Побег на Альфу Центавра (сборник) - Страница 11

– Можно нам поговорить с поваром, который готовил чай для господина Элиота и с официантом, который обслуживал его столик?

– С поваром вы можете поговорить прямо сейчас, а Стив, официант, придет минут через двадцать.

– Хорошо, пригласите, пожалуйста, господина Довуа, и где бы нам расположиться, чтобы никому не мешать?

– Пройдите ко мне в кабинет, – Харрис показал рукой на дверь, которую мы заметили в коридорчике, ведущем в кухню, – а Марселя я сейчас позову.

Марсель Довуа представлял собою весьма красочное зрелище, словно повар, сошедший с рекламной открытки. Высокий круглолицый, белый колпак неизвестно как держался на темных курчавых волосах. Щеки его покрывал яркий румянец, но это, видимо, потому, что он только что отошел от раскаленной плиты.

– Да, я все рассказал уже, что мне еще добавить? – несколько нервно спросил он.

– Мы не задержим вас, – мягко сказал комиссар, – всего один вопрос: вы не заметили, кто взял поднос с чаем для господина Элиота.

– Нет, я в это время был у духовки, а оттуда стол, на котором стоял поднос, не видно.

– Вы не заметили ничего странного в этот вечер? Даже если это какая-нибудь незначительная мелочь…

– Да, мне, собственно, некогда что-то замечать, во всяком случае, сейчас мне не кажется, что было что-то не так…

– Хорошо, спасибо вам, Марсель, вы можете идти.

Стива Маркуса нам почти не пришлось ждать. Не думала, что с такой фигурой и столь небольшим ростом можно работать официантом, как он справляется? Если бы нужно было описать его одним словом, то это было бы слово «круглый». Круглая почти лысая голова, круглый живот, даже кисти его рук казались круглыми. Не знаю, какое нужно воображение, чтобы представить себе этого человечка, снующим в переполненном зале ресторана с тяжелым заставленным тарелками подносом, разве что, он носит подносы на голове. Но, тем не менее, как выяснилось, в этой должности он служил уже семь лет и вполне справлялся.

Маркус повторил все, что нам было уже известно, причем сделал это явно охотно и с вдохновением, после чего мы задали вопрос, который на этот момент считали главным.

– Скажите, Стив, – прервал Эрик Катлер его чуть ли ни на полуслове, – кто вам сказал, что на столе, за которым ужинал господин Элиот, нужно сменить салфетки?

– Постойте, – задумался Маркус, – я принес кофе, и направился на кухню, а вдогонку кто-то из тех, кто сидел за столиком, крикнул, что все салфетки грязные.

– Вы уверены, что крикнул человек, сидящий именно за этим столиком? – спросил комиссар.

– Ну, на сто процентов я не поручусь, но если бы я ошибся, то это сразу бы выяснилось…

– А салфетки действительно были грязные?

– Конечно, нет, но такие придирки бывают довольно часто, мы не вникаем, клиент всегда прав. Заменяем, и все.

Картина преступления постепенно прояснилась, но проделать все это, не привлекая к себе внимания, мог лишь тот, кто работал в ресторане и был одет, соответственно, как официант. А в зале были и те молодые люди, которые подрабатывали здесь временно.

– Господин Маркус, – вмешалась я в разговор, – как вы думаете, вас удивило бы, если бы среди работающих в зале официантов и их помощников, появился лишний человек?

– Знаете, в той суматохе, которая царит во время ужина, вряд ли.

Да, это был, видимо ловкий парень, не думаю, что нам так уж легко будет его поймать. Комиссар поручил одному из инспекторов сделать фотографии всех, кто работал в ресторане. Пока инспектор, Пит Рассел, выполнял это задание, мы решили съездить в больницу, для того чтобы там, на месте, узнать как дела у Элиота и поговорить с Бертой.

В больнице нас ждала неплохая новость. Барри Элиот открыл глаза, он был еще слаб, но вполне мог говорить, врач разрешил комиссару навестить его, но предупредил, что разговор может продолжаться не более четверти часа. Поскольку войти к Элиоту разрешили только комиссару, я решила пока поговорить со своей клиенткой. Берта, казалось, даже обрадовалась моему приходу. Впрочем, ее радость, возможно, относилась вовсе не ко мне.

