По ту сторону костра - Страница 6

Наконец у берега показалась крупная пятнистая голова. Рыба остервенело билась на гальке, пока Кузьма не исхитрился оглушить ее ударом камня.

Так он поймал еще три рыбины. В меру своего умения Кузьма выпотрошил, почистил их, поставил вариться.

Хотя солнце давно уже закатилось за сопки, небо меркло медленно. Река выглядела светлой полосой.

Сообразив, что уху надо чем-нибудь заправить, Кузьма полез в котомку Самсона Ивановича за пшеном и наткнулся на перевязанный бечевкой конверт из тополиной коры. Свечин пощупал его, понюхал, подавил. Кора была свежая, лежало в ней что-то упругое, пахло деревом и еще чем-то странным. Из лубяного конверта торчала лохматушка мха, а на ней светилось что-то пестрое, сухое, похожее на крылышко мотылька.

«Откуда это?» Кузьма был готов поручиться, что еще вчера тополиного конверта в котомке не было. Ведь он сам укладывал продукты.

Уха получилась на славу, как считал Кузьма, только в юшке оказалось много чешуи, и приходилось то и дело отплевываться.

Похвалили уху и участковый с Ангирчи. Когда тот вместе с Самсоном Ивановичем вышел из кустов, Свечин поначалу принял его за мальчишку-подростка. Низенький, сухонький, со сморщенным, как печеное яблоко, лицом, старичонка протянул Свечину руку лодочкой и все время улыбался.

Видимо, по дороге участковый не успел, а вероятнее всего, и не стал говорить с Ангирчи о деле. После ужина, прошедшего в торжественном молчании, старичонка облизал ложку, сунул ее за онучу и сказал:

— Вверх идете…

— К корневщикам, — кивнул Самсон Иванович. Ангирчи тоже покивал головой:

— Очень Дзюба вниз торопился. Я махнул ему, чай пить звал. Не остановился.

— Ночевать пришлось бы ему здесь. Не успел бы к Радужному до темноты.

— Зачем не успел? Рано-рано ушел. Солнце над сопками не поднялось. Только свет был. Значит, ночью шел. Луна, как теперь, вполовину была.

— Вы не будете возражать, если я запишу разговор? — спросил Свечин. — На пленку.

— Пиши, начальник. На что хошь пиши. Прихватив свой рюкзак, Свечин сел позади Ангирчи и Самсона Ивановича и включил магнитофон. Это была его гордость — сам собрал: портативный, на транзисторах. В таких условиях вещь незаменимая.

Свечин задал Ангирчи несколько вопросов, заставив его повторить сказанное. Ведь старик точно назвал срок, когда Дзюба прошел здесь, — две недели назад. И время — утро. Выходит, Дзюба пришел к Радужному в полдень. Но Протопопов вроде бы не обратил внимания на слова Ангирчи. Лишь повторил:

— Торопился, наверное. Болел…

— Нет. Большой котомка был. Много корня вез.

— Много?

— Большой-большой котомка был.

— Вы ошиблись, — сказал Свечин.

— Не-ет. Ноги слаб стал, глаз — нет. Большой котомка! Много корня. Что с ним? Почему на его лодке пришли?

Самсон Иванович рассказал о гибели Дзюбы и заверил Ангирчи, что в котомке у того корней оказалось немного.

— Хунхуз объявился. — Известие о гибели Дзюбы очень взволновало Ангирчи: он, недвижный до того, зацокал, покачался из стороны в сторону, будто от внезапной боли. — Его ищи, Самсон.

Кузьма подался к старику:

— Кто такой хунхуз?

Но ответил Самсон Иванович:

— Хунхузы — бандиты. Были такие когда-то. Грабили золотодобытчиков, искателей женьшеня.

— Хунхуз Дзюбу убил, — настойчиво сказал Ангирчи.

— Почему же хунхуз этот все корни не взял? — спросил Свечин.

— Чтобы мы думали, что с Дзюбой произошел несчастный случай, — сказал Самсон Иванович. — Котомка-то полупустая, а Ангирчи утверждает — большая котомка была. Только откуда и кто мог знать, когда Дзюба будет у Радужного? Ангирчи, — обратился участковый к удэгейцу, — ты здесь каждый куст знаешь. Мог Петро найти необыкновенный корень?

— Нет, однако, можно сказать. — Старичонка стал смотреть в костер. Лицо его будто окаменело. — Да — тоже можно… Если он взял корень… Корень мог и сорок соболей стоить.

— Откуда ты знаешь про такой корень?

