По ту сторону костра - Страница 23

— Давайте прежде поговорим, — предложил Андронов.

Его интересовало многое: состояние больного, характер ранений и их примерная давность.

— Сейчас Кочетов чувствует себя вполне удовлетворительно, — ответила врач. — Огнестрельная рана в области грудной клетки — касательная, легкая. Характер ранений и ушибов… Впечатление такое, что он либо скатился с горы, либо… его краем задел камнепад. Так, каменная мелочь. Но местами ранения глубокие, ушибы были сильные. Ведь он почти две недели пробыл в тайге.

— Не больше?

— Я говорю: в тайге. А потом еще на кордоне Лиственничном.

«Итак, — прикинул Андронов, — лесничий доставил Кочетова на кордон едва ли не сразу после моего отъезда оттуда. Сообщить нам об этом по своей наивности не догадался: мало ли что, мол, может случиться в тайге?..»

— Что ж, проводите меня, пожалуйста, к пострадавшему.

То, что Андронову пришлось выслушать от взволнованного, испуганного продавца, было одновременно и просто, и сложно, как это и бывает в жизни.

А началось все с шанежек — кушанья удивительно вкусного даже в холодном виде. Отправляясь в город, где он думал достать денег для погашения растраты, Кочетов взял с собой из дома всяких печеностей. По дороге он зашел на кордон и случайно узнал у Леонида, что у Радужного должен появиться Дзюба-старший. Так у кого же и попросить денег, как не у старого приятеля, которого сам выручал в делах куда серьезней?!

С этой мыслью Кочетов и пошел на поиски Дзюбы. Утром перед уходом он взял с кухонной полки бутылку с уксусной эссенцией — знал, как приедается в тайге пресное. Бутылку со спиртом он загодя положил в котомку еще дома.

Дзюбу он застал у водопада и очень обрадовался. Приди он туда сутками позже — и считай, зря бил ноги. Петро Тарасович был не в духе. Позарился на козла — больно уж тот удобно стоял в скалах неподалеку — и убил, но услышал, как шуршат, осыпаясь со склонов расселины, камни, и побоялся идти в каменный лабиринт. За ужином, прежде чем заговорить о делах, Кочетов предложил Дзюбе домашних шанежек с уксусом. Петро Тарасович подобрел, поглядывал ласково. А когда продавец достал бутылку спирта, Дзюба совсем оживился. Махнул в мясо, запеченное в тесто, солидную порцию уксуса, да еще пожаловался: мол, сильно развел, не жжет. Кочетов от приправы отказался: давно желудком страдает. Уж и по второй собрались выпить, когда Дзюба побагровел и зло спросил, какой это отравой напоил его Кочетов. Тот взял уксус, лизнул слегка, почувствовал что-то не то и, закрыв склянку, отставил ее в сторону. А полуобезумевший Дзюба уже пер медведем. Кричал, что Кочетов, мол, пришел его ограбить, схватился за карабин. Тут продавцу стало не до объяснений, он бросился куда глаза глядят — к скалам. Едва добежал до расселины, раздался выстрел, и ему обожгло бок. Он продолжал бежать опрометью, и в это время сверху посыпались камни.

Очнулся Кочетов утром. Все тело было избито, изранено. К тому же его выворачивало наизнанку. Еле-еле выбрался на поляну, но Дзюбы не нашел. С трудом передвигаясь, взял свои вещи и пошел прочь. Внизу, у начала волока, связал кое-как плоток из валежин. Кепку, ватник потерял.

— А накануне как переправились?

— Так Дзюба и перевез.

— А если бы его не застали?

— На том берегу и заночевал бы. Дело привычное. Когда тщедушный, исхудавший Кочетов узнал о смерти Дзюбы, отравленного вехом и засыпанного камнями, он заплакал. Шумно, взахлеб.

В окуляре прибора ночного видения мелькали салатовые очертания скал и кустов. Меж ними быстро двигалась человеческая фигурка. Против ожидания Кузьмы, считавшего, что Леонид пойдет вниз, к реке, тот пробирался по опушке к Чертовым скалам.

Цепь кустов оборвалась. Леонид стоял у подножия высоких скал, пристально глядя в направлении костра. Кузьма не шелохнулся.

Конечно, Дзюба-младший мог дойти до скал проще, напрямик, а не тащиться по кустам. Только ему, очевидно, нужно было идти так, чтоб в любую минуту сделать вид, что собирался он не туда.

Шло время. Леонид не отводил взгляда от костра.

