Побег из жизни - Страница 37

В этом здании всегда отдают предпочтение любой неприглядной правде перед самой искусной ложью.

Гузенко задумался: «Откуда этот майор знает, что Николаев задержался у меня до ночи и что я провожал его к полынье? Он что-то знает еще, иначе не сделал бы паузу, перелистывая образцы портретов. И папка с образцами у майора оказалась. Недоглядел в темноте. Не до того было. А сейчас петлять да лгать — только в дебри лезть. Да и незачем. Вот поверят ли правде? Поверят ли, что не причастен я к этому приемщику, что сам себе простить не смог прошлого, уже прощенного ими. Поверят или не поверят, а все, как было, расскажу». Вот о чем рассказал он Андрееву.

Во дворе у соседей залаяла собака. Гузенко по случаю отъезда жены сам разогревавший на керосинке ужин, отставил кастрюлю и собирался выглянуть во двор. Но незапертая дверь тихо отворилась, и в комнату вошел человек с голубой папкой в руках. Видно, он здорово озяб. Меховая шапка-ушанка была низко надвинута на лоб и опущена на уши, лицо прикрыто шерстяным шарфом. Вошедший поздоровался, сдвинул шарф и сказал неожиданно веселым голосом:

— Портретик не желаете заказать? Свой, жены, сына, — быстро зачастил он и, сняв кожаные перчатки, раскрыл папку. Действуя так же быстро и ловко, как говорил, он вытащил из папки красивые образцы разных портретов и, отодвинув кастрюлю, разложил их перед Гузенко на столе.

— Время позднее, а вы все бродите, — недружелюбно сказал Гузенко, разглядывая яркие, выполненные в цвете портреты детей в нарядных костюмчиках, улыбающихся хорошеньких девушек и бравых военных.

— Так ведь волка ноги кормят, — сказал неожиданный гость. — Как говорится, не потопаешь — не полопаешь. Такая наша работа. Заказчиков только и застанешь вечером, после работы, или в праздники. По будням — все на работе. Вот и получается: когда люди отдыхают или спать ложатся, для нас самое время работать. Сегодня по поселку прошел — 10 заказов за вечер взял. Работа хорошая. Московских мастеров. Вот смотрите...

— Работа хорошая, — согласился Гузенко. — Красивые портреты, — повторил он, думая о том, что и впрямь неплохо бы заказать дочкин портрет. — Сами и снимаете?

— Нет, можно с карточки. Чей портрет желаете? Жены?

— Дочки, — сказал Гузенко. — Только ее сейчас нет, уехала с женой, а карточка ее есть. — Порывшись в ящике буфета, Гузенко вытащил фотографию. — Подойдет эта?

— Подойдет, — сказал приемщик. — Как бы вы хотели — с бантом? Или бант убрать? А платье голубое сделать или красное? Глаза у нее какие? Волосы — светлые или темные? — так и сыпал приемщик вопросами.

— Да вы садитесь, — сказал Гузенко, кивнув на стул. — Она у меня беленькая. Глаза карие. А платье все равно какое сделать. Когда готово-то будет?

— Через месяц привезу, — ответил приемщик, вынимая из кармана пиджака книжку квитанций. — Так жены, говорите, нет? Вот как раз и сюрприз к ее приезду будет. А может, тут еще кто есть, пожелает портрет заказать? — спросил он, оглядываясь на соседнюю маленькую комнатку.

— Нет, никого нету. Тут только мы живем.

— Добро, — кивнул приемщик. — Итак, фамилия, имя, отчество? — спросил он, развернув книжку с квитанциями. Но, когда Гузенко ответил, приемщик не стал вписывать сведения в квитанцию, а, вынув из папки еще один портрет, сказал мягким вкрадчивым голосом: — Свой портрет не желаете заказать? Вот такой костюм и галстук я рекомендую сделать вам.

