Побег на войну - Страница 36

В южное направление я не верил – смотрел карты в штабе в Киеве. Опять погонят дивизии вперед без подготовки и получат удары во фланги – нате вам и Харьков, и Мясной Бор! Нет, не допущу! Надо лететь в Москву. Срочно. Сталин ко мне прислушается. Попробую ему объяснить, что в маневренной войне мы еще немцам не ровня. Не получится Сталину, так есть Кирпонос, ему точно продолблю. Хоть зернышко сомнения посеять, и то хлеб.

Вторая новость прямо отвечала моему невысказанному желанию. К нам направляют из Москвы самолет. Летит лично Старинов, Центр требует обеспечить площадку для посадки, костры.

– Будем прощаться скоро, – грустно вздохнул Яков. – Меня точно заберут отсюда.

Ожидаемо. Так же как и то, что комиссаром объединенного отряда Москва назначила Сабурова. Он, собственно, и до начала войны служил по политической линии. Так что, как говорится, и карты в руки…

Сам наш отряд объединили с подразделениями Сабурова, и теперь у нас снова ровно те самые две пехотные роты, что я создал в Новгороде-Северском. Майор с Александром Николаевичем – на роты, хозвзвод оставили за старшиной Закуской, саперами по-прежнему руководил Ильяз, а разведчиками – Быков и Махно.

Единственное нововведение – в одной из хат на отшибе Красной Слободы появился завод по выплавке тола. На него поставили зама Сабурова – Ревву.

– Взрывчатки нет, – развел руками Базанов. – На мост истратили последнее, теперь даже не знаем, что делать. Бойцы Реввы ищут снаряды, чтобы плавить тол, но дела пока идут плохо.

– Москва обещала со Стариновым передать несколько ящиков… – Сабуров открыл планшетку, достал пачку документов. – И вот что кроме этого. Принято решение собрать партизанскую конференцию в столице. Будут Ковпак, Федоров, еще ряд товарищей из Белоруссии и Украины. От нас просят Соловьева. – Сабуров понимающе улыбнулся.

– До конференции еще много чего сделать надо. – Я попытался повернуться, опять сморщился от боли.

– Везучий ты, Петр Николаевич, – сказал Базанов. – Не иначе в рубашке родился. Пуля по касательной шла и в пуговицу ударила. Вот, держи, память будет. – Он полез в карман, достал расплющенную блямбу. – Если бы не она, кто знает, что было бы.

Я повертел пуговицу в руке. Да уж, всякое на войне случается. Надо спрятать подальше и жене не показывать.

– Аня, что с тобой? На тебе лица нет…

Радистка и правда выглядела грустно. Заплаканные глаза, опухшее лицо.

– Сегодня хоронили хороших ребят… И нехороших тоже. Никитин покончил с собой.

– Как?!

– Очень просто. Сунул ствол пистолета в рот – и все.

Я вскочил с кровати. Меня немного повело, но штаны я схватить сумел. Только вот надеть их помешала Анна.

– Тебе нельзя!

– Можно!

– Его уже закопали.

– Базанов мне ни слова не сказал!

– Он утром застрелился…

Я сел на кровать, кинул штаны на пол. Накомандовал…

– Говори. Ты же наверняка знаешь, что случилось! – Я схватил радистку за руку.

– Его травили. Как пришли в Красную Слободу, – Анна тяжело вздохнула, – тут все партизаны, такие из себя боевые, в кубанках с красными звездами… Пацаны! Пару раз стрельнули в немца и вообразили себя героями.

– А остальных? Кашин, новгородских трое, как их там? Гнатюк, Король, третий кто?

– Терещенко. Этих, как ни странно, не трогали. Может, еще и из-за этого Афанасий…

– Аня, о таких вещах надо сразу докладывать. Это не донос, а необходимость. Не обратили внимания, бойца потеряли…

Мы помолчали.

– Тебе радиограмма.

Аня подала листок бумаги, на котором было всего несколько предложений. Жена сообщала, как она меня любит, ждет… А из головы не выходило самоубийство Афанасия. Пытался сосредоточиться на послании Веры, вчитывался, но все бесполезно.

– Кто?

– Что кто?

– Кто конкретно занимался травлей?!

– Я стучать не буду!

– Все равно узнаю!

– Вот и выясняй.

