По следам неведомого - Страница 13

Я вернулся в лагерь, разыскал Анга — он сидел на корточках у палатки — и сказал ему:

— Анг, если ты думаешь, что тебе грозит опасность, лучше бросим все.

Но Анг только безнадежно покачал головой.

Наконец, перейдя у Джубинга ревущую Молочную реку Дуд-Коси, собирающую свои воды у подножия Эвереста, мы повернули вверх по ее течению, прямо на север. Пройдя перевал на высоте 2750 метров, мы вступили в страну шерпов — Соло-Кхумбу.

Это была опять совсем новая страна. Горы тут стали круче и грознее; деревни лепились на их скалистых склонах, как птичьи гнезда; полей было меньше; на альпийских лугах паслись яки, овцы и козы. Мы шли тропой по склону ущелья, прорезанного Дуд-Коси, среди густого леса. Вокруг теснились гигантские кедры и ели вперемежку с цветущими рододендронами и магнолиями; внизу шумела река.

Похолодало; мы оделись теплее. Идти стало трудней; многие уже чувствовали первые признаки горной болезни: звенело в ушах, тошнило, начались головные боли. Но мы все время то спускались, то поднимались, постепенно забирая все выше, и большинство наших спутников понемногу привыкало к разреженному воздуху.

Жители деревень, расположенных вблизи от караванной тропы, по которой мы шли, встречали нас очень приветливо: почти в каждой деревне были родственники наших носильщиков-шерпов. Нас тут же начинали потчевать уже известным нам с Милфордом чангом, а также тибетским чаем — с солью и яковым маслом: проглотить его, надо, сказать, трудновато, а выплевывать, разумеется, крайне невежливо. Мы морщились и стоически глотали это удивительное питье, а столпившиеся кругом шерпы одобрительно цокали и бормотали: «Чилинанга!». (Чужеземцы!). Некоторые из местных шерпов отправлялись с нами дальше, чтоб помочь своим родственникам. Мы с трудом шли налегке, а шерпы тащили за плечами груз по 20–30 килограммов, укрепив его на широком ремне, протянутом через лоб.

У шерпов нет ни городов, ни больших сел; мы шли в самое большое из местных селений — Намче-Базар, расположенное поблизости от монастыря Тьянгбоче.

Шерпов всего около ста тысяч; они монгольского происхождения, и название их племени означает «человек с востока». Хотя из Тибета они переселились сюда очень давно, многие из них принадлежат к приходу большого тибетского монастыря Ронгбук, находящегося по ту сторону Эвереста, и ходят туда молиться через высочайший снежный перевал; из Тибета идет сюда соль, вяленое мясо яков, некоторые товары. Шерпы вообще сами производят почти все, что им нужно, и только кое-какие мелочи покупают в проходящих караванах, — на территории шерпов нет ни рынков, ни торговых складов. Но они ни в чем не терпят недостатка и питаются, хоть грубо и однообразно, но сытно.

Главная опора человека здесь — як. Он дает молоко, масло, грубую шерсть и помет, служащий топливом; а когда як умирает (убивать животных запрещает буддийская религия), то все идет в дело — и мясо, и шкура, и рога, и даже хвост? — пушистые белые хвосты яков издавна служат почетным украшением для знатных людей. Як может передвигаться с грузом по крутым каменистым склонам и узким горным тропам, — впрочем, здесь даже овец и коз подчас заставляют таскать небольшие грузы.

Верхняя часть страны шерпов, суровое каменистое Кхумбу (о нем преимущественно я и говорю; южное Соло несколько мягче по климату и больше похоже на долину Катманду) лежит на высоте, в среднем достигающей четырех километров над уровнем моря, у самого подножия гигантских ледяных пиков. Шерпы спокойно живут и трудятся в условиях, к которым нам было трудно привыкнуть даже на время: на высоте до 4200 метров они выращивают ячмень и картофель (картофель и ячменная мука «дзамба» — их основная пища), тщательно возделывая и удобряя малейшие клочки земли, пригодные для посева. Мальчуганы пасут стада яков, коз и овец далеко на горных склонах, на богатых альпийских лугах, доходя иной раз до границы вечных снегов на высоте более пяти тысяч метров. Удивительный народ — их сама природа словно готовит для роли проводников и носильщиков в родных горах, для славы «тигра снегов».

