Побег из «Школы искусств» - Страница 51

– Все это очень интересно, – заметил Лисицкий. – Более того, я просто восхищаюсь вами, Владимир Алексеевич. И что же вас еще интересует? Коль скоро вы и так все уже знаете. Хорошо, допустим, я знал обо всем этом. Собственно говоря, – он посмотрел в сторону неподвижного Виктора, – собственно говоря мы узнали обо всем одновременно с вашим другом. Даже, как мне кажется, я узнал чуть позже, поскольку к тому времени для Виктора некоторые моменты были ясны, а для меня… – он развел руками. – Но только поймите: я ни-че-го не знал о роли Смирнова в той истории.

– Яцкевич тоже у вас работает… работал, – напомнил Черноусов, стараясь не смотреть на бывшего шефа.

– Работает, ну и что? У меня не было оснований спрашивать его о прошлом господина Смирнова. А сам он подобной инициативы не проявлял.

– Да, конечно. Все рассказанное находится в прошлом. Все более-менее понятно. О том, какая свирепая борьба за власть шла – да, наверное, и сейчас идет – наверху, не слышал только глухой. Так что ничего удивительного, – сказал Синицын. – Вы ведь не просто так отправили Черноусова из страны. Правда?

Лисицкий не ответил.

– Предположим, вы узнали обо всем действительно, только на последнем этапе, – сказал Синицын. – Вы спровадили Виктора, получили от него каталог– он вытащил из кармана несколько листочков. – Каталог вы не отдавали Василенко. И не собирались его отдавать. В конце концов – некий козырь, суть которого вам самому не была ясна.

Лисицкий не ответил. Он впился глазами в каталог, составленный давным-давно искусствоведом Левиным и в минуту озарения обнаруженный Виктором Черноусовым.

– Хорошо, – сказал он после долгой паузы. – Все ясно. Предположим, что вы правы. Да, я не стал отдавать каталога. Возвращать Василенко? Этому сытому борову? – Лисицкий криво усмехнулся. – Да с какой стати? Нет, пусть бы помучился страхом. И не думаю, что вы будете меня осуждать за такое желание.

Черноусов подумал, что, в общем, нет, не будет. О бывшем завсектором ЦК воспоминания у него остались отвратительные.

– Кстати говоря, в скором времени его сняли. Ну, не то чтобы сразу, но… если не ошибаюсь, в начале восемьдесят шестого Василенко ушел на пенсию. Даже не знаю, жив ли он сейчас. Знаете, все эти партийные бонзы быстро сходят на нет, оказываясь в непривычной обстановке… А однажды ко мне пришел Леонид Яцкевич. И привел Смирнова. Его тогда, между прочим, выгнали со службы – за то, что не справился с поручением… Словом, от него я и узнал, что первоначально указание на розыск каталога, составленного Левиным, исходило с самого верха. Поэтому он и не боялся применять… ну, не совсем мягкие формы работы… – Лисицкий замялся. – Ну, вы понимаете, о чем я…

– Понимаем, давайте дальше.

– Так вот, Смирнов и сказал, что начальство выполняет просьбу Галлера. Галлер почему-то очень боялся опубликования каталога.

– Почему?

Лисицкий покачал головой.

– Этого я не знаю.

– А откуда Галлер узнал обо всем?

– Все из той же истории со злосчастной визой. Видите ли, кто-то из руководства КГБ регулярно сообщал Галлеру обо всех нежелательных происшествиях, связанных с Покровским музеем… Что же касается шантажа… – Лисицкий хмыкнул. – Слово-то какое… Смирнов и Яцкевич пришли сообщить, что Галлер приехал в Крым. Они знали, что у меня каталог, оставленный Виктором. Ну и… Время уже было другое. Словом, я обратился к Галлеру за финансовой поддержкой – когда начал собственное дело.

– Значит, причину опасений Галлера ни Яцкевич, ни Смирнов вам называли?

Лисицкий отрицательно качнул головой.

– Не называли. А я и не очень интересовался… – Он наконец-то, посмотрел на Черноусова. Но обращался по-прежнему к Синицыну. – Когда Виктор приехал, Смирнов почему-то решил, что он что-то узнал о наших отношениях с Галлером. Я… – он коротко махнул рукой. – Впрочем, это неважно. Что вы намерены предпринять теперь?