На «бравых партизан» я натравил Сабурова. Вместе с Яковом. Те сразу провели политсобрания рот, подключили комсомол. Но толку от этого было мало. Один сказал, другой поддакнул, третий неудачно пошутил. Второго «полицая», Кашина, оказывается, тоже травили, но он больше ошивался на конюшне – вместе с Елисеем из ездовых. Ему досталось меньше.

Опять погнали народ в наряды, усилили занятия по саперному делу, минированию. Стрелковую подготовку тоже никто не отменял. Патронов было мало, зато разного оружия – от немецких и советских винтовок до пулеметов – полно. Сборка, разборка, взаимозаменяемость номеров пулеметных команд. Даже миномет, что нашелся в «ганомаге», заставил изучать.

Вот если бы эти бравые молодцы с красными лентами так же хорошо оружие осваивали, как языками трепали, цены бы им не было. А так… Ладно, выбирать не из кого, будем воевать с этими.

А там подоспел Новый год. А вместе с ним и долгожданный самолет. Ждали мы его? Да не то что ждали – для нас он был всем! Во-первых, это какие-то неотложные для существования отряда вещи. И боеприпасы, и для медицины тоже. Даже обмундирование. Не хватало буквально всего.

Половина бойцов была одета в дикую смесь из гражданской одежды и военной формы, причем не обязательно советской. Зато особым шиком было прицепить на головной убор красную ленту. Желательно на кубанку. Это сразу заносило владельца в ряды самых заслуженных партизан.

Если не было кубанки, цепляли на что придется. Замечательно смотрелись эти знаки на немецких подшлемниках. Впрочем, у таких модников всегда был больший шанс попасть в рабство к Закуске. У старшины работа находилась для всех. Думаю, он без особых раздумий и полк озадачил бы, дай ему такую возможность.

На праздник наши постарались. Женская часть коллектива при участии добровольных помощников, готовых оказать им любое содействие, нарядили отдельно стоящую елку. В ход пошли все блестящие и цветные предметы, до которых дотянулись их неразборчивые лапки. Даже звезду какой-то жестянщик-любитель сварганил. Кривовато слегка, но на это мало кто обращал внимание. Людям хотелось праздника, и они его получили.

Все, кто хоть как-то мог передвигаться, собрались у елки в три часа дня. Во-первых, было еще светло. А во-вторых, не было темно. А зажигать фонарики и прочие бенгальские огни я бы не разрешил, даже имейся они у нас.

Дедом Морозом стал, конечно же, Паничев. Дороднее его в нашем отряде никого не было. Поэтому роль досталась ему. Снегурочкой назначили Параску. Коса у нее была своя, так что даже особо наряжать не пришлось. Вот с бородой для Деда Мороза чуть было не пролетели, вату «на детские забавы» главврач долго давать не хотел, в итоге согласился, чуть не под расписку потребовав вернуть перевязочный материал без потерь. Это мне потом Яков рассказал. Хотя я, если честно, доктора поддерживал: у него и этой ваты, выглядящей так, будто ее надергали из старых матрацев, было совсем чуток.

Началось празднование с того, что к людям вышел Сабуров. Его-то все знали, так что народ притих в ожидании, что начальство скажет. Но Александр Николаевич долго рассказывать о международном положении не стал, а только позвал Деда Мороза со Снегурочкой. Единственным отличием от обычной одежды была обтянутая красной материей шапка и окладистая ватная борода. Впрочем, никого это не волновало, все дружно зааплодировали. Паничев вместо новогоднего поздравления достал листик, на котором была записана вчерашняя сводка Совинформбюро, и начал зачитывать сообщения о геройских подвигах на фронте и в тылу, да сколько километров нашей территории удалось отвоевать у фашистов.

Торжественность момента сбил ветер, сорвавший дед-морозову бороду и потащивший ее по сугробам. Охнув, за ней бросилась Параска, боявшаяся доктора Иосифа Эмильевича до мокрых штанов. Драгоценный перевязочный материал, будто насмехаясь над ней, подпускал санитарку на расстояние шага, а потом ветер снова поднимал злосчастную бороду вверх и тащил ее по снегу. Так бы Параска и бегала, если бы на помощь не пришел восьмилетний партизан Васька, совершивший глубокий фланговый охват беглянки и прижавший предмет снегуркиного интереса к земле.