По следам Гоголя - Страница 29

4

Одним из первых, кого посетил Гоголь в этот приезд в Москву, были Аксаковы. Как пишет С. Т. Аксаков, здесь не узнали Гоголя. В 1835 году, в свой последний приезд в Москву, он был еще совсем молодой человек, отчасти смахивающий на своего персонажа — Ивана Александровича Хлестакова. Было в его манерах что-то преувеличенно-столичное, что бросалось в глаза придирчивым к петербургским жителям москвичам. Было в его походке, жестах, манере обращаться к окружающим что-то легкое, подпрыгивающее; теперь это был другой человек. «Прекрасные белокурые густые волосы лежали у него почти по плечам. Красивые усы, эспаньолка довершали перемену: все черты лица получили совсем другое значение; особенно в глазах, когда он говорил, выражались доброта, веселость и любовь ко всем; когда же он молчал или задумывался, то тотчас изображалось в них серьезное устремление к чему-то высокому. Сюртук вроде пальто заменил фрак, который Гоголь надевал только в совершенной крайности».

Годы, проведенные в Риме, не прошли даром. Гоголь окреп физически, в душе его поселилось спокойствие, удовлетворяющая дух работа привела все силы в равновесие. Это был Гоголь лучшей поры своей жизни, Гоголь, еще не познавший бурь грядущих кризисов. Гоголь цветущий, Гоголь полдневный.

У Аксаковых (которые тогда жили в большом деревянном доме на Смоленском рынке) Гоголь читал «Тяжбу». Чтение это описано И. И. Панаевым: «Гоголь нехотя подошел к большому овальному столу перед диваном, сел на диван, бросил беглый взгляд на всех, опять начал уверять, что он не знает, что прочесть, что у него нет ничего обделанного и оконченного... и вдруг икнул раз, другой, третий... Дамы переглянулись между собою, мы не смели обнаружить при этом никакого движения и только смотрели на него в тупом недоумении.

— Что это у меня? точно отрыжка? — сказал Гоголь и остановился.

Хозяин и хозяйка дома даже несколько смутились... Им, вероятно, пришло в голову, что обед их не понравился Гоголю...

Гоголь продолжал:

— Вчерашний обед засел в горле, эти грибки да ботвиньи! Ешь, ешь, просто черт знает, чего не ешь...

И заикал снова, вынув рукопись из заднего кармана и кладя ее перед собою...

— Прочитать еще «Северную пчелу», что там такое?..— говорил он, уже следя глазами свою рукопись.

Тут только мы догадались, что эта икота и эти слова были началом чтения драматического отрывка, напечатанного впоследствии под именем «Тяжба». Лица всех озарились смехом... Щепкин заморгал глазами, полными слез...

...Восторг был всеобщий: он подействовал на автора.

— Теперь я вам прочту, — сказал он, — первую главу моих «Мертвых душ», хотя она еще не обделана.

...Все были потрясены и удивлены. Гоголь открывал для своих слушателей тот мир, который всем нам так знаком и близок, но который до него никто не умел воспроизвести с такою беспощадною наблюдательностью...

После чтения Сергей Тимофеевич Аксаков в волнении прохаживался по комнате, подходил к Гоголю, жал его руки и значительно посматривал на всех нас... «Гениально! гениально!» — повторял он».

Так же гениально читал Гоголь и «Ревизора» — все слушавшие в его исполнении знаменитую комедию подтверждают, что ничего подобного никогда не видели на сцене. Более всего изумлял в исполнении Гоголя Хлестаков. Он вызывал не только смех, но и сочувствие.

В Петербурге и Москве Хлестакова играли как враля, как лицо водевильное. У Гоголя он тоже был легок, легкомыслен, но в его вранье чувствовалась поэзия. «Его несет», — замечал Гоголь о Хлестакове. Он, по существу, не ведает, что творит, свободно отдаваясь стихии вранья, — это его природная стихия, и он в ней поэт.

Было в гоголевском Хлестакове и что-то детское, мальчишеское, что-то такое, что никак не заставляет отнестись к нему как к мошеннику, как к человеку, который сознательно решил одурачить бедных чиновников и оставить их с пустым карманом и пустою душой. Он и сам опустошается за эти часы пребывания в городе, за эти минуты, которые, как он сам говорит, были лучшими минутами его жизни.