Гузенко взглянул на портрет, который приемщик держал перед ним на столе, и замер, как загипнотизированный. С портрета на него смотрело знакомое лицо бывшего штурмбанфюрера Вуле. И он, почувствовал, что жуткий страх охватывает его так же, как охватывал много лет назад, когда эти глаза в упор впивались в него. Эти глаза, это лицо... С портрета на него глядело его прошлое, давно забытое, зачеркнутое, то, что он считал навсегда похороненным, как были похоронены те, кто знал его в давние времена. Так, по крайней мере, считал он, когда получал в Аргентине из рук советского консула визу на возвращение в Советский Союз. Указ многим прощал старые грехи. И Гузенко, которому надоело прозябать, не имея никаких перспектив, тоже решил вернуться. Он приехал в Нижний Тагил, в чужие незнакомые места, устроился на работу, обжился. У него жена и дочка. И жизнь. Да, многим простили тогда прошлое. Но то, что связано с именем человека, властно глядевшего на него с портрета, простить нельзя. Этого не простит никто и никогда. Кто же этот гость из прошлого?

— Кто вы? — собравшись с силами, спросил Гузенко.

— Э, милый, — сказал гость, опуская портрет на стол. — Пора и догадаться. Властям не сдам — не бойся. Не затем пришел. Привет тебе принес, — кивнул он на портрет. — С того света. Не из преисподней, с Запада. И черти новые владеют нашими душами — моей и твоей. Американские. Засиделся, говорят, так что принимайся за дело...

Вот оно что, понял Гузенко. Значит, не забыли, разыскали. И придется ему, Гузенке, новому хозяину жизнь свою прозакладывать. Снова потянутся дни и ночи, полные тревоги и мучений. И чего еще потребуют от него, какой службы? Может, опять крови. Но выхода нет. Прошлое глядит ему в лицо. И живой свидетель, которому известно все. Он отравит ему все оставшиеся годы жизни.

— Чего же хотят от меня? — спросил Гузенко устало.

— Да пока ничего особенного. Подписочку напиши. Сам знаешь. Новую к старым приложат для порядка. А потом и за работу потихоньку.

Казалось, холодный и грозный, как дуло пистолета, взгляд, смотревший с портрета, сломал Гузенко, лишил его воли к сопротивлению. Он сказал:

— Не думал я, по правде, что это вернется. Такая уж, видно, планида. Одной веревкой связаны мы, и вовек не развязать ее. Чего им нужно?

— Да что для начала сообщить можешь.

— Я многое могу. Город наш металлургический. На оборону работает.

— Пиши подписку, — сказал гость, подавая ручку и листок бумаги. — Кличка новая будет, «Вариола № 3».

— А как платят-то новые хозяева? — спросил Гузенко деловито, когда приемщик спрятал подписку в бумажник.

— Платят? Платят неплохо. По результатам. Сообщение первое свое подготовь. Через месяц зайду.

— Ты сейчас в город?

— Да.

— Оставайся у меня, — предложил Гузенко. — Жена в отъезде. Место есть, как видишь. Можешь в той комнатке маленькой лечь.

— Нет, — сказал гость. — У тебя не следует задерживаться.

— Как знаешь. Только темень. Автобусы ходят с пятого на десятое. До центра не скоро доберешься. Если у меня не хочешь, могу тут неподалеку к вдове одной проводить. У нее часто останавливаются командировочные.

Гость приостановился на пороге. И вправду уже поздно, и Гузенко, наверное, прав — автобуса часа два прождать можно. Да в гостинице мест может не быть. Конечно, он где-нибудь приткнется, но отчего ж не заночевать у вдовы, как предлагает Гузенко. Все удачно сложилось. Подписка в кармане, не побежит же доносить. Своя шкура дорога. За ним немалые грехи.

— Ладно, веди к своей вдове, — приказал он, принимая начальственный тон.

Когда они сошли с крыльца, собака соседей злобно рванулась на цепи и залаяла снова. Спустились к реке. Заводской сток, по которому текли нагретые отходы, не давал речке замерзнуть даже в большие морозы.

— Смотри не оступись, — сказал Гузенко, — тут мосток узкий. — Он первый ступил на скользкий настил мостика и сказал своему спутнику: — Давай руку!

Приемщик протянул руку, Гузенко помог ему взобраться.

— Такой еще будет, — предупредил он. — Напрямик пошли. Зато близко.

Он шел впереди.

— Тут перил нет, — снова предупредил Гузенко.

— Темень-то какая, — ругнулся про себя приемщик, но уже спокойней протянул руку Гузенко. Сильный рывок вперед, и удар справа сбил его с ног. Он даже не успел вскрикнуть и с головой погрузился в ледяную воду. Гузенко постоял над сомкнувшейся черной водой и, вытирая вспотевшее лицо, быстро зашагал назад.