Мы разбили базовый лагерь неподалеку от монастыря Тьянгбоче, в очень живописном месте, — над глубоким ущельем реки Имжи-Кола, среди великолепных елей, берез и цветущих рододендронов. Монастырь — приземистое, с плоскими крышами и карнизами здание типично тибетской архитектуры: его уступы будто повторяют уступы окружающих гор, — стоял на высоте 3700 метров. Наши палатки вскоре забелели среди сочной, густой травы в рост человека, — невдалеке начиналась зона альпийских лугов. На лугах паслись яки и овцы. Впрочем, тут и диких животных, и птиц было полным полно: ущелье Имжи-Кола превратилось в настоящий заповедник, потому что монахи запрещали здесь охоту. Наши охотники застонали от огорчения, узнав об этом запрете, — кругом важно прохаживались гигантские горные индейки и фазаны, спокойно щипали траву невдалеке от яков стройные кабарги; где-то в зарослях бродили черные волки, снежные барсы, гималайские медведи…

Здесь наша экспедиция, как я уже говорил, разделилась. Наиболее слабые собирались просто отдохнуть перед обратной дорогой и походить у границы вечных снегов — авось, увидят «снежного человека». Тем, кто чувствовал себя достаточно здоровым и подготовленным, предлагался маршрут: пойти к деревне Дингбоче — летнему селению шерпов, оттуда совершить поход вдоль гигантской ледяной стены Нуптзе и подняться на сравнительно небольшой, но интересный для восхождения пик Чукхунг. Это был, по-моему, хороший альпинистский маршрут, и я с удовольствием пошел бы с этой группой… Но где там! Мы с Милфордом направлялись на ледопад Кхумбу.

Мне кажется, затея это была какая-то нелепая: вечно грохочущий и движущийся ледопад — вовсе не место для любопытных туристов. Экспедиция Ханта шла через него поневоле — не было другого пути на Эверест. Но вот нашлись среди нас люди, которые во что бы то ни стало хотели увидеть этот ледопад. Об одном из них, американце Кларенсе Лоу, я знал, что он пишет книгу о покорителях Эвереста, и поэтому хочет своими глазами увидеть возможно большую часть пути, пройденного экспедицией Ханта в 1953 году. Я еще подумал, узнав об этом: «Если так, почему бы ему не забраться заодно и на верхушку Эвереста тогда-то он уж все будет знать!» Но у Лоу хоть дело было он и в Дарджилинге все время проводил с Тенсингом, собирал материал. А чего хотели другие, я даже не знаю. Да нас и шло туда всего шесть человек, кроме носильщиков и Анга.

Милфорду в дороге удивительно везло на всякие предзнаменования. В Катманду ему журналист предрек опасность, грозящую в горах. А тут, невдалеке от монастыря, он и Анг встретили йети — снежного человека! А встреча с йети, по поверьям шерпов, предвещает смерть.

Вышло это так. В базовом лагере мы пробыли с неделю — надо было акклиматизироваться. Горная болезнь давала себя знать; одни страдали больше, другие — меньше, но все жаловались на одышку, головные боли, бессонницу и вялость. Постепенно мы привыкали спать на высоте; потом стали переносить палатки еще выше. Перетащили свою палатку и мы с Милфордом, поставили ее между двумя большими валунами.

Трава и здесь была густая, хоть и низкорослая, но зеленые участки то и дело перемежались каменистыми осыпями, торчащими скалами, валунами. Невдалеке лежала граница снегов, за которой начиналось мертвое ледяное царство. Но растительность не сдавалась. Вовсю цвели карликовые рододендроны; их алые, желтые, розовые цветы все так же пахли лимоном. Светились, как языки огня, желтые непальские лилии, пестрели бесконечно разнообразные примулы, анемоны, белели эдельвейсы. Среди скал и каменных россыпей пылали ало-розовые заросли полигониума и резко выделялись крупные красные и голубые цветы дельфиниума. Травы здесь словно кутались от холода в пушистый белый покров и казались шерстистыми на ощупь, а цветы яростно горели под горным солнцем, купаясь в щедром потоке ультрафиолетовых лучей.

Гигантская группа Эвереста в прозрачном горном воздухе казалась удивительно близкой — полчаса ходу, не больше. Небо было густо-сапфирового, какого-то неземного цвета, снег отливал розовыми и сиреневыми тонами.