Побег из жизни - Страница 20

Осуществлена была обычная в таких случаях проверка Олега Рыбакова и изучены материалы, представленные резидентом на всех близких и знакомых Олега по Москве.

Кларк отдал распоряжение Шервуду доставить Олега в Париж. Рыбакову же было сказано, что, пока оформляются въездные визы в США, фирма решила предоставить ему работу в одном из своих европейских филиалов.

Временный паспорт, врученный ему Шервудом, легализовал пребывание в Париже. Уютный номер в гостинице, новый «мерседес» и авансовый чек на довольно крупную сумму, полученные Олегом от фирмы в счет ее будущих договорных обязательств, создали для него видимость свободы, начали вырисовываться давно ожидаемые перспективы.

Не было пока лишь научной деятельности. Не было лаборатории. Но Шервуд объяснил, что вскоре приедет из Штатов ответственный представитель фирмы, который решит и этот вопрос.

— А пока?

— Пока, Олег Артемьевич, развлекайтесь. Совершенствуйтесь в языке. Пользуйтесь благами жизни.

Под вечер Олег вышел из гостиницы и сразу же очутился в шумной парижской толпе. Он медленно двигался вместе с этой толпой, жадно вдыхая горьковатый запах тополей и нежный мимолетный аромат дамских духов. Шел по улицам, не разбирая направления и, как ему казалось, ни о чем не думая, опьяненный парижской весной и чувством свободы. Сегодня впервые рядом с ним не было Шервуда, который обычно сопровождал его там, в Турции, когда Олег выходил из дома, и здесь, в Париже. Шервуд был предупредителен, деликатен, но все же Олега в его присутствии не покидало чувство скованности.

«Снова в Париже и снова свободен», — думал Олег.

Казалось, что вот недавно он расстался со своими советскими спутниками, с Галей, которая вместе с ним ходила по этим улицам.

Вот Казино де Пари, которое им не удалось тогда посетить с ней вдвоем. Не хватило времени. Сегодня он пойдет один. Совсем один, с горечью подумал он. Могло быть все по-другому. Но что теперь вспоминать об этом? Перед ним открывалось все то, к чему он стремился. Может быть, прав Шервуд, говоря, что он еще встретится с Галей.

— Может быть! Может быть!

Стоит ли гнать от себя эти милые сердцу мечты.

В Казино де Пари было много посетителей. Большинство составляли туристы, которых привлекал стриптиз. Уходя из театра, Олег понял, что с Галей вместе им сюда и не стоило ходить. Пошлое зрелище осквернило бы их любовь.

Так бродил он по Парижу несколько дней. Кругом все чужое: и язык, и лица. Однажды он услышал в парижском ресторанчике русскую речь. Вспыхнув от радости, он невольно сделал шаг к говорившему по-русски человеку, подсел к его столику. Познакомились. Узнав, что он русский, да еще недавно из России, ему тоже обрадовались. Новый знакомый ввел Олега в разношерстную среду русских эмигрантов. Среди них были представители старшего поколения, эмигрировавшие еще в годы гражданской войны. А были и те, кто, запятнав себя предательством в Отечественную войну, обрел убежище на чужбине, спасаясь от возмездия.

Они держались друг за друга, черпая утешение в воспоминаниях о преданной ими Родине. Тоска по ней была их уделом до могилы.

Русский шофер из Воронежа, сидя за столиком дешевого парижского кафе, доверительно рассказывал Олегу свою грустную историю. На Родине он работал по междугородным перевозкам. Водил многотонные машины. Война застала его в Бресте.

Контуженный, он был взят в плен. Дважды бежал из немецких лагерей. Когда его поймали во второй раз, — приговорили к смерти. Бежал и в третий раз из-под расстрела. Попал в Итальянские Альпы. Примкнул к итальянскому партизанскому отряду и, захватив немецкое нефтеналивное судно, переправился с отрядом в Африку, где сдался американцам. Потом — в Штаты и снова в Европу.

— Почти кругосветное путешествие, — вставил Олег.

— Да, кружило по всему свету.

— Что же так?

— В Алжире американцы немного подлечили и отправили за океан, где к тому времени генерал Ивантеев формировал русский отряд, чтоб сражаться против немцев.

