По следам знакомых героев - Страница 19

— Ну? Что же вы замолчали, Уотсон?

— Поразительно! Две недели… Так быстро… И он в самом деле через две недели его закончил?

— О, нет! Тут Толстой ошибся. Роман был готов не через две недели, а ни больше ни меньше, как через пять лет. Но факт остается фактом. Началось все с того, что он читал Пушкина, наткнулся на отрывок «Гости съезжались на дачу», невольно, сам не зная зачем, стал этот отрывок продолжать, и в результате явилась на свет одна из величайших книг не только русской, но и мировой литературы.

— «Анна Каренина»?

— Ну да.

— «Анна Каренина», как я уже говорил вам, — одна из любимейших моих книг, — задумчиво сказал Уотсон. — Но я и понятия не имел, что Толстой начал ее писать, оттолкнувшись от этого пушкинского отрывка. Скажите, вы не могли бы рассказать мне об этом чуть подробнее? Или на худой конец порекомендовать какие-нибудь источники, из которых я мог бы узнать побольше о том, как создавалась эта великая книга?

— Я предвидел, что у вас возникнет такое желание, — сказал Холмс, — и заранее составил небольшой списочек книг, из которых вы сможете почерпнуть все интересующие вас сведения.

Уотсон был в смятении. Несколько раз он пытался начать этот неприятный разговор, но, едва начав, тотчас спешил замять его. Немудрено: столько лет Холмс был для него непререкаемым авторитетом! Прямо вот так взять да и выложить: Холмс, старина, вы ошиблись! Нет, это было выше его сил. Все эти душевные терзания Уотсона, разумеется, не укрылись от проницательных глаз Шерлока Холмса. Сжалившись над беднягой, он решил помочь ему сделать первый шаг.

— Ну-ну, смелее, дружище! — подбодрил его. — Выкладывайте, что там у вас накипело.

— О чем вы? — фальшиво удивился Уотсон.

— Не надо со мной хитрить, мой милый, — поморщился Холмс. — Я ведь вижу: вас что-то мучает. Не иначе, это касается меня. Вы боитесь меня огорчить, не так ли?

— От вас ничего не скроешь! — шумно вздохнул Уотсон. — Пожалуй, вы правы, лучше сказать правду… Я изучил те книги, которые вы рекомендовали мне прочесть.

— Об истории создания романа Толстого «Анна Каренина»?

— Ну да. И с величайшим сожалением вынужден констатировать, что мы с вами ошиблись.

— Полноте, Уотсон! Не стоит подслащивать горькую пилюлю. Вы хотели сказать, что ошибся я… Ну-ну… В чем же заключается эта моя так называемая ошибка?

— В прошлый раз вы сказали мне, и, признаться, я вам поверил, что толчком к созданию «Анны Карениной» послужил неоконченный рассказ Пушкина «Гости съезжались на дачу». Однако, вдохновленный вашим примером, а также книгами, указанными в вашем списке, я стал читать другие отрывки и наброски Пушкина, напечатанные в шестом томе его собрания сочинений…

— Да?.. Что же вы замолчали?

— И наткнулся на небольшой фрагмент, который называется «На углу маленькой площади»…

— Ну и что же? — вновь вынужден был подстегнуть его Холмс.

— Вы знаете, Холмс, тут не может быть ни малейших сомнений. Я уверен, что именно этот отрывок, а вовсе не «Гости съезжались на дачу», послужил Толстому толчком для создания его романа. События, описанные в нем, гораздо больше похожи на события, описанные в книге Толстого. А героиня этого отрывка — ну просто точно Анна Каренина. И герой, в которого она влюблена, тоже больше похож на Вронского. Короче говоря, я убежден, что произошла ошибка… мы обязаны извиниться перед нашими читателями, которых мы с вами невольно ввели в заблуждение.

Уотсон с испугом ждал, какая последует реакция. Он знал, что Холмс при всей своей невозмутимости подвержен приступам внезапного гнева. Он приготовился к самому худшему. Но Холмс молчал.

— Что же вы молчите, друг мой? — участливо прикоснулся он к плечу великого сыщика. — Скажите хоть что-нибудь!

— Что тут говорить? — пожал плечами Холмс. — Задета моя профессиональная честь. Тут надо не говорить, а действовать.

