Победитель - Страница 115
– Тебя не обыскивали?
– Обыскивали, но второпях.
– Отдай старшему, – посоветовал второй. – Он сзади идет.
Владелец пистолета оглянулся.
– Может, лучше потом?
– Потом будет хуже. Скажут – хотел утаить.
Офицер сунул руку за пазуху, вынул пистолет и повернулся.
Шукуров отреагировал мгновенно – с силой упер ствол автомата ему в поясницу и выпустил очередь.
Офицер повалился. Другие пленные шарахнулись, тесня солдат.
Началась сутолока. Солдаты замахивались прикладами, кто-то упал, закрывая голову руками. Неразборчивый ор многих злобных голосов был похож на лай собачьей стаи. Вдруг снова рявкнул чей-то автомат, и пленные снова шарахнулись.
– Не стрелять! – орал Шукуров, расталкивая солдат. – Не стрелять! Под трибунал пойдете!
Аникин, Плетнев и еще два парня из “Зенита” помогали ему, раздавая затрещины.
Пленные уже торопливо набивались в кузов грузовика.
– Давай! Лезь!! – орал какой-то щуплый “мусульманин”, тыча стволом в спину здоровенному гвардейцу.
Гвардеец старался, но кузов был полон под завязку, и его усилия пропадали даром.
– Ну, что еще? – недовольно спросил Шукуров, подходя. – Места нет?
Он дал короткую очередь в воздух. Пленные в ужасе полезли друг на друга. Оставшиеся торопливо забрались в освободившуюся часть кузова.
– Места нет, места нет, – ворчливо сказал Шукуров. – Найдется, если захочешь…
Плетнев только покачал головой – он еще помнил, как Шукуров гонял своих солдат булыжниками…
Ноги уже совсем не держали, и он присел на парапет. Но через минуту его окликнул Ромашов. Они на пару с Симоновым стояли невдалеке.
– Тут какое дело, Плетнев. Надо в морг на опознание. Со мной поедешь… А это еще что?
Плетнев перевел взгляд. Первухин и два солдата вели от дверей дворца еще одного пленного.
– Вот, – сказал Первухин, подходя. – Командира бригады охраны выловили. Под кроватью прятался. Куда его?
Мрачно и ненавидяще глядя, Джандад сказал что-то на дари.
– Чего он бухтит? – поинтересовался Симонов.
– Рустам! – крикнул Плетнев. – Пойди сюда, пожалуйста! Переводчик нужен!
Шукуров подошел.
– Начальник охраны вроде, – пояснил Симонов. – Спроси, точно ли.
Шукуров задал вопрос. Джандад, помедлив, заговорил, криво усмехаясь и переводя горящий взгляд с одного из них на другого.
Шукуров неожиданно взорвался, заорал, яростно замахнулся.
Джандад сжал зубы и гордо вскинул голову.
– Что он?
Шукуров отвел от него взгляд и нехотя ответил Ромашову:
– А, херню какую-то несет, товарищ майор!..
– Переведи!
– Ну, – начал Шукуров, явно конфузясь. – Говорит, что… в общем, шакалы вы, говорит. Подлецы и предатели. Правнуки, говорит, об этом помнить будут. Нет вам, говорит, прощения…
– Это он про кого? – спросил Ромашов, угрюмо меря Джандада взглядом.
Шукуров развел руками.
– Про нас.
– Сам он шакал! Козел!
Ромашов отвернулся. Щурясь, стал смотреть на изуродованный купол Тадж-Бека.
– Так куда его, Михал Михалыч? – спросил Первухин, зло глядя на Джандада. – Может, того? За угол да шлепнуть?
Ромашов сверкнул на него взглядом из-под насупленных бровей.
– Я тебе шлепну!.. В посольство вези. Пусть там разбираются.
И двинулся к машине.
* * *
Коридор был выложен кафельной плиткой. Песчинки визжали под ногами. Звук шагов гулко отдавался от стен.
С ними был майор-кадровик – в чистой афганской форме, с черной папкой в руках.
У двери стоял вооруженный солдат “мусульманского” батальона. Увидев вошедших, отступил в сторону.
Они вошли внутрь.
Одна из люминесцентных ламп моргала и щелкала в ритме какой-то безумной морзянки.
Здесь тоже были кафельные полы. И кафельные стены.
За столом у низкого окна, сплошь замазанного известкой, сидел пожилой человек в белом не очень чистом халате, в такой же белой шапке и клеенчатом фартуке.