Приехав в Москву, Гоголь пошел смотреть «Ревизора». Эта встреча автора со своим детищем не принесла ему радости. Большой театр, где давалось представление, был полон. Вся дворянская интеллигенция, прослышав о присутствии в театре автора, повалила сюда; все пять ярусов, и ложи, и партер ждали появления Гоголя. Он появился перед самым открытием занавеса, тихо прошел в ложу Чертковых и затаился. И когда в конце третьего акта раздались громкие крики: «Автора! Автора!», он вышел из ложи и уехал.

Т. Н. Грановский, присутствовавший на спектакле, писал Н. Станкевичу: «Сочинитель уехал, не желая тешить зрителей появлением своей особы. За это его ужасно поносили. Мне стало досадно: как будто человек обязан отдавать себя на волю публики, да еще какой!»

Но не все думали так, как Грановский. Некоторые считали, что это проявление гордости Гоголя, неуважения Гоголя к Москве. Особенно негодовал М. Н. Загоскин. Гоголь пытался успокоить его, ссылаясь на случившиеся вдруг семейные неприятности, но Загоскин не верил.

Причиной бегства Гоголя из театра было не только нежелание выходить к публике (этого он не любил), но и дурная игра актеров. И хотя городничего играл Щепкин, а Осипа — Орлов (и играли хорошо), ансамбль не получился. Менее всех нравился Хлестаков, он сбивался на водевиль.

Позже Гоголь признавался С. Т. Аксакову, что хотел бы сам поставить «Ревизора» на домашней сцене. При этом роль городничего он предназначал Сергею Тимофеевичу, а Хлестакова оставлял себе. Этому желанию Гоголя не суждено было сбыться.

АФИША ПЕРВОГО ПРЕДСТАВЛЕНИЯ КОМЕДИИ Н. В. ГОГОЛЯ В МОСКВЕ.

МОСКВА. ТЕАТРАЛЬНАЯ ПЛОЩАДЬ. Акварель неизвестного художника. 1830-е гг.

В зиму 1848/49 года Гоголь ездит на литературные вечера к Хомяковым, Свербеевым, А. П. Елагиной, Киреевским. Философ и поэт А. С. Хомяков жил в те годы на Петровке. Авдотья Петровна Елагина, мать братьев Киреевских, жила у Красных ворот. Ее дом сделался местом встреч лучших людей Москвы. Иван Васильевич Киреевский в 1832 году издавал журнал «Европеец», его брат, Петр Васильевич, занимался собиранием русских народных песен. Это была чисто русская семья, в которой любовь к русской старине, к русской поэзии и народной песне соединялась с западной просвещенностью и высоким уровнем европейского образования. Знакомится Гоголь в Москве и с Н. П. Огаревым, с профессором всеобщей истории Московского университета Т. Н. Грановским, и с И. С. Тургеневым, и с молодым филологом издателем «Запорожской старины» И. И. Срезневским. Чертковы стали добрыми знакомыми Гоголя в Риме. А. Д. Чертков был собирателем древностей, археологом, нумизматом. Его богатая книжная и рукописная коллекция составила впоследствии известную чертковскую библиотеку, на основе которой возник журнал «Русский архив», работали с этой коллекцией и по сей день работают писатели и историки литературы.

Был Гоголь в гостях и у П. Я. Чаадаева. Чаадаев жил на Басманной, его дом привлекал многих. Гоголь приехал, увидев незнакомых ему людей среди гостей, сел в углу в кресло и, не проронив почти ни слова, а только слушая, просидел так весь вечер.

6 апреля в «Московских ведомостях» появилось объявление следующего рода: «Некто, не имеющий собственного экипажа, ищет попутчика до Вены, имеющего собственный экипаж, на половинных издержках... Спросить на Девичьем поле, в доме Погодина, Николая Васильева Гоголя».

Гоголь собирался за границу. Его ждал Рим и окончание первого тома поэмы. Первоначальное объявление для газеты было составлено в шутливых тонах, в гоголевском духе и гласило: «Некто, не имеющий собственного экипажа, желает прокатиться до Вены с кем-нибудь... Оный некто — человек смирный и незаносчивый: не будет делать всю дорогу никаких запросов своему попутчику и будет спать вплоть от Москвы до Вены». Редакция сочла этот текст чересчур фривольным.