По следу - Страница 4
На голове у Алонова была смятая, выгоревшая от солнца фуражка из ткани защитного цвета. Внезапно он уперся, почти ударился теменем во что-то. Поднял лицо. Перед глазами — так близко, как никогда, — была растрескавшаяся кора дерева или пня. Крупный черный муравей, зацепившись задними лапками, вытянул челюсти и воинственно подогнул брюшко. Заметив невиданное чудовище, муравей изготовился к бою и бросал вызов.
Но человек, хотя и смотрел на муравья, видел только дерево. Вдруг Алонов вспомнил, что в его патронташе есть несколько настоящих зарядов — не дробь номер четыре, как в патронниках ружья.
Эти настоящие, для особых случаев, заряды Алонов делал сам, — он вообще любил многое делать сам. Не его выдумка: такие пули ему пришлось увидеть в каком-то старом прейскуранте охотничьих ружей. Нужно выточить из мягкого сухого дерева без сучков правильный цилиндр чуть толще канала ствола и разрезать заготовку на куски по пяти сантиметров длиной. На кусках нарезаются продольные ребрышки. На один конец насаживается и привинчивается хорошо уравновешенная, точной формы, длинная свинцовая пуля, а другой конец вставляется в заряженную порохом гильзу. Такой заряд годится на самого крупного зверя. И полет очень точный. А под пыжи кладут больше трех граммов хорошего бездымного пороха «Сокол», то есть почти в два раза больше, чем для дробовых зарядов. Это можно себе позволить, если стволы ружья хорошей стали.
Когда Алонов полз, он не думал об этих зарядах, он забыл о них. Теперь — другое дело!
Муравей по-прежнему угрожал Алонову. Но человек и не заметил его.
Алонов подскочил так, точно земля стала пружиной, сделал два или три прыжка, упал за деревьями. Падая, он услышал выстрел, но где прошла пуля, откуда стреляли — он не заметил.
В ушах сильно шумело. Звук выстрела показался Алонову очень слабым, каким-то легким, ненастоящим — как в парковом тире степного районного города, где ему приходилось изредка бывать. Откуда же все-таки стреляли сейчас? Да и стреляли ли? Нет, это только показалось. Обман слуха от слишком настойчивого ожидания.
Стоя на коленях в густой траве за деревьями, Алонов снял мягкую, мятую фуражку, вытер лицо и нахлобучил опять, козырьком назад.
Сердце билось толчками, в груди что-то теснилось, мешая дышать.
Перехватив левой рукой ружье, Алонов ощупал срезы стволов. Они были чисты. Отвел большим пальцем правой руки рычаг и переломил двустволку. Вытащил из открывшихся патронников ненужные дробовые заряды, пригодные лишь для птицы. Не глядя выхватил из патронташа пару патронов с торчащими свинцовыми пулями, дослал в стволы. Ружье захлопнулось с резким, коротким щелканьем.
Сердце успокаивалось. Прошло гнетущее ощущение бессилия, беззащитности. В ушах перестало шуметь. Приподнявшись, Алонов осматривался, слушал. Его поразила мертвая тишина — не шевелился ни один листок. После всего, что произошло, полное спокойствие, окружившее Алонова, показалось ему неестественным, угрожающим.
Было по-прежнему безветренно и жарко. Невысокие деревья — мелкие осины, березняк с частым подлеском из ивняка, кизильника и боярышника с созревшими ягодами — все замерло в ожидании.
Над самым ухом тонко зажужжал комар и сейчас же смолк, — видно, сразу нашел место, куда смог вонзить свой острый, гибкий хоботок. Тотчас зазвенел второй комар, третий, четвертый… Запах разгоряченного человеческого тела манил жадных кровопийц. Эти обычные, мирные звуки совершенно не воспринимались сознанием, не нарушали общего молчания.
Алонов слушал, слушал — ничего. Совсем ничего — ни шелеста, ни треска, ни топота ног. Ничего, что, по его мнению, неизбежно должно было быть. Никого и нигде.
Алонов осторожно выпрямился, встал рядом с грязной, исполосованной черными трещинами, обезображенной наростами березой, которая забрела далеко на юг. Вслушиваясь, он сделал несколько осторожных шагов. Кусты закрывали его почти до плеч. Он вышел на самую опушку.
