Побег аристократа. Постоялец - Страница 55

— Думаю, теперь все, — вздохнула наконец мадам Барон, доставая из шкафа свою овощную корзину. — Твой отец еще спит?

Антуанетта молча кивнула.

— Я бы хотела, чтобы, когда он проснется, все уже было позади. Перед домом дежурит полицейский, на задах другой.

Ноздри девушки сузились, недожеванный кусок хлеба застрял у нее во рту.

— Все думаю, не предупредить ли его… Я только что заходила к нему в комнату, проверяла, не потух ли очаг. Он никогда не спал так крепко… Чувствуется, что выпил. Уснул на животе, храпит…

Тут мадам Барон посетила идея. Она побежала на третий этаж, тихонько поскреблась в дверь Моисея. Он открыл. Нечесаные волосы дыбом, воротник пальто поднят — он уже успел засесть за работу.

— Тсс! — Она показала на стену, отделявшую его комнату от той, где спал ее муж.

Потом открыла слуховое окно, однако из-за карниза было невозможно наблюдать за тем, что делалось на тротуаре перед домом.

— Спуститесь на минутку вниз, хорошо?

Вслед за хозяйкой Моисей дошел до площадки второго этажа и остановился перед дверью Валеско, который завершил свой туалет и снова занял наблюдательный пост у окна за шторой.

— Он все еще там?

Все трое инстинктивно говорили шепотом, как в доме умирающего. Мадам Барон указала на маленького человека в черном пальто, который все время приплясывал на месте, не спуская глаз с дома.

— Это полицейский агент. Другой дежурит за домом.

Избегая произносить имя Эли, Моисей просто спросил:

— Он знает?

— Он спит. Этой ночью он так напился, что, ложась спать, не имел сил даже снять носки.

Вошла Антуанетта и стала из другого окна разглядывать полицейского, чьи плечи, казалось, съеживались по мере того, как он все глубже засовывал руки в карманы.

— Не надо здесь оставаться, — решила мадам Барон. — Пойдем, Антуанетта.

Моисей пошел с ними.

— Вы последите за ним, господин Валеско?

Студент кивнул. На кухне мадам Барон налила чашку кофе и протянула ее польскому еврею:

— Выпейте, пока он горячий. А потом скажите, что бы вы сделали на моем месте.

Наперекор ожиданиям никто не нервничал. Напротив! Все были спокойны, но что-то зловещее чувствовалось в этом спокойствии. Мадам Барон это напомнило тот день, когда в Шарлеруа вошли немцы. Два десятка соседей тогда попрятались в подвалы. Не знали, что делать. Ждали чего-то. Что будет дальше, никто не ведал. Время от времени кто-нибудь вставал перед подвальным оконцем и следил глазами за курьерами-уланами, галопом скакавшими мимо.

— Кто меня особенно беспокоит, так это мой муж. Невозможно предсказать, на что он окажется способным, если вдруг узнает…

— В котором часу он сегодня должен идти на службу? — спросила Антуанетта.

— В три. Хорошо бы он не просыпался как можно дольше. Господин Моисей, вы не считаете, что мы должны предупредить этого молодого человека? У меня не хватит храбрости. Как подумаю, что это наверняка последний раз, когда он спит спокойно…

— Но тот человек точно из полиции? Вы уверены?

— Так говорит господин Валеско.

Моисей пошарил в карманах и смущенно попросил:

— Дайте мне один франк.

Через минуту он вышел, оставив дверь «прикрытой», как это называли в доме, то есть не запертой на задвижку. Валеско со второго этажа видел, как он бегом пересек улицу, и заметил, что тот тип задергался и схватился за свой блокнот.

Моисей вошел в бакалейную лавку. Его фигура смутно угадывалась за сероватым стеклом витрины. Он пробыл там довольно долго, между тем как соглядатай перечитал несколько строк в своем блокноте.

Наконец он возвратился, по-прежнему бегом. Валеско спустился ему навстречу, спеша узнать, что нового.

Положив на стол кусок сыра в белой бумажной обертке, Моисей утвердительно кивнул:

— Да, это полиция. — Помолчал и продолжил: — Толстяк, который ушел, спрашивал, не появился ли у вас за последние две недели новый жилец. Бакалейщица сказала, что не знает, но это возможно, так как она видела свет в комнате на первом этаже.

