По тонкому льду - Страница 106

– Сделаем так: Когда убедимся, что Земельбауэр дома, Пейпер подойдет к вахтеру гестапо и спросит, где сейчас начальник. Вахтер, конечно, не посмеет солгать оберштурмбаннфюреру СС. Тогда Пейпер прикажет: "Позвоните ему сейчас же и доложите, что оберштурмбаннфюрер Панцигер едет к нему на дом". Как, по-вашему? Это должно несколько амортизировать внезапный визит Пейпера?

– Бесспорно, – согласился я.

– В этом случае, – продолжал Демьян, – Пейперу не надо представляться.

Земельбауэр будет знать, с кем имеет дело. Неплохо бы, разумеется, предупредить начальника гестапо еще и из другого источника. А что, если вы?

– Что я?

– Если вы… после звонка вахтера тоже позвоните. Ну да. Из управы. И скажете, что говорят с аэродрома. Так и так, господин штурмбаннфюрер, из Берлина прилетел гость. Отправился к вам, встречайте. Тут уже Земельбауэру будет не до проверки документов.

– Великолепно! – обрадовался я. – Но не лучше ли первому позвонить мне?

Демьян подумал и согласился. Конечно, лучше! И лучше потому, что мы рискуем опоздать. У нас в резерве небольшой запас времени.

Когда детали плана были утрясены, я протянул Демьяну расшифрованную радиограмму. Он прочел, постучал костяшками пальцев по столу и спросил:

– Что же вы решили?

Я ответил, что не в моих правилах отказываться от таких предложений.

– Пожалуй, правильно, – коротко заметил Демьян.

Тут же я написал Решетову о своем согласии, дал текст Наперстку и побежал домой.

В то утро Гизела покинула наш дом за час до моего ухода на службу.

Когда я сел с хозяевами завтракать, Трофим Герасимович сказал:

– Умная и красивая. – Он имел в виду мою гостью. – Вот ведь беда. Весь город обегаешь, а такой не сыщешь, – он покрутил головой, взглянул на жену к спросил: – Ну, чего рожу вытянула?

– А ничего. Паскудник ты, и вся недолга! – огрызнулась Никодимовна. – Все чужие тебе хороши.

– Так испокон веков, – проговорил невозмутимо Трофим Герасимович. – В чужую бабу черт меду кладет.

Гизеле я не мог сказать, что скоро покину Энск. Но спросил, будет ли она рада выехать со мной куда-либо. Мне хотелось взять Гизелу с собой. Я много думал об этом. Мне казалось, что Демьян, если я обращусь к нему, поддержит меня и полковник Решетов пойдет навстречу. И знаете, что мне ответила Гизела? Она сказала, что нам хорошо будет в Германии, и спросила, поеду ли я с ней туда. Я никак не ожидал такого вопроса.

Потом она еще сказала, что у каждого есть своя родина, которую человек любит, которой дорожит и гордится. Для нее родина не просто земля, где родилась она, ее отец, мать, а нечто большее, с чем она связана невидимыми нитями и без чего не представляет себе жизни. Германия не всегда была такой, какой сделал ее Гитлер. И она будет другой. Гизела уверена, что я так же не смогу расстаться с Россией, как она с Германией Любит ли она меня? Да, любит. Она еще никого не любила. Я первый. Она верит, что и я ее люблю. Но трудно, невозможно предсказать, что готовит будущее. А быть может, оно само придет нам на помощь.

Я не мог видеть глаз Гизелы, в комнате было темно, но, когда я провел рукой по ее лицу, оно было мокро от слез.

Уходя, Гизела дала мне второй ключ от дверей ее дома и предупредила, чтобы я не злоупотребляя возможностью им пользоваться. Оставила мне и костюм покойного мужа.

Это было пять суток назад. И лишь сегодня, часа через полтора или два, этот костюм начнет играть свою роль.

Я ошибся, заверив Пейпера, что с нашей затеей мы покончим в два-три дня. Осуществлению моего плана помешал мундир Андреаса. Он оказался велик для Пейпера. Потребовалось вмешательство портного. На розыски его ушло трое суток. В группе Челнока нашлась женщина, муж которой в давние времена работал театральным портным. Ему мы и доверили мундир. Переделка прошла удачно, сегодня Пейпер получил мундир и остался им доволен.

Сейчас без четверти одиннадцать ночи. Мы ждем сигналами – в управе, в своем служебном кабинете, Пейпер – в моей комнате, в доме Трофима Герасимовича. Сигнал должен подать Костя.