Я рассказала ей все, что нам удалось выяснить.

– Возможно, вы что-то можете добавить? – спросила я.

– Не знаю даже… Все это так странно. Кому понадобилось все это затевать? Да, и зачем?

– Когда вы встречались в последний раз с вашим отцом, понятно, я имею в виду до этого события?

– Я приходила к нему поговорить, это было примерно за неделю до… И, кстати, это было еще до выходки Поля.

– О чем вы говорили? Или это тайна?

– Теперь уже не тайна. Я тогда думала о разводе и о том, чем буду заниматься, когда получу свободу. Я хотела посоветоваться с отцом. У меня было несколько соображений.

– Какого плана?

– Знаете, я ведь училась, не такая уж я дура, просто, видимо, должно прийти время…

– Я вас понимаю, так о чем все же был разговор?

– Я хотела, чтобы он поговорил со своими бывшими партнерами по бизнесу, мне хотелось попробовать реализовать кое-какие свои идеи, – она явно смутилась, и щеки ее порозовели, – ну, почему я не могу воспользоваться тем, что мой отец работал в этой фирме? Мне ведь не семнадцать лет. Я кое-что понимаю и в жизни, и в бизнесе. Образование у меня вполне приличное. Я ведь не просила бы даже должность с зарплатой. Мне хотелось попробовать себя в деле!

– Где вы говорили с отцом? В министерстве? Или в его доме?

– Сначала в министерстве, а потом мы вместе поехали домой. К нему домой, разумеется.

– Ваш разговор в министерстве мог кто-нибудь слышать?

– В кабинете мы были вдвоем, но это ведь не секретные переговоры, кому это могло быть интересно? Могла, например, слышать наш разговор Джоли, это секретарша отца.

– Вы хорошо ее знаете? Я имею в виду, знаете ли вы о ней что-то, кроме того, что она секретарша вашего отца?

– Немного, иногда мы болтаем, когда мне приходится подождать отца в приемной. Я знаю, что она живет с матерью, что у них собственный коттедж в Сент-Стоуне, что она любит сладости и ужасно страдает из-за необходимости соблюдать диету, что у нее есть молодой человек, который живет в Тотридже, но часто бывает в Сент-Ривере по служебным делам, и тогда они обязательно вместе обедают.

– А она не говорила, где работает этот молодой человек?

– Нет, хотя, возможно, я просто не запомнила.

– Вы уже знаете, зачем ваш отец приехал сюда? – переключила я разговор на тему, более близкую к тому ради чего я сама оказалась в Тотридже.

– Да, как раз обо мне он и хотел поговорить, но место выбрано как-то… В общем, обо всем этом вполне можно было бы поговорить и в Сент-Ривере. Отец сказал, что потом мне все объяснит. Ему действительно еще трудно подолгу говорить. Он быстро устает.

– Скажите, а вы не могли бы организовать для меня возможность поговорить с теми, кто живет в доме вашего отца?

– Это очень просто, я позвоню маме, и она все устроит. Позвонить?

– Да, я могла бы приехать туда уже завтра. Думаю, что сегодня мы здесь все закончим.

– Хорошо, сейчас позвоню.

Если бы меня в тот момент спросили, что руководит моими действиями, о чем это я вдруг догадалась, я вряд ли смогла бы дать достаточно внятный ответ. Было ощущение, что сейчас я получила какую-то очень важную информацию, что ее нужно додумать и дополнить фактами, но не более того. Кроме того, мелькнула мысль о том, что факты, которые мы получили в отеле, ничем существенным пока не дополнятся. И еще, мне было очень жаль, что я не могу сейчас поговорить с Барри Элиотом. Но тот вопрос, который меня особенно волновал, в конце концов, может задать своему отцу и Берта.

– Берта, вы ведь будете говорить еще с отцом, не правда ли?

– Да, и надеюсь не один раз, ему уже становится лучше, и доктор говорит, что это улучшение носит вполне стабильный характер.

– Спросите его, пожалуйста, кто предложил провести встречу здесь, и почему?

– Вы считаете это важным? – спросила Берта, и в голосе ее прозвучало удивление.