По ту сторону волков (полная версия) - Страница 14

- Странно... - проговорил врач, размышляя над моими словами. - С одной стороны, вы вроде за каждого человека вполне душой болеете, а с другой... Готовы пожертвовать теми, кого оборотень погрызет, ради целесообразности, ради того, что общий процент преступности будет ниже. Неужели вам страх нужен? Нужно, чтобы над всей округой вечный ужас висел? Страх - он на том порядок наводит, что всю мерзость вглубь загоняет. А стоит ему исчезнуть - и вся она с еще большей силой наружу попрет. Не вяжется все это. Сложный вы человек.

- Никакой я не сложный, - скривился я. - Вот он, весь перед вами, как на ладони. И не болею я душой за каждого человека. Страх ли, не страх ли - я порядка хочу. Это уже вопрос необходимости, о котором вы думать не желаете. А вот если бы вы считались с грубой реальностью, то поняли бы, что и страх нам до поры нужен. Он - как обручи, бочку стягивающие. Хоть страхом, но приучить людей сидеть тихо. А потом, по ходу дела - обруч за обручем тихонько убирать, по мере отпадания их надобности: сперва оборотня, потом еще кого, и так уже к новому порядку прийти. Лес рубят - щепки летят.

- Всякая щепка тоже жить хочет, - тихо заметил врач.

- А не всякой это дозволяется, - бросил я. – Вон, сколько мы врагов революции, шпионов всяких, диверсантов и предателей в расход пустили. И ведь правильно пустили, так?

- Правильно, - согласился врач.

- Вот именно, правильно. Но если б вам лично велели расстрел в исполнение привести – легко ли вам было бы живого человека шлепнуть?

Врач резко остановился и повернулся ко мне.

- Вы что, меня провоцируете?

- При чем тут это? - я развел руками. – Я только о том, что, может, я об этих пацанах хлопочу, чтоб все они по собственной дури в северных широтах не сгинули, а влились в ряды строителей. Лучше одно-два предупредительных убийства, чтоб одернуть и на место посадить, чем...

- Не знаю, не знаю, - покачал головой врач. - Вроде по пунктам вы все правильно излагаете, а путаница в итоге выходит большая. Да и к месту ли все это? Мы уже к Митрохину подходим, где ваш вурдалак уже повязан и вот-вот свою смерть примет. На том ваш страх и кончится, опора надежд ваших.

- Неужели, по-вашему, они правильного человека поймали? - усмехнулся я. - Никакой инвалид не сумел бы драпать от меня так, как та тварь драпала.

- Откуда ж у этого инвалида огнестрельное ранение?

- Вот нам и надо выяснить, откуда.

Мы вошли в деревню. Искать дом инвалида и не нужно было - перед ним возбужденная толпа гудела и внутри тоже какая-то суматоха вершилась, факт. Ко мне зареванная женщина кинулась:

- Товарищ милиционер, товарищ милиционер, остановите их! Меня из собственного дома выбросили, внутри все громят, мужа моего повязали, вот-вот он смерть напрасную примет!

- Не волнуйтесь, разберемся, - сказал я, заходя в дом; все передо мной и врачом покорно расступались.

Инвалид этот, значит, был одноногим, левой ноги по колено нет. Крепко ему перепало. Сидел он, прикрученный веревками к стулу, весь дрожащий, измордованный, одежонка порвана. Ребра обмотаны тряпицей, на которой с левого боку проступало пятно крови.

- Вот он, вот он!.. - загудел находившийся в доме народ, и с улицы донеслось ответное яростное эхо.

Я встал посреди комнаты и внимательно всех осмотрел. И мои конокрады были тут, и бабки разнообразные, и несколько рож фабричных мелькнуло - видно, тех, кто работал в ночную смену. Пестрый народ, видать, со всей округи сбежался.

- Молодцы! - сказал я. - Хвалю за бдительность и активность. Так и надо помогать закону. А теперь дайте уж нам разобраться. Пусть сперва врач его осмотрит, потом я ему пару вопросиков задам. Ничего от вас не скроем, будьте покойны.

Врач подошел к инвалиду и, повозившись немного, снял с него тряпицу.

- Ранение пулевое, - сообщил врач. - Пустяшное. Можно сказать, кожу поцарапало. И кто тебя так? - обратился он к инвалиду. - Где?