Кузьма лежал неподвижно, боясь спугнуть Леонида, хотя тот находился метрах в трехстах и едва ли заметил бы, шевелится его спутник или нет.

Неожиданно фигура Дзюбы-младшего исчезла за скалами. Вновь появилась. Он карабкался вверх. Было просто удивительно, как он умудрялся ориентироваться в темноте. Наверное, отлично знал, куда шел, и не раз туда ходил. Причем риск был громадный: каждый шаг мог стать последним.

Кузьме приходилось теперь следить не только за Леонидом. Время от времени он вскидывал «пистолет» и по зубцам «привязывал» путь Леонида к скалам, чтобы не потерять ориентировку. Иначе потом он не смог бы найти это место.

Поднявшись метров на двадцать вверх, Дзюба-младший остановился. Он снова долго смотрел в сторону костра.

«Похоже, еще раз хочет убедиться, не проснулся ли я, не спохватился ли, что его нет, не пошел ли искать, — понял Кузьма. — Значит, тайник там».

В следующее мгновение Леонид юркнул за скалу и пропал из виду.

И тут Кузьма едва не вскочил на ноги и не заорал во все горло: метрах в двух выше расселины, в которой скрылся Леонид, стоял человек. Переведя верньер прибора на самое сильное увеличение, Кузьма узнал в этом человеке… Ангирчи.

Свечин потер глаза. Может, с усталости померещилось? Но нет. Облик Ангирчи он узнал бы из тысячи других. И старик, видимо, следил за тем, что делает Леонид!

«Вот что, Кузьма, — обратился Свечин к самому себе. — Подожди. Подожди с выводами, заключениями и даже предположениями. Наблюдай! Внимательно наблюдай! Не упускай ни одного движения — ни Леонида, ни Ангирчи!»

Сколько времени прошло, пока появился Леонид, Кузьма не знал. Но едва тот стал спускаться на поляну, как Ангирчи легко перелез через груду камней и бесшумно скрылся в расселине, откуда только что вышел Дзюба-младший.

Снова Кузьме, чтобы одновременно наблюдать за Леонидом и Ангирчи, пришлось уменьшить увеличение.

Леонид преодолел уже половину спуска, когда Ангирчи вынырнул из расселины. В руках у него было нечто похожее на большого формата книгу, атлас, что ли, длиной в полметра, а шириной немного поменьше.

«Лубянка? Лубянка!.. С корнем!»

Кузьма быстро дал увеличение и увидел, что створки Лубянки распахнуты. Значит, она пуста.

Ангирчи с ловкостью барса взобрался на скалы и скрылся за ними.

Кузьма перевел объектив прибора к подножию. Леонид еще не закончил спуск. Он двигался очень расчетливо, придерживаясь за камни одной рукой, а вторую не отрывал от груди. И снова, оказавшись на поляне, он не пошел к костру напрямик, а повернул вдоль опушки.

Свечин не спеша убрал аппарат в коробку и, увидев, что Леонид направился к костру, задвинул ее под рюкзак. Через несколько минут Дзюба, покашливая, подошел к огню. Присел. Закурил неторопливо, с чувством. И лишь затяжки его — глубокие, прерывистые — свидетельствовали: он только что закончил трудное и опасное дело, потребовавшее от него напряжения всех сил.

Глядя сквозь чуть приоткрытые веки, Кузьма понял: у Леонида под ватником что-то есть.

Убедившись, что Свечин спит — тот, поежившись, преспокойно перевернулся на другой бок, почмокал губами и затих, — Леонид повернулся спиной к костру, переложил спрятанное за пазухой в свою котомку. Потом бросил окурок в огонь, подложил дров и лег.

А Свечин стал думать о том, правильно ли он вел себя и так ли, как надо, поступил. Первый вопрос, который он себе задал, был: «Почему ты не задержал обоих на месте преступления?» И тут же ответил: «Но разве нельзя предположить такое: я просыпаюсь, а Леонид смеется и говорит: «Пока ты спал, инспектор-салага, я корень нашел. Вот он!!!»

Леонид достаточно честолюбив, чтобы поступить именно так. Но зачем Ангирчи Лубянка? И почему Леонид не взял ее? В том-то и дело! Если бы Ангирчи был в сговоре с Леонидом, то не стал бы тайком утаскивать Лубянку, когда корень женьшеня из нее уже взят. А Дзюбе куда ее девать? Корень, правда, пострадает, но и упустить то, во имя чего совершилось преступление…