В южных степях, бедных лесным покровом, иной раз называют лесом то, что севернее едва назовут рощей. Здесь, заняв место высохшего озера, деревья заполнили плоскую котловину. В самой середине осталось небольшое озерко-болотце с неприглядно-зеленой, но пресной водой. Возможно, что когда-то здесь было большое озеро, так как от рощи степь плавно поднималась, приближая горизонт. Алонов знал, что так было и в другие стороны от рощи. Сейчас он не думал об этом. Он смотрел на кучку невысоких кустов метрах в двухстах от опушки. Кусты казались ему близкими, но путь от них был бесконечным!
Ни там, ни в степи никого не было — все пустынно, безлюдно.
И Алонов ощутил неожиданное, странное разочарование. Он опять начал задыхаться, вспоминая, как полз, как его заставили ползти. Так однажды пробирался напуганный заяц меж кочек сухого болота, жалкий, трусливый, с положенными на спину длинными ушами.
Вдруг Алонов насторожился — он почувствовал чье-то присутствие, но воспринял это присутствие совсем не так, как всего несколько минут назад. Тогда он боялся, был беззащитен, страх играл им. Теперь страха не стало. И больше не было, не могло быть неожиданности.
Неслышно скользя мягкими сапогами-поршнями, Алонов перебежал вдоль опушки на сто или на сто двадцать шагов и замер в подлеске. По опыту охотника, он отлично знал, что, пока не пошевелится, его не увидят.
Он ничего не слышал, никого не видел, а перебежал не зря. Там, на старом месте, он почувствовал, что за ним кто-то наблюдает. Опыт одиноких охот и далеких прогулок приучил Алонова доверять подсказкам неясных, но верных ощущений. Он повернул голову, потом слегка расставил ноги, чтобы прочнее стоять, и замер, глядя влево. Потом, не шевельнув ни одним листом, медленно-медленно поднял ружье к плечу.
Ждать пришлось недолго… а может быть, и долго. Сейчас у Алонова были опять и выдержка и терпение. Вот на старом месте, куда он выбрался из степи, среди деревьев появилась высокая фигура. Знакомая фигура…
Алонов приготовился к выстрелу, согнул спину, прижал щекой приклад. Вороненые стволы вытянулись над тонкими ветками кустарника. Со стороны нельзя было увидеть ни стрелка, ни ружье.
Тот человек вышел на опушку. Да, он сумел найти место, куда выбрался Алонов. Верно нашел. Если бы Алонов остался там…
В руках у человека было короткое ружье с тонким стволом; он держал оружие на изготовку, зажимая приклад под мышкой правой руки и придерживая ствол левой.
Как только Алонов увидел это короткое ружье, на мгновение все поплыло перед его глазами. Затаив дыхание, он коснулся пальцем спускового крючка правого ствола. Ружье толкнуло его в плечо и щеку. Выстрел не показался громким, а незнакомец исчез, точно его сдуло ветром. Алонов не удивился. Как это было нужно и как это бывало всегда, ружье выстрелило будто само. Значит, он попал в цель — тоже как всегда.
«Где, где все остальные?» — думал Алонов, перезаряжая ружье. Он спешил, но успел заметить, что в его патронташе осталось еще три заряда со свинцовыми пулями. В остальных была только дробь.
Сколько человек было в компании, устроившей охоту за ним, — он не знал. Те пятеро или есть и еще люди? Кажется, тогда кто-то сказал, что есть еще люди, кроме тех пятерых, которых Алонов видел своими глазами.
От гнева, от ярости, только что испытанных Алоновым, не осталось и следа. Там, шагах в ста, лежало тело убитого человека. Убитый не встанет. Сознание непоправимости случившегося охватило Алонова. Он сам уже не тот, каким был минуту назад, и мир не тот. Произошло страшное, и ничто не может вернуть, исправить, переделать то, что есть.
Любимый Алоновым острый, вязкий запах бездымного пороха и взрывчатой смеси капсюля вызывал тошноту. Внезапно Алонов так устал, так ослабел, что едва не выронил ружье. Стараясь не упасть, он прислонился к дереву.
В роще, в степи все было тихо, спокойно, будто ничего не случилось.