- На ватник его поглядите, - сказал я, указывая на лохмотья разодранного ватника. - Видите, дырка от пули? И даже подпалена слегка. Да в него в упор стреляли. Странно, что промахнулись.

Инвалид Коля разинул и захлопнул рот, ничего не сказав. Я огляделся по сторонам.

- Есть такие, кто ходил на след моей погони за оборотнем? - спросил я. - Вижу, что есть. Видели следы, что с того места идут, где волчий след обрывается? Человечьи следы, следы сапог? Положим, это он в волка обращается, - указал я на инвалида. - Так ведь оборотень, когда из волка человеком становится, принимает обычный свой облик. Молодой старым не станет, и мужчина женщиной тоже, и одноногий - двуногим. Кто ж мне объяснит, почему там идут отпечатки двух ног, когда у этого мужика всего одна нога? И как бы он на одной ноге так резво от меня упрыгал? Нет, не того вы поймали. И запугали вы его так, что он при вас ничего рассказывать не станет. Выходите все из комнаты, я сам с ним поговорю, узнаю, как дело было.

Народ потянулся из комнаты не без ворчанья. Когда все вышли - последней, утирая слезы, пятилась его жена, - я закрыл дверь, подсел к инвалиду и тихо сказал, принимаясь отвязывать его от стула:

- Ну, инвалид Коля, выкладывай, кто тебя так. И не ври мне. Валяй, как на духу.

Развязанный инвалид затрясся всем телом и опять начал по-рыбьи разевать и закрывать рот.

- Его не лихорадит случаем? - спросил врач сам себя, взял инвалида за запястье, проверил пульс. - Нет, горячки вроде нет. Это он от пережитого страху, похоже.

- Я только вышел, на лавочке у калитки присел, - хриплым и пришепетывающим голосом заговорил инвалид. - И, значится, самокрутку скручиваю... И тут Настасья наша. вредная бабка, так дотошно на меня посматривает... Потом ушмыгнула куда-то... Потом народ подходит... Что, говорят, за свежая дырка от пули у тебя в ватнике? Показывай, говорят, что под ватником... И сами ватник насильно расстегивают и на мою повязку с кровью глядят... И закричали все, что вот он, оборотень, и что кончать меня надо... Чуть и не кончили...

- Все это понятно, - сказал я. - Но об этом я и сам мог догадаться. А вот кто и как тебя ранил?

Инвалид молчал.

- Боязно... - проговорил он наконец.

- Что боязно? Рассказывать?

- Да. Рассказывать боязно...

- Так боязно, что тебе жуткая смерть грозила, а ты все равно рот на замке держал?

- Ну... Они меня и не слушали, и словечка сказать не давали... Им бы я все выложил, чтобы жизнь сохранить... Но они как глухие были... А теперь...

- А что теперь? - спросил я. - Если мне не расскажешь, то мое дело сторона. Защищать тебя больше не буду. И все равно прикончат тебя не сегодня, так завтра, если я правды не буду знать.

- Так вы ж им рассказывали доказательства... - заикнулся инвалид.

- Для них это не доказательства, раз они вбили себе в голову, что оборотень - это ты. Им своя вера в то, что тебя порешить надо, дороже любых доказательств. Раз они один раз решили, что ты оборотень, то будут убеждать в этом друг друга до тех пор, пока их не прорвет по новой и не прикончат они тебя. Если хочешь помочь мне защитить тебя же самого - выкладывай все до конца.

- Что в лоб, что по лбу... - задумчиво просипел инвалид. - Ну, ладно. Двум смертям не бывать, одной не миновать... Гость у нас вчера был, нехороший... Молчать велел...

- Что за гость? Знакомый тебе?

- Не... Не знаю я его... Привет мне привез, я и впустил...

- От кого привет?

- Известное дело, от брата.

- Почему «известное дело»? Всем известно, что по привету от брата ты любого впустишь в дом в поздний час? Или тебе приветов ждать не от кого, кроме как от брата? Кто твой брат?

- В бегах мой брат.

- То есть?

- То оно и есть. На складах он стоял, сторожем. Тоже малость покалеченный, от фронта освобожден. Нет, руки-ноги на месте, а вот на чердаке беспорядок. Дерганый он.

- И дерганому дали берданку в руки, чтобы он склады охранял?

- А кому еще дать? Все стоящие мужики на фронте, а он соображал достаточно, чтоб кричать «Стой, кто идет?» и курок дергать. Тронутый-тронутый, а не без хитрецы.