Я выжидательно поглядываю на телефон, но он упорно молчит. Томительно долго тянется время. Минуло одиннадцать, половина двенадцатого, двенадцать.

Начались новые сутки.

Когда наконец раздался звонок, я испуганно вздрогнул. Костя сказал коротко:

– Господин Сухоруков? Беспокоит старшей полицай Гришин. Посты в порядке. Иду отдыхать.

Сигнал расшифровывается иначе: Земельбауэр поехал домой. Костя отправился к Трофиму Герасимовичу. Операция началась. Теперь только выждать, когда Костя предупредит Пейпера. Пятнадцать минут, пожалуй, достаточно для этого. Слежу за стрелкой часов. Пора!

Прохожу в пустую приемную бургомистра. Дежурный по управе сидит в первом этаже и, как всегда, видимо, спит. Набираю номер квартиры начальника гестапо по прямому телефону. Секунда, вторая. Наконец в трубке раздается высокий, писклявый голос маленького штурмбаннфюрера.

– Кто? – спросил он, не называя себя.

– Дежурный по аэродрому. Мне нужен штурмбаннфюрер СС.

– Я штурмбаннфюрер. Дальше?

– Докладывает обер-лейтенант Бартельс, – понизил я голос до возможного предела. – В ноль-ноль пятнадцать четырнадцатым рейсом прилетел оберштурмбаннфюрер СС Панцигер. Он спросил меня, как найти гестапо, и автобусом вместе с летчиками выехал в город.

– Когда выехал? – спросил Земельбауэр.

– Минуты три-четыре назад. Я счел нужным предупредить вас.

– Благодарю. Бартельс, вы сказали?

– Да.

Я запер свою комнату и задним ходом, через двор, вышел на улицу.

Ночь стояла душная, тихая, темная. Откуда-то издалека доносились глухие раскаты артиллерийской канонады. Я прошел мимо гестапо. У подъезда плотной массой вырисовывался силуэт машины. Постукивал коваными каблуками наружный часовой. Тишина, безлюдье, никаких признаков Пейпера. Где же он сейчас?

Обогнув здание гестапо, я заторопился домой.

Костя и Трофим Герасимович сидели на корточках под открытым окном, курили и закрывали огонь самокруток ладонями.

Я отпустил Костю, а с Трофимом Герасимовичем прошел в комнату. Теперь еще томительнее потянулось время. Хозяин прилег на лавку, врезанную в стену дома, а я стал бродить из угла в угол.

Прошло полчаса… сорок минут… час… Храп Трофима Герасимовича сотрясал стены дома, а я все ходил и ходил, ощущая неприятное стеснение в груди. Нет ничего хуже ожидания и неведения. Меня тянуло на улицу, будто там можно было что-нибудь узнать. Подталкиваемый тревогой, я прошел в переднюю и уже приоткрыл наружную дверь, как услышал шум приближающегося автомобиля.

Это еще что такое? На небольшой скорости машина прошла мимо и затихла вдали.

Я стоял у двери, скованный неясным чувством. Настроение портилось. Эта ночь лишний раз подтверждала извечную житейскую мудрость: одно дело планы, даже отличные, и совсем другое – их выполнение. Пейпера нет, хотя ему уже давно пора появиться. Сколько можно разговаривать с начальником гестапо!

Впрочем, разговаривают ли они? Возможно, и слова не было произнесено. Все кончилось в коридоре гестапо или на пороге особняка Земельбауэра. Кончилось без звука. Я услышал шаги. Может быть, Пейпер?

Несколько секунд прошли в напряженном ожидании. Ну конечно же, это Пейпер! Едва он вступил на крыльцо, я схватил его за руку и потянул в дом.

– Почему вы с этой стороны?

– А я на «оппеле», – довольно спокойно ответил Пейпер. – Не хотел останавливаться здесь и проехал дальше.

– Ну и как? Рассказывайте скорее, иначе у меня лопнет сердце.

– Вот уж ваше сердце не лопнет, – усмехнулся он.

Мы пробрались в мою комнату и прикрыли за собой дверь.

Пейпер пустил фуражку, как циркач тарелку, в угол комнаты, плюхнулся на стул, вытянул длинные ноги и признался:

– Такого страха, как сегодня, мне не доводилось испытывать никогда. – Он положил на стол три письма, лист бумаги, сложенный вчетверо, и спросил: – Это вам было нужно?