— Генерал Ивантеев? — удивленно переспросил Олег. — Белогвардейский генерал?

— Вот тебе и белогвардейский, — сказал шофер, поняв мысль Олега. — Я и сам удивился, С кем только не приходилось встречаться на перекрестках мира. Иной раз просто в голове мутилось, не мог сообразить, что к чему. Бывшие эмигранты шли умирать за русский народ. А те, кто называл себя советским... Да что говорить о прошлом. Сделанного не воротить.

— А почему сразу после войны вы не вернулись на Родину? — спросил Олег.

— После войны я оказался в лагере для перемещенных лиц. А там НТС орудовал.

— Что за НТС такой? МТС — я знаю, — пошутил Олег, — а вот НТС, признаться, впервые слышу.

— Ну твое, значит, счастье, — невесело усмехнулся шофер, внезапно перейдя на «ты», и подхватил шутку Олега: — Из МТС уйти легко. Подал заявление «по собственному желанию» и — мое почтение. А от этих вдруг не уйдешь. В лагере они то уговаривали, то угрозами препятствовали нашему возвращению на Родину. Да и разобраться во всем — время требовалось.

Народно-трудовым союзом назвались. Не каждый сразу понять мог, что народ-то сам по себе, а они сами по себе. И союза трудового нет. Какой там союз, когда предают друг друга. Безродные. Тени своей боятся. Родины преданной тоже боятся. А мне не везло. Из лагеря отпустили, когда согласился остаться на Западе. Осел во Франции. Здесь и женился. Двое детей. Приковал себя уже навечно.

Больно сознавать, что никогда уже не увижу ни лесов Мещеры, ни астраханских плавней, ни восхода солнца над Черным морем с Ай-Петри. В общем, всего дорогого сердцу нашему, русскому. Сам в закате. Больше не плыву по курсу. Лег на спину — и куда вынесет, — устало сказал шофер. — Ну, а вы как здесь оказались? — в свою очередь спросил он.

Он слушал сбивчивый рассказ Олега, и на лице его отражалось удивление. Казалось, он не мог осмыслить, как этот сидевший перед ним молодой человек не по воле жестоких обстоятельств, а сам, по своему желанию, мог оторваться от Родины.

— Кто же ты? Легкой жизни захотелось? Или глупый совсем? А может, просто предатель?

Олег под прищуренным взглядом собеседника бормотал что-то о великой, не подвластной никому науке. Шофер пожал плечами. Сказал: «Наука? Скоро на своей шкуре почувствуешь эту науку. Да поздно будет. А для Родины ты — человек, сотрудничающий с врагами. Значит, сам враг. И оправданий не найти тебе ни в людях, ни в себе. Ты Родину предал! Это пойдет за тобой следом всю жизнь. Честный человек и здесь руки тебе не подаст.»

Поднялся. Ушел, не попрощавшись, оставив Рыбакова в глубоком смятении.

После возвращения Савченко из Нижнего Тагила они с Андреевым пришли к решению, что Гузенко, на которого падало подозрение в убийстве Николаева, трогать пока ни в коем случае нельзя, чтоб не провалить все дело. Ведь у них нет никаких улик против Гузенко. Хорошо, что Савченко тогда назвался у тети Глаши работником комбината. Правда, Гузенко калач тертый, и если он в действительности имеет отношение к Николаеву или его гибели, так он ясно настороже, и провести его трудно. Но, с другой стороны, было бы странно, если бы исчезновение Николаева прошло бы совершенно незамеченным. Это тоже выглядело бы подозрительным с точки зрения Гузенко. Пусть все идет как идет.

— Нутром чую, что тут что-то неладно, — доказывал Савченко. — Ведь он провожал Николаева. Я у старухи соседки выспросил тогда, он в валенках ходил, Гузенко.

— Вот-вот, — кивал Андреев. — Если бы ты туда зимой приехал, ты бы тоже в валенках ходил. Я не против твоей версии, но пока нет доказательств — она тает, как и те следы на снегу.

— А биография Гузенко? — не унимался Савченко. — Несколько лет скитался на чужбине. Где его только не носило!

— Да я не спорю, — снова повторил Андреев. — Только ведь его связь с Николаевым надо доказать. А пока с него взятки гладки. Нижний Тагил нужно держать в поле зрения.