— Вы, конечно, уверены, что на самом деле ошибся я, а не вы?

— Плох тот следователь, мой милый Уотсон, который приступает к делу с уверенностью в заведомой правильности своей гипотезы, — назидательно произнес Холмс. — Моя сила в том, что мною движет не уязвленное самолюбие, не стремление во что бы то ни стало доказать свою правоту, а исключительно лишь любовь к истине. Итак, мы отправляемся на территорию неоконченного отрывка Пушкина «На углу маленькой площади». Кстати, не забудьте на всякий случай захватить свой стетоскоп. Или по крайней мере хоть флакон с нюхательной солью. Такая предусмотрительность, я думаю, нам не помешает.

Комната, в которой очутились Холмс и Уотсон, была убрана со вкусом и роскошью. На диване, обложенная подушками, лежала бледная дама, одетая весьма изысканно. Перед камином сидел молодой человек лет двадцати шести и лениво перебирал страницы английского романа.

— Вам не кажется, Уотсон, — тихо спросил Холмс, — что эта прекрасная леди слегка похожа на Зинаиду Вольскую?

— По правде говоря, мне эта мысль тоже пришла в голову. Но я тотчас от нее отказался. Эта дама так бледна и грустна. И глаза ее не горят таким жарким пламенем, как темные очи красавицы Зинаиды. Впрочем, быть может, в этом повинно освещение… Ну а если даже она и похожа на мадам Вольскую, что из этого следует?

— Вы ведь читали этот отрывок и должны знать, что эту даму тоже зовут Зинаидой. Вот я и подумал…

— Пустяки, — возразил Уотсон. — Это просто случайное совпадение. Я полагаю…

— Тс! — прервал его Холмс. — Насколько я понимаю, сейчас между ними должно произойти какое-то важное объяснение, поэтому прошу вас, Уотсон, не давайте им повода предполагать, что их разговор могут услышать. Не вздумайте высунуть нос из-за этой ширмы. Не дай бог, если они догадаются о нашем присутствии.

Уотсон знаком дал понять, что принял к сведению указание Холмса, и притих.

— Что с тобою сделалось, Валериан? — с нежным упреком сказала дама, лежащая на диване. — Ты сегодня сердит?

— Сердит, — сухо отвечал тот.

— На кого?

— На князя Горецкого. У него сегодня бал, а я не зван.

— А тебе очень хотелось быть на его бале?

— Нимало. Черт его побери с его балом. Но если он зовет весь город, то должен звать и меня. Этот князь Григорий известная скотина…

— На ком он женат?

— На дочери того певчего… как бишь его?

— Я так давно не выезжала, что совсем раззнакомилась с вашим обществом. Так ты очень дорожишь вниманием князя Григория, известного мерзавца, и благосклонностью жены его, дочери певчего?

— Конечно! — раздраженно ответил молодой человек, бросая книгу на стол. — Я человек светский и не хочу быть в пренебрежении у светских аристократов. Мне дела нет ни до их родословной, ни до их нравственности.

— Кого ты называешь у нас аристократами?

— Тех, которые протягивают руку графине Фуфлыгиной.

— А кто такая графиня Фуфлыгина?

— Наглая дура.

— И пренебрежение людей, которыми ты не дорожишь, которых ты презираешь, может до такой степени тебя расстраивать? — сказала дама после некоторого молчания. — Признайся, тут есть и иная причина.

— Так! — с еще большим раздражением воскликнул Валериан. — Опять подозрения! Опять ревность! Это, ей-богу, несносно.

Он встал и взял шляпу.

— Ты уже едешь? — с беспокойством сказала Зинаида. — Не хочешь здесь отобедать?

— Нет, я дал слово.

— Обедай со мною, — продолжала она ласковым и робким голосом. — Я велела взять шампанского.

— Это зачем? Разве я московский банкомет? Разве я без шампанского обойтиться не могу?

— Но в последний раз ты нашел, что вино у меня дурно, ты сердился, что женщины не знают в этом толку. На тебя не угодишь.

— Не прошу и угождать, — резко ответил Валериан. Но в ту же минуту он устыдился своей грубости. Подойдя к ней, он взял ее за руку и сказал с нежностью: — Зинаида, прости меня. Я нынче сам не свой, сержусь на всех и на все. В такие минуты надобно мне сидеть дома. Прости меня, не сердись.