Синицын пожал плечами.

– А мы ничего и не предпринимали, – сказал он. – Мы ведь частные лица. Это «Беркут» вашу фирму разгромил, к нему и претензии… – он поднялся из-за стола. – А знаете, ведь Витенька наш ничего такого не думал. И приехал он сюда совсем не для того, чтобы кого-то разоблачать.

Лисицкий бросил недоверчивый взгляд на Черноусова, сидевшего с неподвижно застывшим лицом.

– Не для того, не для того, – повторил Синицын. – Так что, если хотите кого-то винить в происшествии – вините свой собственный страх. С перепугу вы распорядились, чтобы Смирнов выдавил израильского корреспондента. И это вы помогли нам увязать Галлера с событиями в Крыму. Без вашей помощи нам и в голову бы не пришло… А когда Витя – из чистого упрямства – отказался уезжать до встречи с американским стариканом, окончательно спятили от страха… – он сделал паузу и закончил, глядя уже не на Лисицкого, а на своего друга: – И велели его убить.

На этот раз его слова не вызвали никакой реакции у Виктора. Только когда они оба подошли к двери, он пропустил вперед Синицына, а сам повернулся к молчащему Лисицкому.

– Знаете что, Николай Степанович? – сказал он. – Десять лет назад вы сказали мне, что я возможно еще скажу вам спасибо за то, что уехал. Это правда. Я готов сказать вам большое спасибо. За то что мне не пришлось сидеть в том дерьме, в котором сейчас сидите вы.

Он шагнул за порог. Уже выходя из квартиры Лисицких он заметил Наталью. Она стояла у двери в гостиную.

Только сейчас он вспомнил о ней. И подумал, что она вполне могла слышать.

Ее лицо походило на гипсовую маску.

«Интересно, – подумал Виктор, медленно спускаясь по лестнице, – кого теперь она ненавидит больше: меня или мужа?»

Синицын привез Виктора в аэропорт задолго до отлета и даже задолго до начала регистрации на рейс. Зал ожидания аэропорта был пуст. Володя сказал – потому что многие рейсы отменены. Не хватает горючего. Да и цены на билеты такие, что люди предпочитают поезд. Или вообще отказываются от поездок, сидят дома.

Они вышли на улицу, рядом с перронами. Сели на лавочку, закурили.

– Копию картины Тициана «Гомер и его герои», которая украшала офис Смирнова, Мардер нарисовал по памяти, – задумчиво сказал вдруг Черноусов. Синицын, казалось, нисколько не удивился такому повороту мысли. – Я вот вспомнил: Верещагин мне как-то рассказал, что старик чуть ли не десять раз писал ее с оригинала, так что запомнил до мельчайших подробностей… – он покачал головой. – Странно, странно…

– Ну и что? – спросил Синицын. – Что странно?

– Я вот только сейчас подумал, – медленно произнес Черноусов. – Где же, интересно, художник Ефим Мардер мог написать десять раз эту картину – тем более, с оригинала – если около тридцати лет провел в ГУЛАГе. Как ты полагаешь?

– Н-ну… – Синицын задумался. – Не исключено, что еще до ареста…

Виктор покачал головой.

– Нет, не все так просто. Что-то тут не так… – он помолчал немного, пытаясь свести воедино ту немногую информацию, которой владел. – Я ведь в свое время хотел писать о нем. Так что интересовался. До ареста он десять копий с оригинала снять не мог. По словам того же Верещагина, Мардер вообще не занимался копированием. Изучал – да, но не копировал. То есть, не выписал картину в полном соответствии с оригиналом. Мог написать какой-нибудь фрагмент – если его заинтересовала техника.

– После освобождения?

– Не писал ничего, кроме картин на религиозные темы – для себя – и икон – по заказу церковной общины.

– Да, ты прав. Еще одна странность.

– Если бы одна…

Они снова замолчали.

– А где хранится оригинал? – спросил вдруг Синицын. – Ты никогда этим не интересовался?

– Нет, не интересовался. Я и об этом-то вспомнил только сейчас. Знаешь, там у меня голова была другим занята… А вот пообщался с Маевским – даже странно стало. Много чего вспоминается. И как-то одно за другим цепляется, – Черноусов коротко хохотнул. – Вот, вспомнилась еще одна встреча. Рассказать?

Синицын кивнул.