По закону сломанных ногтей (СИ) - Страница 1

В тишине кабинета пощёчина прозвучала хлёстко. Она сначала услышала её, когда голова дёрнулась от удара, потом почувствовала — скула запылала огнём, и потом только осознала. «Он ударил меня?»

Его искажённое злобой лицо выглядело даже прекрасней, чем обычно. И горящие лихорадочным блеском глаза придавали его смазливой внешности оттенок безумия и страсти, которой так не хватало в их отношениях. «Он ударил меня!»

«Сука!» — это не прозвучало, это просвистело ладонью, рассекающей воздух, впечаталось горящим пятном в щеку. Но он этого не сказал. 

— Ты уволила меня! — а вот это сказал. 

Его рука, вытянулась вдоль тела, и кисть сжималась и разжималась, словно щупальце чудовища. 

— Да. И жаль, что мы не в средневековье. Я приказала бы ещё отрубить тебе руку, которой ты посмел прикоснуться ко мне. 

— Ты заслужила!  У меня маленький ребёнок и жена вторым беременная. На что я буду их кормить?

— Сейчас я, наверно, должна их пожалеть? Сейчас, когда узнала об их существовании, а не когда застукала тебя на диване с бухгалтершей?

— Её ты тоже уволила? — он смотрел сверху вниз со злобой и презрением, слегка выдвинув вперёд квадратный подбородок.

— Да, но не переживай. Она не беременная. И её прокормит муж. 

— Какая же ты...

« Сука!» — второй раз мысленно пыталась она ему подсказать. 

— ... жалкая!

Дверь за ним мягко закрыл доводчик. Это обожгло даже обиднее, чем пощёчина. Хорошо, что она с ним так и не переспала! 

Тонкими струями дождь стекал с крыши кафе. Машины проносились мимо, поднимая фонтаны брызг, заливая грязной водой пластиковую мебель, оставленную снаружи, и нервируя прохожих, которые испуганно прижимались к зданию, пережидая очередного лихача, а затем бежали дальше по своим делам, несмотря на непогоду.

«Надо закрывать свою контору», — вздохнула она над нетронутым салатом. Это какой-то гадкий бизнес: купи подешевле, продай подороже. Что они только не продавали! Безупречно экологическую посуду, счётчики Гейгера, один раз даже башенный кран, списанный, но практически новый. Всё это не приносило ни больших прибылей, ни удовлетворения от работы. Всё это выглядело жалким, таким же как она, директор этой маленькой компании, в которой целыми днями сотрудники за её деньги сидели в соцсетях, вели переговоры с подругами за границей, приписывали ноли к расходам и воровали всё, вплоть до туалетной бумаги. 

Она это видела, пресекала, наказывала, штрафовала, увольняла, и каждый раз содрогалась от мысли, что самый распоследний курьер норовит поживиться за её счёт.

«Да, к чёрту! Денег на первое время мне хватит, а там найду работу, и буду преданно вкалывать на какого-нибудь ловкого дядю. Таким честным как я, нет места в этом бизнесе».

Даже скудоумный экспедитор, все достоинства которого — наглость и упругие ягодицы, позволил себе ударить её. За неё некому заступиться. Она у себя одна. В этом грубом мужском мире. Ей нестерпимо хотелось заплакать. От одиночества, от обиды, от несправедливости. Но она сдержалась, только плотнее стиснула зубы, уставившись в окно.

Она приходила в это кафе третью неделю подряд, чуть дальше расположенное от её офиса, чем прежнее и в обеденное время практически всегда пустое. Она за столиком у окна, и парень с книжкой в самом углу у стены. Она видела его каждый раз, когда заходила, а потом он оказывался у неё за спиной.

Она и не думала о нём. Он был не в её вкусе — давно не стриженный, в клетчатой рубахе нараспашку, несвежей майке, старых джинсах и стоптанных шлёпанцах. Иногда он сидел, склонившись над книгой, иногда почти лежал, вытянув ноги вдоль кожаного диванчика и его убитые временем тапки свешивались в проход, всем своим потрёпанным видом вызывая в ней отвращение и стойкую неприязнь.