Когда они вошли, он встал.
В помещении стояли одиннадцать солдатских носилок. Убитые были накрыты простынями.
Кадровик остановился у первых носилок, деловито раскрыл папку, достал карандаш.
Служитель откинул простыню. Плетнев увидел мертвое лицо Князева. Через секунду отвел взгляд.
– Так, – тяжелым глухим голосом сказал Симонов. – Полковник Князев… Григорий Трофимович.
Служитель закрыл лицо Князева простыней и перешел к следующим носилкам.
Кадровик проборматывал то, что писал. И было слышно, как карандаш шуршит по бумаге.
– Князев… Трофимович… Дальше.
Служитель откинул простыню с бескровного лица.
Это был Раздоров.
– Эх, елки-палки! Ну что ж ты будешь делать, а!.. – пробормотал Симонов. – Раздоров. Капитан Раздоров. Владимир Варфоломеевич.
– Раздоров… Вар-фо-ло-ме-евич… – Кадровик покачал головой: мол, надо же, какие еще имена попадаются! – Так. Дальше.
Тело в грязном белом халате, обильно пропитанном почернелой кровью. Лицо Николая Петровича разгладилось.
– Врач, – констатировал Симонов. – Надо у посольских спросить.
Плетнев сглотнул комок.
– Не надо. Я знаю. Это полковник Кузнецов. Николай Петрович Кузнецов.
– Точно? – подозрительно взглянув, спросил кадровик.
Плетнев отвернулся.
На четвертых носилках лежал Зубов. Его лицо, прежде всегда смеющееся и розовое, было искажено гримасой боли и залито бледной синевой – как будто неумелым гримом.
– Зубов…
– Да, Зубов, – ровно сказал Ромашов. – Константин Алексеевич Зубов. Капитан.
Кадровик записал, по-прежнему приборматывая себе под нос.
Они перешли дальше.
Служитель откинул простыню.
Плетнев всего ожидал. Но только не этого!
– Серега!.. – нечаянно сказал он.
Сделал два гулких шага, опустился на колени.
Коснулся плеча.
Ромашов тяжело вздохнул.
– Лейтенант Астафьев. Сергей Васильевич…
Кадровик строчил карандашом по бумаге.
– Жалко парня, – сказал служитель, набрасывая простыню на Сережино лицо. – Рикошет. Плашмя в висок. Пуля-дура, как говорится…
Носилки Астафьева загораживали проход к следующим, и он, наклонившись, с кряхтением их подвинул.
Голова Астафьева под простыней чуть заметно качнулась.
– Осторожней же! – сказал Плетнев.
Служитель распрямился и посмотрел на него.
– Вы, товарищ военный, не знаю вашего чина-звания, – сказал он со вздохом. – Вы бы лучше о живых беспокоились. А о мертвых-то уж что… Мы к ним со всем уважением.
* * *
Они снова шли по коридору, где раненые сидели на кушетках и лежали на носилках. Две медсестры были заняты их раздеванием и осмотром. В углу высилась гора грязной окровавленной одежды.
На одной из каталок лежал Большаков. Медсестра расстегнула куртку и теперь разрезала рукав.
Ромашов протянул руку и тронул его.
– Олег!
– Не надо! – шепотом крикнула медсестра. – Он без сознания!
Она уже осторожно снимала куртку, когда с другой стороны коридора появился Иван Иванович.
Из внутреннего кармана куртки на каталку вывалилась толстая пачка афганских денег. Медсестра безразлично сдвинула ее в сторону, чтобы не мешала.
Дверь операционной открылась, и оттуда торопливо вышла Вера – в свежем хирургическом халате, кое-где уже запачканном кровью, и в белой шапочке.
– Это что такое?! – спросил Иван Иванович. Он прошагал к каталке, схватил деньги и начал трясти Большакова за плечо. – Товарищ боец! Товарищ боец!
Вера попыталась его оттолкнуть.
– Вы что? У него тяжелое ранение! Давай в операционную! – приказала она сестре.
– Руки убери!
– Что?! – Иван Иванович перевел взгляд белых от злобы глаз на Плетнева.
– Ты успокоишься, нет?! – негромко спросил Ромашов. – Ты не видишь, человек без сознания!
Плетнев сделал короткий шаг, прикидывая, куда его отправить, чтобы не нанести вреда раненым.