой» я направила к следующему вампиру с колеблющимся пламенем энергии. Осталось еще двое живых, но раненых. Все же капельница ставится не мгновенно.

Я коснулась холодной кожи девочки. Некормленые вампиры моложе ста лет на ощупь холодны, пока наша кровь их не оживит. Я повелела пламени гореть ровнее, ярче. Оно полыхнуло так, что я отпрянула, как от реального огня.

– Все нормально? – спросил Смит.

– Ага. Только подтащи сюда второго, чтобы я его тоже тронула.

– Объяснишь потом, зачем, – сказал он.

– Ладно.

Смит поверил мне на слово и пошел подтаскивать вампира. Кто-то ахнул, кто-то сдавленно вскрикнул. Я оглянулась – огонек затрепетал и чуть было не погас, стоило мне отвлечься. Вот черт!..

– Что там? – спросила я.

– Он в сознании, – ответил Смит. – Тут один испугался.

Он глянул на одного из патрульных, с которыми вместе нес тело. Его положили по другую сторону от меня, чтобы я могла одновременно касаться обоих вампиров.

Новый вампир заморгал, глядя на меня большими темными глазами. Короткие волосы были натурального черного цвета, вполне под стать чуть раскосым глазам. Я не очень хорошо определяю азиатские народы. Пожалуй, я бы сказала, что японец или китаец, но мог быть кореец – вряд ли это важно. Худощавый, примерно моего роста, казался поэтому слишком хрупким для мужчины. Как и все прочие в этой группе, с виду он был жертвой и уж точно не выглядел опасным. Это впечатление неопасности усиливалось пулевым отверстием в верхней части груди. Когда я протянула к нему руку, он сжался и постарался отодвинуться из последних сил.

– Давай помогу, – сказала я.

И на секунду отвлеклась от искры девушки. Пришлось добавить ей энергии, закрыв на секунду глаза, чтобы лучше видеть, как разгорается пламя. И огонек этого мужчины мне тоже стало видно лучше. Он горел ровнее, чем у нее, сам себя питая. Из всех вампиров этот, пожалуй, пострадал меньше всего.

– Уберись от меня, – сказал он.

Я открыла глаза – на лице у него был страх.

– Я тебя не трогаю, – ответила я, стараясь говорить ровным голосом, чтобы энергия девушки тоже горела ровно.

– Ты сама знаешь, что делаешь, – сказал он, и к страху примешалась теперь злость.

На самом-то деле я не очень знала, что делаю. Поддерживать это пламя-энергию мне приходилось только однажды, причем с вампиром, которого я хорошо знала, и работу с этой энергией сделала до того, как возникла экстремальная ситуация. Странно, что у меня получается так гладко работать с незнакомыми вампирами.

Стоило мне это подумать, как энергия девушки затрепетала. Парапсихические способности – они как магия. Не веришь – ни хрена не выйдет.

Отбросив сомнения, я продолжала держать огонек – помогать девушке его держать.

Второй вампир приподнялся на локтях, попытался отползти – и ахнул, свалился обратно на кирпичи, скривившись от боли. Вдруг ему стало намного хуже.