— Выпейте чашку горячего кофе, мсье Валеско. Антуанетта, ступай и принеси бутылку рома. Это всем кстати придется…

А солнце в тот день сияло вовсю. На белой стене дома отпечатался огромный солнечный треугольник. Кусок льда, что разорвал кувшин Моисея, почти сохранив былую форму, все еще валялся в углу двора.

— Пойду взгляну, не проснулся ли…

Мадам Барон подкралась на цыпочках к кровати, где все еще спал, сбросив с себя одеяло, Эли. Он ничего не слышал, оглушенный спиртным, тяжелый дух которого висел в воздухе комнаты, смешиваясь с запахами линолеума и печной золы.

— Ну что? — спросила Антуанетта, когда ее мать вошла на кухню.

— Он все еще спит… Я не в силах… Вы не могли бы взять это на себя, господин Моисей?

Ответом стало лишь молчание. Валеско улизнул, возможно, затем, чтобы эту неприятную миссию не взвалили на него, и снова устроился в засаде под сенью оконной шторы.

Улица была почти совсем пуста. Иногда проходил трамвай, казавшийся еще светлее в лучах солнца, но изморозь со стекол еще не сошла. Слева послышался звук рожка торговца фруктами. Коротышка раскурил трубку, и табачный дым смешался с клубами пара от его дыхания.

Всюду царил покой. Воздух был прозрачен. Малейший звук разносился далеко, сопровождаемый чуть заметным эхом, как на берегах большого озера.

Продолжительный скрип возвестил, что по тросу над улицей пошла череда подвесных вагонеток. Еще появился маленький паровозик, он маневрировал у выезда с территории фабрики, каждое новое движение сопровождая свистком.

Полицейский ждал кого-то или чего-то: он часто поглядывал в направлении городского центра. Мадам Барон чистила овощи. Антуанетта, забыв, что пора бы убраться в комнатах, стояла, прислонившись спиной к печке и комкая на груди шаль.

Внезапно она пробормотала:

— Кто-то стережет на пустыре — это точно?

— Валеско видел полицейского, который направлялся туда.

— Если бы не это, он мог бы спрыгнуть со стены… Ведь достаточно добежать до железной дороги, а уж там…

Тот человек уже больше часа назад занял свой наблюдательный пост, а Эли все спал. Кухня пропахла ромом. Даже Антуанетта немного выпила.

— Ступай отнеси стаканчик господину Валеско. У него в комнате не топлено…

И произнеся это, мадам Барон уже не на шутку принялась за Моисея:

— Дайте мне совет! Скажите что-нибудь! Если бы вы знали, в каком я состоянии… Я держу себя в руках только из-за Антуанетты…

Ее лицо сморщилось, но удержать слезы она все-таки сумела.

— Слышите?

Она резко вскочила с места и замерла, не смея шелохнуться. Автомобиль подъехал и затормозил у самых дверей. Решительные шаги протопали по тротуару, и раздался стук — почтовым ящиком, игравшим роль дверного молотка.

— Пойдите вы, откройте, я вас прошу!

Дверь отворилась лишь на секунду — время, которого хватило, чтобы увидеть такси у края озаренного солнцем тротуара. А по коридору уже звонко барабанили высокие каблуки.

На кухню влетела Сильви, окутанная шалью холодного воздуха. И не подумала обняться с матерью, сразу спросила:

— Он уехал?

Моисей из скромности остался за порогом. Мадам Барон позвала его, может быть, потому, что боялась остаться наедине с дочерью. Сильви распахнула манто, налила себе рома, не посчитав нужным найти чистый стакан.

— Он все еще здесь? Антуанетта не получила моего письма?

— Тише… Отец наверху…

Сильви поняла, что ее родитель ничего не знает, но ей некогда было разбираться в этом вопросе.

— Они-то по крайней мере не приходили?

— Сегодня с утра один полицейский дежурит на улице, а другой за домом.

— Из Брюсселя?

— Не знаю. Они ничего не предпринимают. Господин Валеско следит за ними из окна второго этажа.

Сильви кинулась туда, без стука вбежала в комнату, подошла к румыну, который проворно отвесил поклон.

— Это тот коротышка?

— Да. Он только что записал номер вашего такси.