— Мой много знай, мало говори… Посмотреть, однако, надо. Своими глазами гляди. — И Ангирчи замолк, словно склеил губы.

Свечин задал ему еще несколько вопросов, но Ангирчи будто и не слышал его.

Кузьма выключил магнитофон, поднялся, взял чайник:

— Я за водой.

Он понял: разговор, собственно, окончен.

Подойдя к воде, Кузьма уловил мягкое, редкое и глухое постукивание. Он долго прислушивался, пока не догадался: это камни под водой бьются друг о дружку. Сильное течение тащит гальку по дну.

Когда огонь взвивался особенно высоко, на быстрых струях речки мелькал пляшущий свет костра. Звезды отражались в воде дергающимися черточками.

«С норовом старичок, — думал Кузьма. — Но что-то он знает… Или догадывается? Может быть, подозревает, но не хочет говорить? Да, норовистый старик».

Пока Кузьма был у реки, около костра не проронили ни слова. Подвесив чайник над огнем, Свечин глянул на лица сидящих и поразился их окаменело-сосредоточенному выражению. Даже мечущиеся отсветы пламени не оживляли их, как это обычно бывает.

Закипел чайник. Кузьма достал из рюкзака заварку, бросил в бившую ключом воду. Крышка запрыгала, пена фыркнула через край. Не успел Свечин сообразить, чем снять чайник с рогульки, как Ангирчи взялся голой рукой за дужку висящего над огнем чайника и поставил его на землю. Пальцы его были точно железные, в движениях не чувствовалось ни тени торопливости, будто дужка холодная. Ангирчи спросил:

— Зачем вы его лодку взяли?

— Корневщики на ней вернутся, — ответил Самсон Иванович.

«Ведь сейчас Протопопов фактически сообщил Ангирчи, что мы попадем в Спас другим путем, другим способом, — подумал Свечин. — Сообщил, что мы уже не встретимся больше с ним, Ангирчи… Зачем старичонке это знать?»

Спать Ангирчи улегся в своем бате. Милиционеры устроились на лапнике у костров.

Проснулся Кузьма от холода и сырости. Едва светало. Река приукрылась туманом.

Вскочив, Свечин принялся пританцовывать и хлопать себя ладонями по плечам. А ведь он был в ватнике. Каково же старику в лодке? Подойдя к бату, Кузьма увидел, что охотника нет. Забыв о холоде, Свечин заспешил к Протопопову:

— Ангирчи ушел!

— Ему некогда — охота, — спокойно ответил Самсон Иванович.

— И все-таки я хотел бы знать, почему вы…

— Почему отпустил его?

— Я хочу знать…

— Ангирчи не причастен к этому делу.

Потом они сели в лодку и поплыли вверх по реке. Вечером за ужином Самсон Иванович сказал:

— Отдохнем часа два и пойдем дальше.

— Ночью? В темноте?

— Луна взойдет после полуночи, — ответил Самсон Иванович.

Кузьма внимательно посмотрел на участкового. Свечина не в первый раз поражали решения Самсона Ивановича. Удивляло его и собрание книг в библиотеке участкового: полка накопленных годами изданий «Роман-газеты», тома «Истории войны на Тихом океане», военные мемуары, комплекты юридических журналов. Все это не вязалось с представлениями Кузьмы об участковом инспекторе в глубинке, с самим обликом Протопопова. Конечно, опыт — большое дело, да что за радость всю жизнь в такой глуши торчать. Уж он, Свечин, не собирается завязнуть на своей должности. Впрочем, если разобраться, какое вообще можно провести сравнение между ним, Кузьмой Семеновичем Свечиным, и Протопоповым?

А Самсон Иванович глядел в огонь костра, слишком жаркий и слишком желтый. Понимал: быть завтра грозе, — и радовался, что будет гроза, а не нудный обложной дождь. Поэтому он и решил идти ночью, когда взойдет ущербная, но еще довольно яркая луна. Размышлял Самсон Иванович и о Свечине. Жалел Кузьму. Он не раз встречал молодых людей, которые, приобретая знания, считали, что проценты от этих знаний прежде всего ложатся ступеньками карьеры, их жизненного успеха.

Но можно ли вот так, как Кузьма, мерить жизненный успех, счастье в жизни метрами и сантиметрами служебной лестницы?

И потом, где она, мера человеческих способностей? Сам-то человек порой что Микула Селянинович — кажется ему похвальба правдой… А на чем следовало бы остановиться? Ведь никто не знает, где предел его возможностей, таланта.