Зато книга у него всегда в обложке — заметила она, вывернув шею, чтобы убедиться в своей наблюдательности. Он поднял на неё глаза, и она немедленно отвернулась. Такое пренебрежение к одежде и забота о чьём-то напечатанном труде! Из-за этой обложки трудно даже сказать, читает ли он одну и ту же книгу или уже новую.

Ещё перед ним стоял стакан с водой. Только стакан с водой и больше ничего. В более жаркие дни со льдом, но сегодня, когда поливало как из ведра, просто полный — вежливая официантка пару раз за обед выходила и подливала воду посетителям, ей и этому неопрятному парню.

Наверно, при такой проходимости, это кафе тоже скоро закроют. Ей стало грустно ещё и из-за этого — здесь была самая лучшая кухня в округе. И самая незаметная вывеска, и очень неудачное место — рядом со скоростным участком дороги и без парковки. Машины проносились мимо, пешеходы критически осматривали себя, отражаясь в стеклянном фасаде, и тоже шли не задерживаясь. Если бы не такой же ливень пару недель назад, она бы сюда и не зашла.

Её тёплый салат с морепродуктами остыл. Она пожалела усилия повара, который над ним трудился, и засунула в рот листик руколы. Телефон на столе глухо заурчал, выдавая информацию о новом сообщении. От него захотелось спрятаться. И ничего не знать. И выбросить его. И уехать в какую-нибудь далёкую страну, где будет песок, ветер, океан. И жизнь будет идти не по закону рабочего времени, а по какому-нибудь глупому закону сломанных ногтей. Непредсказуемо, легко, нелепо. Сломался ноготь на среднем пальце — к дороге. Рванула к морю, к солнцу, на закат. Сломался на безымянном — подарки, сюрпризы, праздник.

Она улыбнулась своим наивным мыслям, и не сразу осознала, что прямо на неё в прозрачную стену кафе несётся джип.

Она видела его чёрный округлый бок как у выброшенного на берег кита, покрытый каплями и блестящий хромированными ручками. Его тонированные стёкла, в которых отражались здания, небо, испуг на лицах прохожих. Она даже успела встать, когда аккуратно и ровно, словно в хорошо отрепетированном трюке он приложился о стеклянную стену. И стена задумалась на секунду, выдержит ли она. Но не выдержала, и рассыпалась стеклянным водопадом, снося столы и стулья как солдат, стоящих на передовой.

Наверно, её отбросило этой волной стекла, дождя и холодного сырого воздуха, а может она просто запнулась о ножку стола, когда, наконец, сообразила, что нужно спасаться бегством, она не запомнила.

Сильные мужские руки помогли ей подняться.

— Цела?

— Да. Вроде да, — сказала она, отряхивая руки. — О, Боже! Сломался!

Безобразно загнувшись, ощетинившись неровным краем и острым углом, на правом мизинце кровоточил ноготь.

Он стоял на крыше Байок Скай Тауэр на высоте трёхсот четырёх метров от уровня земли. Перед ним расстилался ночной Бангкок, под ним на смотровой площадке восторженно охали туристы, а за ним в звёздное небо — ещё на пять метров вверх —возвышался шпиль-антенна этой сто четвёртой по высоте башни мира. Не самое высокое место, но одно из его любимых.

Жёлтыми лентами причудливо змеились дороги. Светился огнями, сливаясь у горизонта со звёздным небом, город. Ветер шевелил перья в чёрных крыльях ангела.

 Одно перо вылетело и застыло на бетонной кромке ограждения. Он равнодушно посмотрел на него, привычным жестом поднял к глазам левую руку и стал рассматривать свои идеальные ногти. Они отливали розовым на фоне тёмной кожи. Изящным жестом достал полировку и пару раз скользнул по одному из ногтей. Это занятие всегда помогало ему думать, а подумать было о чём. 

 Сегодня была его очередь выбирать «жертву».

Ему не нравилось это слово. Слишком многозначное, неопределённое, размытое, а Самаэль любил точность и всем словам предпочитал цифры. А ещё оно неправильно передавало суть самого выбора. И всё же он его сделал — выбрал девушку, которая едва не погибла. Она и погибла бы, не вмешайся он, Чёрный Ангел. И умерла бы несчастной. А он, Самаэль - Ангел Несчастья. Он видит его, чувствует, распознаёт, иногда создаёт, иногда предотвращает.